Испытание весной
Шрифт:
Проклятье же — просто отговорка и оправдание собственной слабости. Такое же неубедительное, как случайно постиранная тетрадь с контрольной работой.
Эпилог
Эта комната выглядела точно так же, как выглядела многими веками раньше. Полукруглые стены с разнокалиберными экранами, пульты и удобное кресло для единственного оператора. И
Странностей было две. Во — первых, оператор сейчас сидел, бесцеремонно закинув ноги пульт, и с интересом разглядывал картинку, демонстрируемую одним из экранов, потягивая из высокого пластикового стакана минеральную воду. А, во — вторых, происходящее на экране сейчас кардинально отличалось от привычных схем и графиков. И отсутствие звукового сопровождения оператора явно не беспокоило.
Больше всего это напоминало финальную сцену из какого-то героического фильма. Центральным персонажем сцены был молодой темноволосый мужчина, одетый в военную форму. Невысокий, худощавый, крепкий. Нельзя сказать, что красивый, но и не так чтобы отталкивающий. Обыкновенный, таких во всех мирах миллионы. Внимания в нём заслуживала разве что улыбка — сияющая, счастливая, солнечная, на которую так и подмывало улыбнуться в ответ.
Улыбались вообще все. Улыбалась, — правда, сквозь слёзы, — обнимавшая его сбоку красивая женщина с припорошенными сединой тёмными волосами, собранными в длинную косу. Улыбалась, обнимая главного героя сцены с другой стороны, молодая ослепительно красивая светловолосая женщина с яркими голубыми глазами и необычными чуть заострёнными на кончиках ушами. Улыбался, обнимая всех троих, интеллигентный лысеющий мужчина в строгом чёрном костюме. И люди вокруг улыбались. Даже те, кто держал снимающие происходящее камеры, и те, кто торопливо говорил что-то в микрофоны.
Даже молодой человек в линялой футболке, наблюдавший за происходящим, улыбался. Правда, лишь уголками губ, чуть иронично, но — по — доброму.
— Привет, Цай. В честь чего ты такой неприлично довольный? — нарушил тишину помещения бархатистый женский голос. Гостья, — статная светловолосая красавица в строгом трикотажном платье, — подошла ближе к оператору и облокотилась обеими руками о спинку кресла.
— Привет, Тель. Как твой воспитуемый? — полюбопытствовал парень в линялой футболке, не отводя взгляда от экрана.
— Потихоньку воспитывается, — хмыкнула она. — Ещё пара — тройка тысячелетий, и есть шанс получить что-то стоящее. Что это за пастораль?
— Но — но, без сарказма, — с той же улыбкой на губах, но явно совершенно серьёзно возразил Цай. — Это, между прочим, исторический момент; первый человек на Марсе, Андрей Игоревич Верещагин, вернулся домой.
— А ты-то чему радуешься? — весело фыркнула женщина. — Твой план же провалился.
— Эх ты! Учишь тебя, учишь… Мой план, как это всегда бывает, сработал безукоризненно.
— Вот сейчас не поняла, — она озадаченно вскинула светлые брови. — Ты же хотел сделать из этого недодемона настоящего демиурга, а он, как я погляжу, смертный?
— Вот именно, Тель, вот именно. Смертный. Человеческая жизнь хоть и короткая, а отпечаток на душу накладывает серьёзный. Вот представь, если бы он вдруг согласился, когда я это предлагал. Представила? Ну, не встретил бы он эту свою девочку, единственную на всю вселенную, и согласился. Несчастный, уставший от жизни циничный и безразличный демон, которого тошнит и от этой жизни, и от этой ответственности, и заодно от всех богов сразу. Каким бы он стал творцом? Правильно, х… не слишком-то хорошим. А теперь посмотри на этого человека. Сотни жизней, спасённые им, гениальным хирургом, — раз. Настоящая любовь и женщина, которая сумела эту любовь сохранить, — два. Достойные уважения и даже восхищения дети, — три. Да он уже сейчас без двух минут демиург, хотя сам искренне уверен, что моё предложение он отклонил! Ты на его душу посмотри; ты действительно полагаешь, что такое сияние можно потерять или не заметить? Ещё одно — два правильных перерождения, буквально — пара веков, и я получу себе такого сменщика, о котором можно только мечтать. И наконец-то возьму отпуск!
И демиург в линялой футболке, закинув руки за голову, мечтательно возвёл глаза к потолку, довольно улыбаясь. Проспать пару — тройку тысячелетий; что ещё нужно для счастья?