Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия
Шрифт:
Для Нины ударом, да еще и каким! было участие в процессе «папаши», назовем его Виктором. Надо же, память стёрла даже поганое имя его.
Виктор в процессе вел себя, ну как вам описать? Уж не уж, угорь не угорь, но извивался как чёрт на сковородке: и я это не я, и лошадь, то есть дитя, не моя.
И Нину чернил, да так старался, как он представлял, интеллигентно: и что зачем меня ошельмовала, я ведь чистенький да красивенький тут стою, прямо картинка писаная. И все старался на публику работать, которой в зале то и не было.
Такие процессы всегда закрытыми бывают,
И как самый весомый аргумент предъявлял свидетельство своё о браке с другой особой. И что дитя там уже ждали. В том, стопроцентно законном браке.
Если бы не та телеграмма (помните, «назови дочь Настенькой»), что он из Алушты с командировки послал, может, отвертелся бы молодец от закона.
А так признали его отцом ребенка. Кстати, копией папы с громадными голубыми глазищами. Алименты присудили ребенку платить, да Нине немного с того перепало.
Всё по закону, по совести всё.
Правда, побегала свекровушка, понагадила: и дорожку чем-то вредненьким ребёнку подсыпала, и Нинку по всем кочкам честила-мерзила, да и мне, грешной, говорят, доставалось немало. Но это так. К слову пришлось.
Да ещё предлагала откупиться от внучки непризнанной: «я тебе, Нина, деньги на машину, ты от отцовства да алиментов откажись».
Нина, закалённая в битвах за это столь долгое для неё время, отказалась. «Свекровь» аж зашлась: как эта малая с…ка ей смеет перечить!
И пустила в ход тяжелую артиллерию.
Это сейчас мы красиво так слова обставляем: «чёрная магия», «эзотеризм» и прочая дребедень.
А тогда было просто: ведьма, и все тут! Село и так поговаривало, что Нинкина «свекровь» такими вещами издавна балуется, а тут всё воочию стало.
Нинка и это вытерпела.
Я до сих пор поражаюсь не то что бесстрашию этой девочки, а какой-то внутренней правоте, убеждению. Что если я права, мне и чёрт не страшен, а Бог тот всегда поможет. И всегда в разговоре ни о ком плохо. Всегда тактична. Горда. И… спокойна. В столь юном её существе такие качества не могли не породить вражду в душах чужих и подленьких (это я о кумушках), а уж в душонке «свекровушки» ненависть смертную, безрассудную.
Только палка, она ведь всегда о двух концах.
А конец у истории страшен.
Не для Нины. Тут, как в обычной «лав стори» всё стало о, кей!
Я встретила её через несколько лет, абсолютно случайно, на маленьком вокзальчике. Стройная, красивая дама, при ней крутится шустрик глазастик-девчушечка – Настенька. И муж рядом. Нет, не Виктор. И слава Богу! Так не хотелось, чтоб всю судьбу с ним связала. Другой, лет тридцати, обыкновенный мужчина. И не красавец, и не урод. Надёжный. Приезжали они из села Настеньке обутку к школе купить.
Выходит, та палка ударила не её.
Женился наш Виктор по самой надёжной любви: «на машине да квартире симферопольской», да в придачу к приданому дочку начальничка прихватил. Так в Симферополе и зажили, не бедствуя.
Виктор, как сыночек весь маменькин, в село наезжал, мамашу проведать. Летом, когда пыль на дороге столбами стоит, катался на мотоцикле. Однажды на ровной дороге да с мотоцикла-то – бац! Не насмерть. Но инвалидность какую-то там получил.
Попозже лихо настигло другое.
В положенное время, на совершенно законных основаниях родила ему его абсолютно законная супруга, что дочкой начальничка была, ребёночка.
Сухоручку.
Я не знаю как там по медицине такое называется, но в народе это зовут «сухоручка». Когда рука у ребенка как лапка цыплячья, и не растёт.
Еще раз про любовь
Расстроенный гражданин приехал под вечер: сожитель мамаши убил мужика, что гостевал у них с вечера. Так отказаться хотелось, но странные обстоятельства происшедшего заставили встряхнуться и взяться за дело.
Следствие вела не прокуратура, а милиция. Значит, работать было попроще. Вечером, в следственной комнате, состоялось знакомство с убийцей.
Невысокого росточка хлипенький мужичок смотрелся лет так на 60 или больше. На разговор шёл неохотно: «убил я, и ладно, судите меня, не пропаду и за стенами каземета. В адвокате я не нуждаюсь, зачем зря денежки тратить. Я же всё признаю, так зачем адвокат».
Устав от заезженной его пластинки «я убил, я и сяду», отложили беседу на утро.
По дороге Викентий (имя, естественно, не его, но как то же надо назвать гражданина?) рассказал, что мужичок этот, узбек, воспитал и его и сестру, довёл не только до совершеннолетия, но и образование помог получить. Работал отчим не отчим, но как бы отец прорабом всю жизнь у себя в Андижане, где и они выросли.
Да понесла их нелёгкая на родину матери, в Крым. Так и осели в селе, что до войны был центром района. Работу узбек не нашел, так, помогал матери по огороду.
Как случилась беда, Викентий не знал, мать же молчала. Просил, помогите отчиму, уж больно он человек хороший. Порядочный, честный. Хороший. И мать очень любит.
Утром у следователя на столе лежал результат экспертизы такой, что мне пришлось настоять на дальнейшем расследовании, пусть даже следователю было бы страшно противно рассматривать вроде бы очевидное: есть труп, и есть сознавшийся убийца. Ну что еще надо? Подкрепи парой свидетелей, экспертизой. И дуй к прокурору, пусть дело гонит в суд.
Но вредность моя не позволила так быстро «испечь» результат: явно было что-то не то и что-то не так в этом деле.
Ну, во-первых, из экспертизы вырисовывалось, что удар мог нанести кто-то физический крепкий, высокий: топор был тяжелый. Во-вторых, удар был нанесен сверху, а наш узбек был невысокий и худенький, как подросток. И жертва удара в момент своей смерти не лежала, а стоял мужичок у порога. Так что тот, кто хватанул его топором, был ещё выше. И кто же?
Бедняга следователь! Попотел на работе, не праздничал. Даже обленившихся ребят из угрозыска заставил работать. Но всё было тщетно. Посторонних в доме не было. Вечеряли втроём: узбек, гость и Викентия мать, хозяйка жилища. Да, сидели и выпивали. А что тут зазорного?