Исправленному верить (сборник)

Перумов Ник

– Я на внимание, в отличие от тебя, не жалуюсь и в облаках не витаю. Сашуля, ты иногда думай, как станешь жить, когда нас рядом с тобой не будет.

– Мама, я называла правильно… Наверное, у них коробки рядом лежат.

– Надо смотреть, что тебе дают. Счастье, что в аптеках не продают мышьяк, иначе ты бы кого-нибудь уже отравила. А если тебе придется покупать лекарство, без которого я или бабушка не можем обойтись?

– Я буду смотреть…

– Ты только обещаешь. Сколько раз я тебя просила: разбери обувь и отложи то, что ты уже не будешь носить!

Теперь оставалось только слушать.

Молча, не возражая, потому что каждое сказанное Сашей в такие минуты слово, каждый жест использовались против нее. Потому что мама чувствовала радость, будто акула – кровь. Она никогда не выговаривала, если дочери было плохо, и очень редко упускала возможность повыдергивать перья радости. Отчего и почему так получалось, Саша не представляла, просто принимала это как данность уже лет десять.

– …ты постоянно думаешь о себе и при этом совершенно не в состоянии о себе позаботиться…

– Томочка. – Бабуня досмотрела свою «Наяду» и теперь стояла в дверях с брызгалкой для цветов, глядя на маму. – Тома, ты сменила чулки? У тебя совершенно мокрые сапоги. Насквозь.

* * *

Институт Олег Евгеньевич покидал маршевым шагом и в приподнятом настроении. Он отдавал себе отчет, что произошла крупная неприятность, но отчего-то чувствовал себя победителем. Будто спартанец, которому есть куда отступать и который не отступит, пусть персидские стрелы и затмевают солнце. Подивившись пришедшему в голову образу, историк поднял воротник, наклонил голову и ринулся в снежное месиво. До метро было минут десять, но обуявшее Шульцова молодечество требовало продолжения банкета, и мятежный кандидат, чихнув, взял курс на знакомый ресторан, дабы восславить Диониса, вернее, Вакха – ресторан был итальянским.

Бог, в том числе вина и винограда, похоже, обретался поблизости, так как Шульцова ждал приятный сюрприз. Не успел Олег Евгеньевич вслед за официантом продефилировать к столику под псевдопомпейской мозаикой, как из угла раздалось:

– Алик!

Это была Ольга Комарова, Слепухина, Поляк, снова Комарова и всегда Олька-Колоколька, школьная подружка, бывшая соседка и единственная женщина, звавшая суховатого античника Аликом. Они не виделись года два, но Петербург, при всех своих миллионах, – город маленький и с почти английским чувством юмора. Видимо, от туманов и близости моря.

– Теперь я точно выпью. – Ольга вскочила поцеловаться. – Если ты спешишь, согласна на водку. Она эффективней.

– Я достаточно не спешу, чтобы… Ты на что настроена?

– В дневном кафе мы с трёпом выпьем кьянти… – Олька хихикнула; за эту свою звонкую смешливость она и получила прозвище Колоколька. И еще за сине-лиловые глазищи, перед которыми время пока еще пасовало. – Как жизня, о муж многоумный? Как супруга со дщерью?

– Все хорошо, а вот где ты теперь…

– Кто мне целует пальцы? – принялась перечислять, закуривая, Ольга. – Куда ушел твой полоумный Стас?

Олег Евгеньевич в притворном неведении развел руками и рассмеялся. Стас, он же Брячеслав Гумно-Живицкий, известный среди коллег как Стас Два-Пана, был крестом Шульцова или, если придерживаться эллинских образов, его персональным сизифовым камнем. Одаренный и при этом феноменально нелепый, Стас жил по двум синусоидам – научной и матримониальной, и синусоиды эти находились в вечной противофазе, пересекаясь лишь в нулевой точке, которая последние годы выпадала на Таиланд. Там потерпевший очередное фиаско с очередной предательницей и змеей Стас восстанавливал чувство мужского достоинства; там он, глядя в подведенные местные глазки, начинал рассуждать о материях, непонятных не только тайским девушкам, но и европейской профессуре.

Идеи Живицкого были парадоксальны, однако Шульцов полагал, что среди мыльных пузырей прячутся бриллианты. Увы, Стас еще ни разу не взял барьер, отделявший озарение от хоть как-то обоснованной концепции. Сперва ему становилось скучно, потом он в гастрономе, метро, парикмахерской, поликлинике встречал ее и погибал для науки до следующего Таиланда. Иногда в цикл вклинивалась Колоколька, которой Живицкий регулярно делал предложения, получал веселый отказ и исчезал на несколько лет, попутно что-то у предмета обожания изъяв. Щедрая Олька с потерями смирялась легко, полагая их абонентной платой за отсутствие ухажера, удручающего даже аквариумных черепах. Странное дело – в Стаса присутствующего через четверть часа хотелось запустить чем-нибудь тяжелым, Стас отсутствующий дарил своим знакомым немало веселых минут, будучи героем сюрреалистических историй в шляхетско-вавилонском стиле.

– Твой рыцарь, – порадовал Ольку Шульцов, – держит дома лодку, именуемую баркой Ра и как-то вознесенную им на седьмой этаж. Каждую ночь барка переворачивается…

– Я знаю, – кивнула Комарова, – ведь это моя лодка. Он ее в позапрошлом году уволок с дачи… У тебя что-то случилось?

– Нашлась пифия…

– Курила и буду курить, – парировала Колоколька. – Но я не пифия, а ведьма.

– От постигших тебя бед и несчастий?

– От безденежья. Скажи спасибо Стасу.

– Так он еще и твою банковскую карту прихватил?

– Он не знает, каким местом ее вставлять. Стас подал мне идею…

Разведшись с отринувшим «эту страну» Мишкой Поляком, обожающая «этот город» Комарова в третий раз замуж не торопилась, но, когда одновременно постарели родители и подросли дети, потребовались деньги. Много денег. Выход подсказала изъятая лодка. «Челн Ра» – именно так называлось оккультное заведение, в котором ныне подвизалась Ольга.

– Я увидела вывеску и запомнила. Потом в телепрограмме мне попалась реклама. Знаешь такое – «отверчу, приверчу, накручу, и все безгрешно»?

– Знаю, конечно…

– У них там значилась гадалка на картах, а потом вдруг куда-то делась. Я шла мимо, ну и заглянула… Я ведь еще в школе гадала.

– Чепуху ты несла. Но девчонкам нравилось.

– Мальчишкам тоже. – Ольга быстро показала кончик языка. – И я, между прочим, правду говорила. И тебе тоже.

Шульцов уткнулся в меню. Вспоминать о первой скоропалительной женитьбе не хотелось, но Олька и впрямь наговорила про «бубновую даму» немало гадостей, оказавшихся на поверку истинной правдой. Нет, Комарова не читала по засаленным валетам и десяткам и не пыталась навредить сопернице – дружба Шульца и Колокольки была обоюдно платонической. Гадалка просто брякала, что думает, а думать она всегда умела.