Исповедь экономического убийцы
Шрифт:
Возможно, мне следовало довериться Говарду и вместе мы смогли бы найти решение. Я немедленно почувствовал некоторое облегчение. Я подобрал маленький камешек и швырнул его в канал. Как исчезли круги на воде, так исчезла и моя эйфория. Я знал, что я не смогу сделать ничего подобного. Говард был стар и ожесточен. Он уже отверг возможность сделать свою карьеру. Не смог бы он сделать ее и сейчас. Я же был молод и не хотел закончить подобно ему.
Глядя в воду того гнилого канала я вновь видел картины нью-гэмпширской школы на холме, где я проводил каникулы в одиночестве, когда другие мальчики разъезжались.
Той ночью, лежа в кровати, я долго думал о людях, с которыми меня свела жизнь – о Говарде, Чарли, Клодин, Энн, Эйнаре, дяде Франке – задаваясь вопросом, на что была бы похожа моя жизнь, если бы я никогда не встретил их. Где я жил бы? Наверняка, не в Индонезии. Я задавался также вопросом о будущем, которое меня ожидает. Я обдумывал решение задачи, стоящей передо мной. Чарли объяснил, что он ждет от Говарда и меня обоснования темпов роста в 17 процентов за год. Какой же прогноз я должен сделать?
Внезапно ко мне пришла успокаивающая мысль. Почему же она не пришла раньше? Ведь решение зависит не только от меня. Говард сказал, что он сделает то, что считает нужным, независимо от моих заключений. Я мог идти к своим боссам с отличным экономическим прогнозом, он предоставит собственное заключение, и моя работа не повлияла бы на план электрификации никоим образом. Они продолжали подчеркивать важность моей работы, но они были неправы. Камень упал с души и я погрузился в глубокий сон.
Через несколько дней Говард свалился с сильной амебной инфекцией. Мы отвезли его в госпиталь католических миссионеров. Доктора предписали требуемое лечение и настоятельно рекомендовали отправить его немедленно в Соединенные Штаты. Гордон заверил нас, что у него уже есть все данные и он может легко закончить прогноз нагрузки в Бостоне. Его слова, обращенные ко мне при прощании, были последним предупреждением:
«Не надо надувать цифры, – сказал он. – Я не буду жульничать вместе с вами, что бы вы там ни говорили о чудесах экономического роста!».
Часть II: 1971-1975
Глава 6. Моя роль как инквизитора
Наши контракты с индонезийским правительством, Азиатским Банком Развития и USAID предусматривали посещение кем-то их нашей команды основных населенных центров региона, охваченного планом электрификации. Выполнять это условие назначили меня. Как выразился Чарли: «Вы выжили на Амазонке, вы знаете, как обращаться с насекомыми, змеями и тухлой водой».
Вместе с водителем и переводчиком я посетил много красивых мест и ночевал в довольно мрачных заведениях. Я встречался с местными деловыми и политическими лидерами и выслушивал их мнение об экономическом росте. Однако большинство их них отказывалось делиться со мной информацией. Казалось, их пугает мое присутствие. Как правило, они говорили мне, что я должен поговорить с их боссами, с правительственными агентствами, в штаб-квартирах корпораций. Иногда мне казалось, что против меня затеян какой-то заговор.
Поездки обычно были короткими, не более двух-трех дней. В промежутках я возвращался в Висму в Бандунге. У женщины, руководившей нашим обслуживанием был сын по имени Расмон, но для всех, кроме матери, он был просто Раси. Студент экономического факультета, он немедленно проявил интерес к моим занятиям. Впрочем, я подозреваю, что он сблизился со мной в надежде получить работу. Он также начал меня учить индонезийскому языку бахаса.
Создание языка, несложного для освоения, было высшим приоритетом президента Сукарно после завоевания независимости от Нидерландов.
В архипелаге говорят более чем на 350 яыках и диалектах, и Сукарно понял, что его стране для объединения людей всех островов и культур нужен общий язык. Он наныл международный коллектив лингвистов и очень успешным результатом их работы стал язык бахаса. Основанный на малайском, он свободен множества исключений, неправильных глаголов и других сложностей, присущих большинству языков. К началу 1970х гг. большинство индонезийцев говорили на бахаса, хотя в своих общинах они продолжали говорить на яванском и других местных языках. Раси был хорошим учителем с замечательным чувством юмора, а бахаса был легок в изучении по сравнению с языком шуаров или даже испанским.
У Раси был мотороллер и он намеревался показать мне город и его людей. «Я покажу вам ту сторону Индонезии, которую вы не видели», – пообещал он мне однажды вечером, приглашая меня вскочить на сиденье позади него.
Мы проезжали театры марионеток и теней, музыкантов, игравших на народных инструментах, пожирателей огня, жонглеров и уличных продавцов, продающих все, что только можно представить, от контрабандных американских кассет до местных сувениров. Наконец мы очутились в крошечном кафе, заполненном молодыми людьми, одежда, головные уборы и прически которых были бы уместны на концерте Биттлз в конце 1960-х гг., однако все они были идонезийцами. Раси представил меня группе вокруг стола и мы сели.
Они все говорили по-английски, с разной степенью беглости, но им понравились мои попытки говорить на бахаса. Они сказали об этом прямо и спросили, почему американцы никогда не учат их язык. И я не мог объяснить, почему я был единственным американцем или европейцем в этой части города, при том, что нас всегда было множество в гольф-клубе, шикарных ресторанах, кинотеатрах и престижных университетах.
Это была ночь, которую я навсегда запомнил. Раси и его друзья обращались ко мне как одному из них. Я наслаждался эйфорией пребывания там, тем, что делю с ними город, еду и музыку, сигареты с гвоздикой и другие ароматы, которые были частью их жизни, тем, что шучу и смеюсь вместе с ними.
Это вновь и вновь походило на Корпус Мира и я опять задавался вопросом, почему я хочу путешествовать первым классом и отделиться от людей, подобных этим. С течением ночи они все больше и больше интересовались моими мыслями об их стране и о войне, которую моя страна вела во Вьетнаме. Всем им не нравилось то, что они называли «незаконным вторжением», и они хотели, чтобы я разделил их чувства.
Когда Раси и я вернулись в дом для гостей, было уже поздно и темно. Я поблагодарил его за приглашение в свой мир, а он меня – за откровенность с его друзьями. Мы пообещали сделать это снова, обнялись и разошлись по своим комнатам.