Исповедь флотского офицера. Сокровенное о превратностях судьбы и катаклизмах времени
Шрифт:
Часам к восьми утра мы пешком добирались до практически построенного служебного здания Аналитического центра и занимались по своим обязанностям. Вдовиченко уже был старшим на объекте. Он строил офицеров и докладывал Прохорову о замечаниях за неделю. Командир здоровался с подчиненными офицерами, а затем общался с личным составом, а мы с Черненко собирали информацию от представителей промышленности, офицеров и научных специалистов военных институтов и уже назначенных на штатные должности офицеров центра о ходе работ и о существующих проблемах. Об этой моей работе на объекте надо рассказать отдельно.
2. Секретарские обязанности и деловые посещения кремлевского кабинета Совета Министров СССР
Часам к 10–11 четверга приезжал главный конструктор академик Савин или его ближайшие заместители, представители Военно-промышленной комиссии при Совете Министров СССР, а от
Мне очень импонировало, что я был назначен единственным секретарем этой оперативной группы. С ума можно сойти. Фамилия бесквартирного офицера фигурировала в секретном распоряжении Совета Министров СССР! Как бы ни старался я выглядеть в своих воспоминаниях человеком, безразличным к личной власти над людьми, но такой «взлет» от рядового офицера атомной субмарины до секретаря одной из рабочих групп Совета Министров СССР, несомненно, укреплял во мне уверенность в себе, тешил человеческую гордыню и питал мое самолюбие чувством собственной значимости и полезности для государства. В мои секретарские обязанности входило ведение протокола в секретной тетради, грамотное формулирование нерешенных вопросов, фиксирование дат и сроков исполнения нерешенных вопросов и фамилий ответственных лиц. Все это было для меня не так трудно.
Трудно было собрать под черновиком протокола подписи всех лиц, ответственных за исполнение отдельных пунктов протокола. Одно дело – согласиться на словах, а другое – поставить свою подпись. Опять разгорались нешуточные споры. И вот представьте себе: мне, самому младшему по званию офицеру, как секретарю приходилось брать управление оперативной группой на себя и объявлять, что пока все подписи не будут собраны, совещание не закончится. И все меня слушались. Академик, доктора наук, адмирал, 5–6 капитанов 1-го ранга и даже представитель Совета Министров СССР, все вместе подходили к моему столу и в яростном споре добивались подписи под протоколом, лиц, ответственных за исполнение тех или иных пунктов. Когда члены оперативной группы расходились и разъезжались на служебных машинах, уходили в гостиницу или уезжали в Москву на городском транспорте, моя работа не оканчивалась. В одиночестве я переводил черновой секретный протокол в несекретный вариант, стараясь дословно сохранить преамбулу и смысл каждого пункта. После этого сдавал секретную тетрадь в секретную часть Аналитического центра и в одиночестве городским автобусом уезжал в Москву.
Никого не интересовала процедура доставки секретного документа в Москву, но работники Совета Министров неукоснительно требовали, чтобы утром в понедельник следующей недели я приносил им в Кремль уже отпечатанный на машинке протокол совещания. С зашифрованным черновиком протокола я приезжал поздно вечером в Москву и на метро добирался до съемной квартиры у метро «Коломенская». В пятницу утром я переписывал зашифрованный протокол в секретную рабочую тетрадь и, получив визу Черненко, сдавал тетрадь в машбюро для срочной печати. Получив документ из печати, я бежал с ним московскими дворами и переулками на Большой Козловский переулок, в Главный штаб ВМФ, чтобы получить на подлиннике утверждающую подпись вице-адмирала Волобуева. Сделав это важнейшее дело, уже спокойно возвращался назад.
Даже иногда заходил в чайный магазин на улице Кирова и покупал там или чай или грамм 300–400 свежемолотого кофе. Кофе в те времена было другим. Запах и аромат кофе разносился от этого магазина метров на 500–600. Возможно, это от того, что мололи кофе прямо при покупателе. Но я подозреваю, что современный кофе просто в подметки не годится тому кофе, которое продавали в чайном магазине на улице Кирова. Вернувшись в радиотехническое управление ВМФ, на Большом Комсомольском переулке, я звонил в Кремль, докладывал представителю Совета Министров, что протокол отпечатан и готов к рассылке. Как правило, мне не разрешали немедленную рассылку. Сотрудник Совмина заказывал для меня пропуск в Кремль на понедельник, и к 10 утра я привозил протокол непосредственно в здание Совета Министров СССР, которое располагалось внутри территории Кремля, прямо напротив мавзолея Ленина. Представляете себе, какие чувства испытывал бесквартирный офицер, получая слева от Спасских ворот, в бюро пропусков, пропуск в здание Совета Министров, и проходя затем по величественным коридорам, где на каждом повороте и этаже стоял охранник и проверял мой пропуск, заодно указывая направление, куда идти.
Огромный кабинет двух рядовых сотрудников Совета Министров СССР, которые курировали создание Аналитического центра, выходил окнами на Красную площадь. С высоты птичьего полета открывалась прекрасная панорама Красной площади. Чуть ли не под нами располагалась зубчатая кремлевская стена и Мавзолей Ленина. Кремлевские небожители показались мне не творческими гениями или суровыми государственными мыслителями, только и думающие о благе государства. (Такими, озабоченными делами государства, сотрудники Кремля мне казались из прочного корпуса атомной подводной лодки.) Нет. На деле оказалось все проще и приземленнее. Они были самыми обыкновенными людьми и вели самые обычные разговоры, которые вели по понедельникам миллионы советских людей не самого высокого ранга. Делились впечатлениями, как кто провел выходные дни, какого качества пил самогон и т. д. Особенно меня поразило, что кремлевские служащие тоже предпочитают хороший самогон всяким коньякам и даже довольно качественным советским винам и водкам.
Их разговоры ничем не отличались от разговоров моего отца и его сельских товарищей тамбовской деревни. Да и важности в них никакой не было. Люди как люди. Только постарше меня лет на 15–20. Они тоже любили слушать мои «байки» про службу на атомной подводной лодке и относились ко мне весьма дружелюбно. Пока они, собравшись у стола, читали и изучали протокол, а иногда что-то и правили в нем, прежде чем снять ксерокопию для заместителя председателя Совета Министров по военно-промышленным вопросам, я мог и покурить у окна хороших импортных сигарет, которыми они меня неизменно угощали, а заодно и полюбоваться панорамным видом на Красную площадь. Минут через 30–40 я покидал Кремль и возвращался в управление. Там я писал «сопроводиловку», а после печати и подписи сопроводительного письма начальником управления, веером рассылал копии протокола всем заинтересованным организациям. Это была, хотя и важная, но лишь малая часть моей еженедельной работы. Кроме протокола шел огромный поток секретной переписки по Аналитическому центру, и на все письма надо было отвечать. В поте лица трудился не только я, но и полковник Черненко.
Хочу отметить одно существенное обстоятельство советского времени. Я постоянно ходил в Кремль, как и в другие закрытые учреждения и дома Министерства обороны и ВМФ с личным, довольно объемистым портфелем, а некоторое время и с плоским чемоданчиком, который назывался дипломатом. Посещал я Кремль и другие закрытые и секретные управления и организации, например, ГРУ Генштаба, всегда в форме морского офицера с погонами капитана 3-го ранга. Может быть, из-за формы, а может быть, из-за отсутствия в СССР актов террора, но доверие охраны к личности посетителя в советские времена было так велико, что никто и никогда даже не пытался проверить, что же хранится в моем объемистом портфеле или дипломате. Что тут много говорить! Жена по северной привычке часто забывала закрыть на ключ дверь съемной квартиры. Обнаружив случайно этот факт, я стал сурово выговаривать ей за разгильдяйство, убеждая, что Москва – это не закрытый военный городок на Крайнем Севере. Вор может в любой момент проникнуть в незапертую дверь и украсть ценные вещи. Жена исправилась и стала запирать дверь на ключ.
Конечно, по сегодняшним понятиям запертая на замок деревянная дверь создавала лишь видимость защиты от вора. Ни у кого не было никаких дополнительных засовов и металлических штырей. Любой взрослый здоровый человек мог выдавить плечом любую дверь в московских многоэтажках и выкрасть ценные вещи за время отсутствия хозяев квартир во время рабочего дня. Но повального воровства-то не наблюдалось! Советские люди были другие. Это был феномен сверхдоверчивых людей, которых уже больше никогда не будет. Во времена Ельцина эпоха деревянных дверей закончилась, а сверхдоверчивые люди вымерли, как вымерли когда-то мамонты. В наше время большинство московских квартир оборудованы железными дверями со штырями и тайными задвижками. Но люди стали другими, а воры – наглее и изощреннее. Да их и численно, наверное, стало больше. По крайней мере, после развала СССР даже металлические двери не защищали москвичей от пронырливых домушников, нахлынувших в Москву изо всех темных подворотен погибающих городов прежнего, безвозвратно канувшего в лету простодушного и доверчивого Советского Союза.