Исповедь якудзы
Шрифт:
Потом появился отец, он прошел через главный вход, вежливо пропустив вперед дородного мужчину в дорогом и респектабельном костюме. Отец показывал гостю дом, сад и все вокруг — он то болтал без умолку, то кланялся без передышки. Мой старик всегда знал себе цену, он был не из тех людей, что станут лишний раз лебезить и гнуть спину в поклонах, и мне оставалось только удивляться — с чего вдруг мой папаша так засуетился? Скоро к отцу и его солидному спутнику присоединилась девушка и стала что-то шептать представительному мужчине на ухо, а он только качал головой и ворчал в ответ. Мне это очень не понравилось, я сразу же проникся неприязнью к толстому дядьке.
Дородным
Судья посещал любовницу исключительно по воскресеньям и только днем. Не было случая, чтобы он приехал среди недели или в субботу. Его всегда привозил рикша. У дома судья неторопливо выбирался из коляски — надо признать, этот располневший мужчина, изрядно за сорок, умел выглядеть импозантным, особенно когда был одет в официальное кимоно и гэта — традиционные деревянные сандалии на высокой подошве [4] . Он стоял и ждал, пока девушка сама расплатится и отпустит рикшу. Потом они удалялись в дом и оставались там до вечера.
4
Гэта — вид национальной обуви. Деревянные сандалии в форме скамеечки, одинаковые для обеих ног. Придерживаются на ногах ремешками, проходящими между большим и вторым пальцами.
В сумерках рикша возвращался за судьей, поднимал над коляской складной бумажный полог, почтенный пассажир устраивался среди подушек, и они отправлялись в обратный путь, а девушка, выходившая проводить гостя, долго смотрела вслед, стоя у двери.
Один раз в месяц мне представлялся повод заглянуть к нашей постоялице — я получал от нее плату за аренду дома.
Дело в том, что отец вынужден был отказаться от жизни в уютном и живописном пригороде — слишком занятый торговлей, он не мог покинуть небольшую квартиру над своим магазином, где вместе с ним оставались моя мама и младшая сестренка. А мне пришлось перебраться к бабушке и дедушке, и в мои обязанности входило ежемесячно наведываться к девушке за оплатой.
Она вручала мне деньги и вежливо говорила:
— Вот — возьмите, большое спасибо! — и больше не добавляла ни слова.
Так продолжалось до зимы. Но однажды вечером, когда я заглянул к ней за очередной арендной платой и привычно топтался у двери, она крикнула из глубины дома:
— Проходи сюда, Эйдзи!
Я ничего не ответил, а поскольку дверь была открыта, направился прямиком в комнату, раздвинул обтянутые бумагой двери-ширму и увидел девушку.
Она сидела у жаровни и держала в руках палочки для еды.
— Я только что приготовила рисовые пирожки — хочешь попробовать? Эйдзи — ну что ты там застрял? Подходи ближе, садись грейся… Давай же, скорее! Устраивайся… Скажи мне… Скажи, сколько тебе лет?
— Зачем?
— Неважно, просто скажи, и все…
Она слегка улыбнулась и заглянула мне в лицо, потом тоненькими, изящными пальчиками отломила кусочек от надкушенного пирожка и нежно потребовала:
— Открывай-ка ротик!
Помню, как моя голова закружилась и на миг весь остальной мир растаял — утратил четкие границы и очертания. Я видел только одно — как ее белоснежные пальчики приближаются к моему лицу, и едва дышал! За эти краткие секунды моя жизнь изменилась — перевернулась и понеслась кувырком… Я совершенно потерял голову — сами можете догадаться, что случилось дальше
Девушка чувствовала себя одинокой, а мне исполнилось всего-то пятнадцать лет, — я забыл обо всем кроме нее, остальная жизнь просто перестала существовать — чувства поглотили меня целиком!
До этого я учился вполне прилично — был одним из лучших в классе, а теперь забросил учебу, нахватал плохих оценок и угодил в список отстающих по успеваемости.
Но тогда я мало беспокоился о школьных отметках. Меня волновало совсем другое — стоило мне остаться наедине с любимой, как меня охватывало странное чувство. Мне казалось, я балансирую на лезвии бритвы — ужас сковывал мое сердце, и оно замирало от одной мысли, что в любую минуту нас может застать судья! Я был таким наивным — думал, если он застанет нас вместе, то сразу вызовет полицию, меня отправят в тюрьму, а потом будут судить и обязательно приговорят к смертной казни!
Но девушка только насмехалась над моими страхами:
— Если ты так сильно боишься, может, тебе лучше уйти? — с издевкой предлагала она и глумливо добавляла: — Уходи отсюда сейчас же! Убирайся вон! Только знай — если ты уйдешь, больше я тебя близко не подпущу — ни сегодня, ни завтра, никогда больше!
И с каждым словом узелок на незримой веревочке, что привязывала меня к ней, затягивался все туже, я вздыхал и продолжал семенить рядом как покорная собачонка.
Но и у нее были свои слабые места — целых два! Больше всего девушка переживала из-за супруги судьи и огромного дома, в котором проживало почтенное семейство ее любовника.
Каждый день я проходил мимо дома судьи по дороге в школу.
Особняк был устроен наподобие старинного замка — со всех сторон его опоясывал ров с водой, шириной не меньше двух-трех метров, а вдоль противоположной от улицы стороны рва дополнительно обнесен стеной и живой изгородью из колючих кустарников, посторонним и думать было нечего туда пробраться!
По обе стороны от главного входа, словно колонны, высились две огромные сосны, а крыльцо было вырублено из цельного куска древесины. У дверей всегда дежурил рикша, прислонив к стене свою коляску.
В поместье судьи даже теннисный корт имелся — он располагался с западной стороны. Вы только попытайтесь представить — в десятые годы, в самом начале двадцатого века! Хотя, сколько живу, ни разу не встретил в провинциальных городишках вроде моего родного Утсономия никого, кто бы умел играть в теннис.
Судья в те годы был большой человек! В негласной социальной иерархии он занимал ту же ступень, что и губернатор всей префектуры, поэтому наш судья обосновался в резиденции, достойной подчеркивать его высокий статус.
Но больше, чем особняк и поместье, девушку беспокоила обитавшая там законная супруга судьи. Ревность заставляла ее каждый вечер засыпать меня десятками вопросов о том, что я видел по дороге из школы!
Помню невинный случай, который произошел однажды летом.
Уже вечерело, но ветер все еще обдавал жаром, девушка отдыхала в гостиной после ванны — лежала, раскинувшись на татами, совершенно нагая. Я тоже принял ванну и вышел к ней, весь в клубах пара, прикрывшись только набедренной повязкой. Вдруг она, безо всякой причины, со всей силы швырнула веер на пол и закричала: