Исповедь Камелии
Шрифт:
Ростовцев огляделся по сторонам. В дальнем углу, в кресле, закрытый тенью, сидел еще один мужчина – Долгополов. Николай Андреевич не был дружен с ним, а тут такая интимная тема, которую прилично обсуждать лишь с приятелями, да и то не со всеми. Долгополов продолжил тоном женоненавистника:
– В домах терпимости подобных женщин не перечесть. Эта отлична лишь тем, что умна. Как завлечь мужчин? Создать ореол загадочности, скрываться в темноте, тем самым притягивать даже господ, чтоб они платили ей больше, нежели в публичных домах. Загадки стоят
Ростовцев хотел встать и уйти, но тему сменили. Николай Андреевич заметил, что дух прежнего разговора остался, так как присутствующих отличала рассеянность, будто мыслями они находились где-то на улице.
Тем временем Марго, оттанцевав с юным кавалером, который приглашал ее уж четвертый раз и порядком надоел дурацкими комплиментами, нашла повод от него избавиться. Увидев Долгополову, извинилась перед ним и подплыла к ней:
– Добрый вечер, Прасковья Ильинична.
– Ах, это вы, Маргарита Аристарховна, – улыбнулась та.
От наблюдательной Марго не ускользнуло, что Долгополова грустна, и это на балу! Когда-то она слыла первой красавицей и довольно долго удерживала корону. По ней сходили с ума, из-за нее стрелялись, но она была преданна мужу, который, женившись на ней, вытащил ее из нищеты. Ранее Прасковью Ильиничну отличал веселый нрав, а порочных связей за ней не числилось, как бы сплетники ни старались ее уличить. Не присущая Долгополовой грусть удивила Марго, хотя чему удивляться? Прасковье Ильиничне сорок два, считай, старуха, хотя она и сохранила красоту, на свои года не выглядела, да только в этом возрасте все одно – не до веселья.
– Отчего вы грустны? – спросила Марго.
– Разве? – Женщина сменила маску на более светлую. – Я немного задумалась.
– О чем же?
– О том, как скоротечно время. Кажется, еще вчера я блистала на балах, а нынче... Ах, время, жестокое время.
Она остановила взгляд на нынешней первой красавице – Нагоровой. Так смотрят матери на выросших детей – с печалью и нежностью. Статная, юная и прекрасная Нагорова танцевала в центре зала, но от нее веяло царственной прохладой и надменностью, она знала себе цену и собралась в Петербург, где женихи более высокого полета.
– Хороша, глаз не отвести, – произнесла Марго.
– Хороша, – без зависти согласилась Прасковья Ильинична и перевела взгляд на нее. – Вы, Маргарита Аристарховна, ничуть не хуже, к тому же в вас есть шарм, а без этого красота наполнена пустотой.
– Благодарю вас.
– Не стоит, я не комплимент сказала, а правду.
Их общество разбавили две дамы, одну из них – Вики Галицкую – Прасковья Ильинична по неизвестным причинам не жаловала. Показать свое отношение – верх неприличия, Долгополова и не показывала, была сама приветливость, но Марго почувствовала, как она натянулась, когда та подошла.
– Как вам бал? – спросила Вики. – По мне, так скука смертная.
– Да что же ты хотела, голубушка? – приподняла плечи ее спутница, заурядная во всех отношениях. – Это всего лишь бал, заранее известно, что тут будет. Вот в Петербурге...
– Поглядите, как Нагорова плывет, – перебила ее Галицкая. – Горда! Ходят слухи, будто из-за нее застрелился один поручик. По мне, так слух распустила ее маменька, чтоб вокруг дочери разговоров была уйма.
– Скажу по секрету, – заговорила шепотом ее спутница, – она глупа без меры... Так говорят.
– Неужели? – рассмеялась Марго, подозревая, что глупа не одна Нагорова. – Глупость при ее приданом не столь страшна.
– Верно, – рассмеялась и Долгополова.
Бал закончился под утро. Николай Андреевич по приезде домой начал было пенять жене за неуемное веселье и приставания к Виссариону Фомичу, да Марго, фыркнув, улеглась на край кровати и повернулась к нему спиной.
Два дня спустя Виссарион Фомич, придя на службу, только-только умостил тучный зад в кресло, которое стало мало, оттого причиняло неудобства, как вдруг сообщили: найден труп мужчины. Зыбин такие дела не пропускал, самолично ездил на место происшествия, когда же дело не представлялось сложным, поручал его подчиненным.
Он с трудом вытащил зад из кресла – подлокотники будто не пускали – и отдышался. Отчего-то втискиваться в него проще, чем выбираться, особенно при подчиненных и посетителях нехорошо вставать с натугой. Надо бы давно новое купить, в список необходимых приобретений кресло внесено, да начальство денег никак не давало. Идя к двери, он вспомнил о просьбе графини Ростовцевой на балу, а также о данном слове и, вернувшись к столу, написал записку: «Ваше сиятельство, случай подоспел, убит неизвестный господин...» Написав адрес и подписавшись, он сложил записку, ворча под нос:
– Нате вам, ваше сиятельство, труп-с, коль вас это занимает. А я с удовольствием погляжу, как вы в обмороке будете валяться.
Записку отдал писарю, тот живо убежал, молодой потому что. А Виссарион Фомич стар. Всякий сопляк, мечтавший занять его место, так или иначе, напоминал ему о сединах. Дудки! Никуда он не уйдет, есть еще порох в пороховницах! Зыбин накинул шинель и отдал приказ караульному позвать извозчика.
Марго примчалась в тот момент, когда он сходил на землю, опираясь о борта коляски. Увидев графиню, он недовольно скривился, но поприветствовал ее:
– Мое почтение, ваше сиятельство. Быстро вы управились.
Марго поздоровалась, но руку для поцелуя не подала, пусть он знает, что здесь она не графиня и не женщина, здесь она такая же, как все. И пусть привыкает к ней. Раз позволил попасть на место преступления, то теперь никакими силами не удалит ее от себя. Их встретил полицейский и провел в обычный двухэтажный дом, разделенный на квартиры, где проживали мещане.
Поднялись по узкой лестнице, вошли в комнату, там находились еще два полицейских и две женщины. Марго решила не путаться под ногами, не раздражать лишний раз Зыбина, встала у двери и принялась наблюдать.