Испытания
Шрифт:
На лице под высокими скулами смуглели легкие тени, розовые полуоткрытые губы казались влажными. Яковлев почувствовал смущение и стал рассматривать филигранную побрякушку черненого серебра на тонкой цепочке: побрякушка лежала на четко обрисованной тонким джемпером груди почти горизонтально, серебристо-серая нить цепочки пересекала овальную коричневую родинку на шее. Он смутился еще больше, но не мог оторвать глаз от этой родинки. Алла повернула голову и в упор посмотрела на него.
— Ну, чего ты набычился? — спросила она насмешливо, но глаза остались серьезны.
Кабина
— Ты к художникам надолго?
— Да вот, хочу позондировать почву… Может быть, Жорес возьмется… — неуверенно ответил Яковлев.
— Он же — болтун, твой Жорес-Прогресс. Растреплет по всему институту. — Алла пошла вперед. — Что за спешка?
— Мне нужны внешние виды, хотя бы приблизительные. А кто это будет делать задаром? — Яковлев шел позади, глядел на ее талию, перетянутую широким поясом замшевой юбки, — смущение не проходило.
Алла резко остановилась, — он чуть не столкнулся с ней, — повернулась, глаза зло прищурены.
— Ты что, собрался кому-то показывать?
— Не знаю пока, — Яковлев отвел глаза. — Но мне нужен хоть эскиз, хоть картинка какая-то… Графики наши и вся цифирь — это только для нас машина.
По коридору шли люди, обходили их, Алла с кем-то здоровалась, а он упорно глядел в пол.
— Слушай, Гриша, зайдем сначала к нам, успеешь к своему Жоресу. Надо это все-таки обсудить спокойно. — Голос ее стал ровным, даже вкрадчивым. — Да и механики все уже пришли, а мы еще не появлялись.
Яковлев вздохнул, поднял на мгновение глаза, снова опустил их и кивнул.
Корпус, где располагались лаборатории с крупными стендами и тяжелым оборудованием, соединялся с главным зданием института застекленным переходом. Здесь было много вьющейся зелени, стояли аквариумы с рыбками и ярко светило солнце. Алла задержалась у аквариума с красными вуалехвостами, постучала пальцем по стеклу. Яковлев прошел мимо, только в конце перехода оглянулся. Она, наклонившись к аквариумной стенке, улыбалась. Яковлев снова почувствовал смущение и ускорил шаг.
Он уже разговаривал со слесарями и электромехаником, крепившими на предназначенном для испытаний шасси бесконтактные индуктивные датчики нагрузок, когда Алла вошла в лабораторию. За стеной на стенде заревел двигатель, и поэтому она только кивнула всем.
— Алла Кирилловна, у нас осциллограф скис, а мы сегодня эту телегу хотели прокатить, — громко сказал электромеханик, подбросил отвертку на ладони и ловко поймал ее снова за ручку.
— Совсем? — голоса Аллы не было слышно, но Яковлев понял вопрос по движению губ.
— Только погоду показывает, — прокричал электромеханик и снова подбросил и поймал отвертку.
Слесари оставили работу, выпрямились и тоже смотрели на Синцову. Двигатель за стеной смолк.
Окна лаборатории были высоко под потолком, и солнце входило четырьмя длинными световыми столбами, в которых подрагивали пылинки. На гладком бетонном полу столбы сливались, окрашивая желтизной шасси, сложенные высокой стопой колеса, роликовый стенд, приборные щиты и часть беленой стены. Яковлев смотрел, как желтые блики играют на лице Аллы, и молчал.
— Ладно, оснащайте. Попросим у двигателистов, — сказала она. За стеной послышались хлопки, потом двигатель стал набирать обороты и снова заревел, громко и басово. Яковлев пошел вслед за Аллой к винтовой металлической лестнице в углу лаборатории. Она подождала, положив руку на блестящие латунные перила. Яковлев начал подниматься первым.
В кабинете у Аллы было сравнительно тихо, но очень жарко, потому что окна и большая стеклянная дверь на длинный балкон были раскрыты. Алла достала из стенного шкафа синий халат. Яковлев отвернулся. В раскрытую балконную дверь ему был виден край испытательного полигона, часть скоростного кольца из темно-серого бетона от солнечного света казалась мокрой, особенно на приподнятом радиусе виража. Над имитацией болотистой грунтовки дрожало лиловое марево испарений, поблескивали красноватые петли грейдерного шоссе, и везде, насколько хватал глаз, видны были пересечения разных дорог, уклоны, ухабы, «гребенки» — больше сотни километров разных дорог и бездорожья, начинавшихся и кончавшихся у ворот испытательных лабораторий. Полигон был предметом гордости всего института — самый новый, самый большой, самый лучший в стране. Строительство его тянулось еще три года после сдачи институтских корпусов. Сейчас, утром, полигон был пуст и поэтому выглядел особенно грандиозным.
Яковлев представил себе свист ветра, обтекающего машину, пение резины, плавный крен автомобиля на вираже и упругое сопротивление рулевого колеса в ладонях, и ему так захотелось сейчас промчаться по этому блестящему, словно мокрому от солнца бетону, что даже пресеклось дыхание. Он вытащил из кармана платок, утер повлажневшее от солнца лицо.
— Гриша…
Он повернулся. Алла стояла посредине комнаты, руки — в карманах халата. В светло-синем она казалась еще моложе.
— Объясни мне, пожалуйста, что ты задумал? Зачем тебе этот Жорес-Прогресс? — Она подошла ближе.
— Пока ничего конкретного. Но сидеть и ждать у моря погоды не буду. Я на эти игры угробил пять лет, — он старался не выказать раздражения, которое не проходило после разговора в директорском кабинете.
— Ты один годы гробил? И это только твои игры? Только твоя работа?
— Нет, не один, но вы можете или согласны ждать еще до второго пришествия, я — нет. Мне уже обрыдло заниматься никчемушной писаниной. Мы скоро всю бумагу в стране изведем. А люди автомобили строят…
Он — уже не в силах сдержать раздражение — осекся и стал шарить по карманам, ища сигареты.
— Ты еще пять или десять лет, а может, и до старости будешь писать бумажки, если не перестанешь пороть горячку. Перед тобой есть пример — Игорь. — Алла отвернулась, стала смотреть через балконную дверь на полигон.
— А я не хочу, как твой Игорь! Я лучше на завод пойду, в цех!
Двигатель вдруг смолк, и последние слова Яковлева прозвучали очень громко.
Алла резко повернулась, и Яковлев увидал ее запылавшее лицо, заблестевшие сузившиеся глаза и испугался, что она сейчас даст ему пощечину.