Испытание
Шрифт:
Минут десять просидел он, растерянный и разбитый. Едва-едва поднялся и побрел к жилью. И все думал: "Что же делать, что теперь делать?"
Он никак не мог уразуметь, что с самолета, летевшего так низко, не заметили избушку. Ладно, человека не заметили, он, может быть, с высоты кажется вроде серой гальки, но избушка? Ведь она торчит совершенно на голом месте. Уж ее-то не заметить мудрено... А вот не заметили. Почему?..
Он попытался представить себе остров с высоты. И тут его осенило. А что, если избушку видели? Так мало ли их, необитаемых, поставленных неизвестно когда и неизвестно кем, торчит
Что же такое сделать, чтобы в следующий раз его непременно заметили? Дым - вот что может лучше всего обнаружить присутствие человека. Но не будешь все время жечь костер. На это никакого топлива не напасешься.
Что же еще?.. А вот что, надо на геодезической вышке повесить парус. Его-то уж будет видно.
* * *
Чтобы победить, нужно уметь терпеть и стойко переносить невзгоды.
Размышляя о том, что все так неудачно складывается, Алексей вспомнил об охотниках, промышляющих в полярной тундре. Они работают и живут весь долгий охотничий сезон в полном одиночестве. Несколько раз на борту их парохода оказывались такие охотники. Кое-что рассказывали о житье-бытье, по большей части не о своем. Один такой рассказ Алексей запомнил хорошо. Даже фамилию того, о ком шла речь, - Колударов.
Случилось с этим Колударовым самое страшное из того, что может произойти в бескрайней полярной тундре, - пожар. Все имущество и весь припас сгорели.
Пожар случился, когда охотник уехал проверять капканы. И в отъезде-то был не больше обычного, а вернулся к остывшему пепелищу. Остались лишь нарта с собачьей упряжкой. Еды нет, если не считать двух мороженых песцов, которых недавно вынул из капканов. За спиной винчестер с единственной обоймой, стало быть, есть какая-то надежда на удачную охоту. И это все, а вокруг - беспредельное, безлюдное пространство.
Выход один - добираться до ближайшей фактории. Это триста - триста пятьдесят километров. Зима выдалась свирепая, все еще тянулась непроглядная полярная ночь, когда в двенадцать часов дня темно так же, как и в полночь. Колударов ободрал песцов, разрубил на части, накормил собак и отправился в путь. Собаки на скудном пайке быстро выматывались. Хочешь не хочешь, отдыхать надо. И с каждым разом стоянки становились все продолжительнее, собаки поднимались все неохотнее.
Колударов имел дюжину хороших ездовых лаек. Чтобы осмотреть капканы, достаточно и трех. Опытный охотник дорожит собаками, без дела не гоняет. Оставленные на привязи восемь отличных ездовых псов погибли.
Переходы сокращались, три собаки выбивались из сил, становились злыми и непослушными. И охотник раз от разу больше давал волю гневу, вымещая его на бедных животных. Человек спешил, а двигался все медленнее.
Полуголодные собаки раз от разу неохотнее тянули нарты, неожиданно ложились. Даже нещадными ударами не сразу удавалось поднять.
Как на грех разыгралась такая пурга, что пришлось закапываться в снег. Продолжительный сон не освежил, не прибавил сил, а лишь обострил чувство голода. В последний раз Колударов бросил собакам по маленькому куску мороженого мяса, а сам сглотнул отдававшую жестью слюну. Голодные псы мгновенно проглотили свои порции, нисколько не насытившись. Они сидели, не переменив позы, с горящими глазами.
Больших трудов стоило поднять их. Кое-как нарты удалось сдвинуть с места, натужно заскребли полозья по твердому насту. Колударов снял из-за спины винчестер и положил на колени. Как ему нужно сейчас подстрелить какого-нибудь зверя. Это вопрос жизни и смерти. Но по пути не встречалось даже следов. Волки обычно чуют чужую беду и непременно оказываются рядом. На этот раз и они не появлялись.
Чтобы согреться, надо идти. А ноги не слушались, вязли в снегу. Несколько раз он падал, лежал, плача от бессилия, а потом страшным усилием воли поднимался и, с большим трудом нагнав медленно двигавшуюся нарту, плюхался на нее.
В упряжке всегда есть более или менее сильные собаки. И те, что особенно заметно начинают слабеть, из помощников превращаются в обузу. Они не только не помогают тянуть нарты, а норовят повиснуть на постромках.
Первой выбилась из сил правая пристяжная. Она совсем перестала тянуть. Ни укусы вожака, ни удары хореем на нее не действовали. Колударов помучился какое-то время, а потом вынужден был прирезать ее.
Собаки теперь вроде бы проворнее стронули нарты, но очень скоро выдохлись. Две лайки, как ни говори, не три. Это хорошо понимал Колударов и перестал торопить упряжку, пусть хоть как-нибудь тянут. А до поселка еще далеко.
Казалось, и шансов на спасение нет. Но охотник продолжал двигаться из последних сил, а когда не смог идти, пополз. Он уже потерял собак и нарту и всякую надежду, но не сдавался. И спасение пришло: полузамерзшего и почти потерявшего сознание, его подобрали случайно проезжавшие оленеводы.
Алексей припомнил этот рассказ и еще раз сказал себе: за жизнь надо биться до конца.
* * *
И не на фронте, а биться приходится. До последнего. Война добралась до него и в Арктике. Длинная же у нее рука. Что ж, он постоит как надо! Выходит, судьба определила ему такой фронт, назначила быть одному воином. И он им будет.
Где-то далеко воевали отец и старший брат. Отец ушел в первые же дни. А брат полгода спустя.
Алексей вместе с братом явились в военкомат, как только услышали о нападении гитлеровцев. Они настаивали, требовали немедленной отправки на фронт. Отца взяли и без просьб, а сыновьям велели заниматься своим делом, сказали: и ваш черед придет.
И верно, очередь старшего брата подошла быстро, что сильно задело Алексея. Он тут же опять отправился в военкомат. Разговаривал напористо, голос повысил, чего с ним не бывало, и все равно выпроводили - из арктического флота не берем, строжайше запрещено.
Мать обрадовалась, успокоенно рассудила:
– Хоть ты-то, сынок, в безопасности будешь.
Одним можно утешаться: за отца и брата она в тревоге, а за него не беспокоится, полагает, что за тысячи миль от фронта ничего дурного не стрясется. И то ладно.
Вспомнив дом, Алексей подумал об отце и брате, которых провожал на фронт. Что с ними? В плавании он не имел от них никаких вестей.
Помнится, когда призвали брата, выпили с трудом добытого спирту. И в затуманенном мозгу не запечатлелись достаточно ясно те последние минуты расставания, которые полагалось бы помнить, они могли стать последними.