Исповедь якудзы
Шрифт:
— Вы были так добры к нему! Боюсь, у него в комнате царит беспорядок, но все равно, не обращайте внимания, поднимайтесь наверх! Он очень обрадуется, когда узнает, кто приехал его навестить!
Почтенный Эйдзи расположился в просторной комнате, пол был застлан соломенными циновками, а в углу стояла изысканная икебана. Старик улыбнулся мне краешками губ: — Доктор, вам не стоило беспокоиться из-за меня и обременять себя путешествием, — произнес он таким знакомым, глубоким, чуть хрипловатым голосом.
— Как вы себя чувствуете?
— Неплохо, как видите, — он представил меня даме и попутно сообщил, что это — хозяйка ресторана, которая любезно приняла на себя хлопоты
Женщина снова поклонилась — глубоко, в стиле старых традиций, ее высокая прическа даже слегка коснулась татами. Мне страшно захотелось отбросить всякие формальности и напрямик спросить, кем приходится эта ухоженная дама моему уважаемому пациенту, но я был скован рамками приличий. А почтенный ни намеком не удовлетворил мое любопытство! Он просто ловко сменил тему разговора — заметил, что я слегка сбросил вес. Дышал он хрипловато и все время покашливал, когда говорил. Я решил, что у него в бронхах скопился излишек слизи.
Мне искренне хотелось порадовать старика, я улыбнулся и сказал:
— Знаете, я помню о вашем камне и каждый день его поливаю…
— Мой старый босс считал, что этот камень напоминает гору Асама, но когда я смотрел на этот кусок породы, то вспоминал только голые скалы в Северной Корее, рядом с моей воинской частью… Скажите, доктор, вам случалось взбираться на горы?
— Случалось. Жаль, что сейчас я стал слишком стар для восхождений к скалистым вершинам…
— Не говорите ерунды — ваши лучшие годы еще впереди!
Темные губы растянулись в улыбке, старческие пятна на щеках пересеклись морщинками, он вдруг зашелся долгим приступом кашля. Женщина принесла поднос со свежим чаем и тонкой струйкой налила мне в чашку:
— Тебе тоже налить немножко?
— Нет, я выпью попозже… — Почтенный обернулся ко мне: — Знаете, доктор, странные дела со мной происходят! Стоит мне выпить чаю, как сразу же надо бежать в туалет! А ведь раньше, еще совсем недавно, такого не было, это так хлопотно… Помните, доктор, как я рассказывал вам про Сабуро?
— Человек, который успел изрядно наворовать в конце войны?
— Он самый! Представляете, он ничуть не изменился! Все такой же юркий маленький человечек с бегающими глазками. Говорит мне: босс, рад вас видеть через столько лет живым и здоровым, вы неплохо выглядите! И добавляет — мол, до него дошел слух, что мне уже недолго осталось. Дескать, он как услышал такое, сразу прыгнул в поезд и ко мне! Говорит: хотел вас застать, пока вы совсем не загнулись… Болтает без умолку, а сам просто со смеху покатывается — ну что сказать про такого выжигу? Потом мы еще немного поговорили — про то, как славно жилось в старое время, когда люди могли более-менее свободно жить в свое удовольствие. Сейчас все кругом живут слишком серьезно, забыли, что такое настоящее веселье. Я поинтересовался, чем он занимается, а он без всякого стеснения объявил, что работает уборщиком — прибирается в барах, закусочных — всяких таких местах. Сказал, дескать, ему нечего стыдиться своей работы, он все делает наилучшим образом. Стоит хозяевам один раз увидеть, как он прибирает, они уже точно не будут искать на эту работу никого другого! Говорит, он успевает убрать в двух местах до обеда и еще в двух других местах — вечером. Так что у него полно свободного времени, он частенько садится на велосипед и едет рыбачить, а когда настроение подходящее — отправляется на бега…
— Значит, этот человек совсем не изменился?
— Остался такой же, как был! Естественно — он постарел, как и любой из нас… Если хотите успеть записать его истории, вам придется спешить!
— Разумеется, будет интересно встретиться с ним…
— Я так и думал, поэтому взял у него номер телефона. Раз вы заинтересовались, я могу позвонить ему и предупредить…
— Отлично, так и сделаем… Только, признаюсь по правде, для меня гораздо важнее, что вам стало лучше, я боялся не успеть услышать всего, что вы можете рассказать мне…
— Опасались, что я помру раньше, чем доскажу свою историю? Ну и характер у вас, доктор, кто бы мог подумать! Оказывается, вы настоящий упрямец. Но скажу без обиняков — после того как я освободился из тюрьмы Абаси, в моей жизни было мало примечательного. Ничего такого, что заслуживает упоминания, ну разве одно незначительное происшествие, из-за которого я отрезал второй палец…
— Надо же — так вы и второй палец отрезали? Как же это произошло?
— Лучше не спрашивайте, это случилось по глупости, о которой и говорить не стоит, — он поморщился и иронично улыбнулся. — Это произошло вскоре после похорон Камэдзо, я вдруг почувствовал, как сильно сдал, впервые стал подумывать о том, чтобы отойти от дел. Наверное, вы считаете, что, раз я известный человек в мире якудза, у меня припасена целая охапка всяких жутких историй? Но поймите простую вещь — якудза живут в очень обособленном мире, они видят только изнанку жизни.
А ведь изнанка не имеет даже половины тех красок, что лицевая сторона! Так что реальная жизнь якудза гораздо менее эффектна, чем показывают в кино. Мне даже немного стыдно — я столько морочил вам голову своей болтовней, приглашал заглядывать каждый вечер, а в конечном итоге не смог рассказать ничего мало-мальски захватывающего…
— Но это далеко не так! Вы даже не представляете, как много для меня значило общение с вами, как я счастлив, что судьба свела меня с таким человеком…
Женщина тихо вошла, поставила передо мной блюдце, на котором лежало печенье в форме соловья.
— Не знаю, как вы относитесь к сладостям, доктор… — улыбнулась она.
— Просто поразительно, как кондитеры ухитряются придавать тесту такую затейливую форму, — ответил я, с удовольствием разглядывая печенье.
Женщина объяснила:
— Я вчера ездила в Фукагаву, к гробнице святого Томиоки Хатимана, и купила печенье по пути домой.
— Вы часто ездите в Токио?
— Ну что вы, сейчас уже очень редко…
Она снова приветливо улыбнулась и налила мне еще одну чашку чая.
— Доктор, если я правильно помню, у вас в кабинете висела замечательная картина — панорама старых районов Асакусы… Я случайно услышал, что картину написал ваш отец, неужели это правда?
— Да, правда. Отец начал рисовать, когда ему было уже за шестьдесят, а картину, которая украшает мой кабинет, написал вообще лет в семьдесят. Он успевает рисовать, несмотря на большую занятость, ведь он по-прежнему ведет врачебную практику…
— Рисунок напомнил мне Асакусу времен моей молодости — узенькие улочки, на которых женщины собираются поболтать перед своими низенькими жалкими домиками, пока на маленьких печках с древесным углем жарится рыба или еще что-нибудь к ужину. А рядом, у раздвижных дверей с ободранной бумагой, играют детишки. Мужчины в коротких кимоно из хлопка спешат домой, ловко перебегая по доскам через сточные канавы. Я каждый день видел такие сценки, пока работал у дяди на угольном складе, и все это исчезло раньше, чем я успел понять, какое это было счастливое время! Знаете, когда я впервые зашел в ваш кабинет и увидел, эту картину, я снова погрузился в собственное прошлое, и это было прекрасно! Картина все еще у вас?