Исповедь гейши

Джа Радика

Тогда я вернулась в сад и села на террасе погреться на солнышке. Я ни о чем не думала, сосредоточившись на процессе своего пищеварения. Солнце приятно припекало, и перспектива провести здесь несколько дней в блаженной праздности показалась мне вполне привлекательной. Потом стало скучно, но тут появилась матушка и присела рядом. Она принесла корзиночку со свежими рисовыми вафлями и сушеной хурмой. Мы молча ели вафли, созерцая сад.

— Ведь правда хорошо сидеть, глядя на такую красоту?

— Просто замечательно, — согласилась я.

— С каждым днем я все больше люблю этот сад.

Я промолчала. Ее чувства были мне понятны, но полностью разделить я их не могла. Ведь я была в чужом доме. А как можно любить то, что тебе не принадлежит?

— Надеюсь,

вам у нас понравится, — нарушил мои мысли голос матушки. — Вы долго были больны?

— Больна? — удивилась я. Раньше никто не считал меня больной. — Я не больна. А что, у меня такой вид?

— Нет-нет. Конечно, нет. Но вы ведь здесь из-за своей болезни?

— Можно сказать и так. Но сейчас я совершенно здорова, — с нажимом произнесла я. Как она смеет называть меня больной!

— Да-да, конечно, — немедленно согласилась старушка. — Вы прекрасно выглядите, у вас отдохнувший вид. Надеюсь, вам у нас хорошо.

Я резко поднялась.

— Пойду прогуляюсь.

Матушка чуть испуганно кивнула:

— За воротами идите направо, потом мимо поля с голубой изгородью, за бамбуковой рощей свернете налево. Там есть тропинка к дому Накада-сан. Если встретите ее, передайте от меня привет. От дома Накада-сан сюда ведет дорога. Если заблудитесь, спросите, как дойти до храма Мёриндзи, вам всякий скажет.

— Я так и сделаю. Спасибо, — вежливо ответила я, сожалея о своей резкости.

По дороге я никого не встретила, что меня очень обрадовало. Не давали покоя эти неприятные слова — «больна, болезнь»… Что там наговорил Рю этой бабушке? Будь он сейчас рядом, так и съездила бы по физиономии. Значит, все его сладкие речи, его доброта и внимательность были только притворством? Мне хотелось обругать кого-нибудь от злости, но, к счастью, никто не попался под руку. К тому времени, когда я вышла к рисовым полям, гнев мой поутих. Я выросла в городе и никогда не видела рисовых террас. Они привели меня в восхищение — по склону холма карабкались вверх сотни ровных ступенек. На некоторых уступах еще виднелся неубранный рис, на других склонялись под тяжестью плодов апельсиновые деревья. Между полями зеленел бамбук и чернели крыши домов.

Мое внимание привлекла деревянная скамеечка под табличкой с надписью: «Исторические рисовые поля». Сев на нее, я стала читать текст. А прочитав, взглянула на рисовые поля уже другими глазами. Оказывается, они существуют уже больше тысячи лет. Я почувствовала себя маленькой и незначительной. Вспомнился вкусный завтрак, запах вареного риса в храме, и тяжесть внутри меня куда-то пропала. Токио стал далеким и каким-то нереальным. И такими же далекими и нереальными стали магазины, деньги и весь мой роскошный гардероб. Настоящими были только эти дали и рисовые поля. Может быть, я и вправду была больна? Но теперь это не имело значения.

Когда я вернулась в храм, меня уже ждал сытный обед. Утолив голод, я не могла удержаться от вопросов. Кто живет в этой деревне? Куда делась вся молодежь и как выживают старики? Матушка слегка оживилась, но быстро погрустнела, рассказывая, как вся молодежь уехала в город лет пятнадцать назад и теперь дети приезжают только на обон, праздник почитания предков, и еще во время сбора урожая, чтобы помочь старикам родителям.

— Вам, должно быть, трудно жить здесь одним?

Матушка пожала плечами.

— Дети, как птенцы. Вырастут и улетят. Но потом обязательно вернутся. Я только боюсь, что возвращаться будет уже некуда.

Слова матушки не выходили у меня из головы, когда после обеда я дремала на террасе, делая вид, что читаю журнал. Представить полное исчезновение деревни было довольно трудно, но, вспомнив невозделанные поля и дома с провалившимися крышами, видневшиеся в округе, я все же согласилась с матушкой. А если старики перемрут, не дождавшись возвращения молодежи? Что тогда будет с Японией? Но вскоре глаза мои начали слипаться, и я проспала до захода солнца, когда холод вернул меня к действительности. Тут снова появилась матушка с горячим чаем и варабимоти [15]

в сахарном сиропе. Меня в жизни так не баловали. Потом она заторопилась на кухню, чтобы зажечь очаг и приготовить нам ужин. Я ушла в комнату, но там было так холодно, что пришлось ретироваться на кухню к матушке. Увидев меня, она улыбнулась и указала на небольшую занавешенную нишу. Там меня ждала горячая ванна.

15

Варабимоти — студенистая сладость, изготавливается из муки папоротника вараби и покрыта поджаренной сладкой бобовой мукой.

А потом дни потекли незаметно.

Проснувшись, я помогала матушке убираться в храме. Потом ела свой завтрак (обычно одна, поскольку старушка завтракала гораздо раньше) и работала в саду или помогала чистить двор. В середине дня я шла на кухню и помогала готовить обед.

Она готовила только содзин рёри [16] , вегетарианские блюда, которые едят священники. Но делать их совсем не просто, это довольно замысловатая еда. Кухонная утварь тоже была необычной, и казалось, что это добрая фея творит волшебное зелье, чтобы исцелить людей. Иногда матушка готовила знакомые мне блюда, но делала это с такой любовью и мастерством, что вкус их становился совсем другим. Встречались и совершенно неизвестные мне злаки и овощи. Немного разобравшись с кухонной утварью, я стала помогать старушке везде, где требовались физические усилия — размалывала рис, терла дайкон, чистила каштаны, растирала в порошок кунжут. Вид ее скрюченных распухших пальцев, с трудом месивших тесто, вызывал у меня жалость. Пока мы трудились, матушка рассказывала мне о жителях деревни и о семье Рю. Бабушка Рю прекрасно пела, и они с отцом Рю соревновались в пении так громко, что их слышала вся деревня. Еще помню историю о местном скупердяе, который сгорел при пожаре, потому что никак не мог расстаться со своими деньгами, зашитыми в матрас. Матушка была прекрасной рассказчицей и умела делать занимательными даже самые мрачные истории. Порой меня так и подмывало выложить ей все, что камнем лежало у меня на душе. Но она вряд ли поняла бы меня, а я не хотела, чтобы между нами пробежал холодок отчуждения. Поэтому я только слушала, постепенно приходя к выводу, что даже в моей истории можно найти забавные моменты. После обеда я читала или просто сидела и смотрела на сад, наслаждаясь игрой света в ветвях, пока не наступало время идти на кухню, чтобы помочь с ужином.

16

Содзин рёри — направление в монастырской кухне; в переводе означает «приготовление к молитве».

В отличие от своей жены священник был немногословен. Он говорил только самое необходимое. Но человек может понравиться женщине и без болтовни. Сначала мы друг друга избегали. Но в один прекрасный день все же встретились в саду. Мы посмотрели друг другу в глаза, и мне показалось, что он заглянул мне в душу. Потом он повернулся и ушел. Я почувствовала себя неуютно, словно меня осмотрели и признали неполноценной. На следующий день он подошел ко мне с секатором и сказал: «Пойдем». Взяв секатор, я поплелась за ним. Подведя меня к японскому клену, священник сказал:

— Это старое дерево. Обрежь все лишнее и оставь только то, что ему необходимо для жизни.

Но откуда мне знать, что ему необходимо? Я же не садовник. Однако спросить не успела — священник уже повернулся ко мне спиной. Пришлось самой решать, что нужно дереву, чтобы пережить зиму. Очень скоро я нашла ответ — очень немногое.

Защелкав секатором, я начала обрезать длинные ветки, те, которые наверняка сломаются под тяжестью снега. Срезала и все неопавшие листья, ведь они не дадут дереву уснуть зимой. Я так увлеклась жизнью дерева, что не заметила, как ко мне подошел священник.