Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия
Шрифт:
Воспрял и Петрович. Рвался из-под ареста со страшною силой, бурчал на защиту, но до суда дотянул. Напоследок уже собаки двуногие да четырехлапые попугали-попугали, да отпустили с миром вон из СИЗО.
Получил он в суде что-то там сильно условно, тихо ушёл по болезни на пенсию, ходил по бережку залива с жёнушкой под ручку, отходя-оттаивая от страстей человеческих, стараясь никак не встречаться с Марией Васильевной, которая всё таки благодаря настояниям адвоката (то есть меня) тоже статью получила. И тоже условно суд ей меру наказания дал. Пожалели девчонок, её дочерей.
Скажете, какая мораль?
Дело было рядовое: Трупов – двое
На зарю моей длинной карьеры адвоката пришлось начало бандитского времени: народ искал себя, и маленькая часть этого народа покатилась под гору.
Как трое молоденьких лоботрясов нашли друг друга осталось загадкой, но за их кратчайшее знакомство они набедокурили лихо. Приёмная мать одного из них, тихого Славика, громадные голубые глаза которого смотрели так невинно-наивно, что в голову не приходило считать его членом банды, наплакалась от его выходок вдосталь.
Как банда работала? Заводилой был «взрослый», назовём его Кондратенко. Ему исполнилось аж 18. На его личном счету было и изнасилование девятиклассницы в глухом районном селе, и другие не менее знатные «трудовые» подвиги. Умом не блистал, красотой тоже недалеко от собственного умишка удалился. Но – атаманил!
Третий член банды был так, ни то, ни сё, как стали потом таких называть, был отморозок.
Итак, утром округа всколыхнулась от дикой напасти. В самой ближнем из сёл центра района, в самом ближнем от города дому нашли трупы двух стариков. Старики прожили вместе чуть не полста лет, и думать не думали, что жизнь их так кончит.
Старики были обезображены редкостно гадко: ментов, что в дом навалилось меряно – не меряно (как потом прокуроры ругались, что менты все следы затоптали!), поразила ненужная (если так можно сказать о нужности или ненужности преждевременной смерти людей) глумливость тех выродков, что стариков насмерть замучили.
Валялась кочерга с намотанными на неё старушечьими пегими волосами. Вовсе не живописно разбросаны поломанные стулья с брызгами крови, стены убогой лачужки «красовались» пятнами уже забуревшей крови.
Искали недолго. Поначалу нашли убогонького внука забитой супружеской пары. Дебил, не дебил, но умственное отставание у паренька было уж очень явственно выражено. Внук всех и сдал. Рассказал, как хвастался перед дружбанами о том, что у бабки с дедом скоро мно-о-ого денежек будет, что парни его бесплатно вином напоили. Что с убогонького возьмешь? Его даже по делу не пустили как соучастника. Пожалели, пустили свидетелем.
Троих повязали наутро. Кондратенко строил из себя Робин-гуда, Славик красиво моргал голубыми глазами, с начала следствия и до окончания суда шёл по одной заезженной версии: я отвернулся к стене и ничего не видел, не слышал, не помню, не знаю. Третий пыхтел, всё время в рот смотрел своему адвокату, даме заслуженной и кропотливой в работе.
Защита по делу была обязательна. Мало того, что двое из трёх были тогда «малолетками», за смерть двоих стариков полагалась тогда смертная казнь. Дело не шутка, и рассмотрели его по первой инстанции в областном тогда ещё суде.
Изнасилование престарелой обвинению доказать не удалось. И троица несвятая пошла за убийство двоих беззащитных людей, а Кондратенко ещё и за насилие над девчушкой.
Где горе, там и смех.
В зал заседаний суда прорвалась бабёнка, в руке почему-то бутылка шампанского. Охрана и глазом моргнуть не успела, как со свистом бутылка понеслась в голову, чудом не зацепив адвоката Кондратенко. Так заявила о себе мать потерпевшей. Бедненькому Кондратенко стало плохо, он испугался, сердечный, да так, что отложили судебное заседание на сутки. Затем ещё отложили. На сей раз ему захотелось самого крутого из крутых адвокатов. Та появилась, поохала, что жалко парнишечку, но за защиту не взялась, ибо бесплатно пахать крутым неохота.
В суде, как ведётся, все трое виляли-юлили. Славик держался, как партизан, одного: ничего не видел, не слышал, не знаю. Вот за это «не знаю» и получил свои честно заработанные шесть лет. Не стал даже обжаловать приговор. Двое «подельников» получили сполна, особенно Кондратенко, которому за взрослые дела и дали по-взрослому.
А нашли эти трое подонков у стариков восемь металлических «ленинских» рублей, больше у бедноты той и не было…
Время диких баронов
Что перестроечные, что после перестроечные времена, хрен редьки не слаще.
Меняются времена да не меняются люди.
Дикое средневековье вернулось спиралью. Вернулось время диких баронов, время захвата всего и всея. Ухватил – молодец! Получи титул баронский, а то и герцогский титул, коль повезёт.
В переводе на день, что случился вчера или случится сегодня, отхватил кусочек послаще, тогда айда в депутаты, сторицей вернёшь все затраты, подкупишь по дороге судью с прокурором, мэра, если податлив, и заживёшь!
Меняются времена да не меняются люди…
Итак, перед нами история, к сожалению, не последняя по подлости твари двуногой.
Жили да были два старичка. Если вернуться к старинному слогу, то назовем их точно и искренне – достопочтенные старички, то бишь, достойные почтения человеки.
Прокатился, не тронул их дикий торнадо времен перестройки. Тихо катились к уклону годочки старения, между болезнями да житейскими нуждами облагоустроили то, что было для них и капиталом по жизни, и просто жильём.
Давно, еще где-то в шестидесятых прошлого века Нина Ивановна (назовём ее так) получила квартиру. Вернее, дали квартиру мужу, который работал честно и долго. Итак. Дали квартиру. Квартира, то роскошно сказать. Дали хибару. Да, комнаты – две. Зато без удобств, без роскоши ванны или тёплого туалета. Короче, нужник во дворе.
Но зато в Балаклаве, в красавице Балаклаве, где берег левый – берег правый при бухте, где городок (да, да, в Советском Союзе Балаклава была целым городом!) был закрытым для всех, даже для севастопольцев, которым нужно выписывать спецпропуск для входа или выхода из Балаклавы. Ещё бы – секретный завод! Подлодки тихо качались в глубине сопки. Везде бетон, сталь и море. Выходила подлодка из камер завода – открывалась сопка-гора! Наверное, зрелище было неизгладимым, да немногим видать: город закрыт, а местного люда немного.