Исповедь травы
Шрифт:
В первую минуту я ничего не поняла. Ничего я не поняла и во вторую, ибо была просто оглушена. И только в третью минуту мой ум, так ценимый Ауре, пробудился от романтической спячки.
– А откуда хозяйка вообще знает об этом, а? Ауре должен был уехать как всегда, никаких особенных хитростей мы применять не собирались. А кроме нас, о побеге было известно только...
– Да мало ли от кого! Кто-то из девчонок по дурости сказал чересчур громко - вот и нашлись уши, которые услышали... Кто ж знал, что она не станет разбираться, а выгонит всех!
– Кто-то из девчонок?
– все мои слезы моментально высохли,
– А кто разболтал девчонкам? Не ты ли, подруженька?! Я же тебе одной говорила, подальше от чужих ушей...
– Да господи, что ты такого рассказала, чего никто не слыхал? Девчонки и сами к нему под бок не прочь были, они за тебя, между прочим, переживали искренне, расспрашивали меня...
– И ты отвечала?!
– А что тут такого? Или делать ловко, а чтоб другие знали - неловко?
Тогда я еще не знала, насколько деструктивен бывает мой гнев - не помня себя от ярости, я рванула Брендас за волосы... Вспыхнули они мгновенно - я и понять ничего не успела, еще раза два ударила наотмашь по чему попало... И только когда занялся ее шейный платок, и на ее дикий вопль начали выскакивать из дома другие девушки, я сама завизжала как ненормальная и бросилась бежать - все равно куда, только подальше, ибо в тот момент я сама до полусмерти перепугалась того, что натворила...
После этого я месяц отсиживалась у Пэгги, не решаясь сунуться ни в Авиллон, ни в Мир Яблок. Сейчас я поступила бы иначе, но тогда стыд сковал всю мою логику, как лед ноябрьские лужи. Этого месяца хозяйке Лиловых Лугов хватило на то, чтобы ускорить брак сына и его нареченной Джеммис. Когда я снова объявилась в Мире Яблок, было слишком поздно, и то, что Ауре обещал никогда не забывать меня, было воспринято мною не как утешение, а как утонченное издевательство. Меня, женщину конца двадцатого века, эта покорность материнской воле оскорбила в лучших чувствах.
Если вдуматься, все это было для меня только благом хороша бы я была, так рано связав себя семьей, да еще на такой Сути! Но тогда это просто не приходило мне в голову. Я действительно безумно любила Ауре и потому не помнила себя от горя.
В таком состоянии я вернулась в Город-для-Всех - и обнаружила, что никто из моей прежней компании не подает мне руки. Это было не просто осуждение - нет, отлучение от всего совместно пережитого, лишение права на уважение, клеймо навеки! Я пыталась хоть в ком-то найти сочувствие, но все, как один, тащили из перманентной депрессии невинно пострадавшую от моей руки красавицу Брендас. То есть бывшую красавицу - мои прикосновения оставили борозды страшных ожогов на ее лице и шее. До сих пор гадаю - известно ли было им, _за что_ я ударила Брендас, или нет? Или им просто было все равно?
(Между прочим, сейчас я знаю не меньше десяти целителей, которым под силу уничтожить такие рубцы без следа. И никогда не поверю, что никто из них тогда не знал - хотя бы одного...)
Боль от потери Ауре слилась для меня с болью от потери друзей в одну чашу - и не думаю, что та, которую Спаситель просил пронести мимо него, была сильно горше... Вот после этого-то я раз и навсегда утратила веру в три вещи: в романтическую любовь до гроба, в так называемых лучших подруг и в людскую жалость.
Ибо все эти девочки и мальчики с горящими глазами утешают того, кого считают достойным утешения, но никак не того, кто и вправду в нем нуждается. Того, кого боль толкает веной на бритву, но не того, кому она вкладывает в руки меч. Того, кто умеет эффектно страдать, но не того, кто больше любой непристойности стыдится собственной слабости! А я... я же тогда совсем не была сильной, но все равно сумела выкарабкаться без посторонней помощи, сама - слава богам, учеба у Лайгалдэ и в Ордене отвлекли меня от моей маленькой трагедии. И с тех пор я и воспринимаю как оскорбление любую жалость по отношению к кому бы то ни было.
Правых - не жалеют! Сильных - не спасают!
* * *
...В последнюю секунду, судорожным усилием, которое даже нельзя назвать волевым, мне удается смягчить силу выброса - и девчонка в черной шляпе с коротким сдавленным криком отдергивает руки. Ладони ее теперь ярко-розового цвета, она дует на них, даже лижет, и лицо ее искажено судорогой настоящей, а не придуманной боли. Ничего страшного, это всего лишь ожог первой степени, немного масла, немного покоя - и все само пройдет. Вот и на обшлагах ее старенькой куртки армейского покроя нет и следа огня, хотя вообще-то синтетика занимается мгновенно. Разве что обуглился край вылезшей нитки...
– Зачем ты так?
– доносится до меня ее голос сквозь клубящийся ало-золотой туман, который я никак не могу изгнать из своего сознания.
– Ведь я желала тебе только добра!..
– И вот так будет со всяким, рэссла вирз, спасателем, который попытается сунуться не в свое дело, - машинально произношу я, с трудом сползая на пол - колени трясутся, ноги держат кое-как. И все плывет, плывет, словно я резко выпрямилась в душной ванной... я хорошо знаю это состояние, когда замедляется субъективное время, знаю по урокам Лайгалдэ. Краткий энергетический коллапс, он проходит достаточно быстро.
Когда мир вокруг меня снова обретает внятность, я уже окружена тесным кольцом недопесков. На разные лады повторяется одна и та же фраза: "Она ударила Данни огнем!" (значит, это и есть Данни? Вот и познакомились, трать-тарарать...) Многие неумело изгибают руки в защитных жестах. А прямо передо мной глаза в глаза - стоит Арлетт Айотти.
– Кто ты и что тебе здесь надо, саламандра?
– я осознаю смысл последнего слова и тут же понимаю, что на самом деле она сказала "анъоо-ллах", что-то вроде "дух или живое существо пламени". Слово языка ломиэллайи - родного языка печально знаменитой леди Наллики.
Все, вот теперь окончательно срослось - и черные волосы при светло-серых глазах, и имя Айотти. Я правда, знаю едва ли два десятка корней этого языка, который не в силах освоить никто, кроме его носителей, ибо организован он вопреки всем лингвистическим законам и правил там, по-моему, нет вообще одни исключения. Но если память мне не изменяет, "айо-оти" на сем странном наречии означает что-то вроде "милосердия".
Есть такая раса Нездешних - лаийи теней, чаще именуемая кланом Черной Звезды. Особенность ее в том, что она способна оптимальным образом улавливать и использовать энергию отрицательных эмоций - смертных, в меньшей степени других Нездешних. Поэтому о них говорят, что они "питаются болью" и откровенно их недолюбливают. Но на самом деле человеку, пообщавшемуся с лаийи теней, обычно быстро делается лучше ведь они забирают себе его отрицательный потенциал.