Истерли Холл
Шрифт:
О господи, он все-таки засмеялся? Очевидно, нет, потому что отец продолжал:
– Ты растратил мои деньги, беспечно забыв про домогательства этих кретинов с их Народным бюджетом. Но погоди, в палате лордов уже приготовились стереть ухмылки с их физиономий. Ни одна ленивая сволочь не получит от нас пенсию!
Он
– А пока я бы предпочел, чтобы жалкие слабаки вроде тебя не создавали мне лишних забот.
Оберон кивнул:
– Я понимаю, отец.
«Говори то, что он хочет услышать», – повторял он себе, стараясь как можно меньше шевелить губами. Снова придется сглотнуть кровь. Понятно, что его слова звучат невнятно. А отец продолжал, размахивая рукой, как будто дирижировал каким-то шутовским оркестром.
– Ты вернешь мне деньги. В шахте Истон ты будешь сидеть рядом с управляющим Дэвисом. Ты будешь изучать бизнес. Впереди ожидается немало волнений, потому что я собираюсь воспользоваться Актом о восьмичасовой смене и урезать зарплаты. И ты преподашь им урок, если они посмеют бастовать. Кроме того, ты сократишь количество опор в забоях и вообще все, что возможно, чтобы повысить отдачу чертовой шахты и сделать ее более производительной. Да, и не забудь про три дома Фроггетта. Их нужно выкупить немедленно. Это лазейка для шахтеров, и ее нужно закрыть, причем недорого. Имей в виду, дома не должны достаться никому из них. Это понятно? Я хочу, чтобы рабочие были накрепко привязаны к своим коттеджам, чтобы они знали, что им, если что, грозит выселение, так что пусть работают как сумасшедшие. Как ты выкупишь дома, меня не интересует, но ты должен их выкупить.
Теперь он тыкал пальцем в воздух, целясь Оберону в лицо. Из отца получился бы неплохой убийца, это точно. Балкон… Может быть,
– В этом году не будет охоты, никаких развлечений. Я буду приезжать чаще.
Отец отошел от окна и направился в его сторону. На Оберона накатил страх. Чаще? Насколько? Отец подходил все ближе, и вот он уже совсем близко, напротив него. Оберон ощутил на лице его дыхание. Именно в этот момент отец уловил запах бренди.
И снова заработали кулаки, удары наносились все чаще, все время по ребрам, потому что вечером предстоял званый ужин и следов не должно быть видно – вот о чем думал Оберон, глотая слезы. И тогда отец остановился, торжествуя.
– Ты трус и мерзкий неудачник.
Оберону было позволено уйти. Он каким-то образом нашел дверь и, выглянув, посмотрел налево и направо. Слуг не было видно, но их никогда не видно, они знают свое место, а он должен знать свое. Он тащился наверх, в свою комнату, при каждом шаге от боли у него перехватывало дыхание, и он знал, что должен добиться успеха на шахте. А что, черт возьми, случится, если он не добьется? Он отбросил страх и увидел себя во Франции, на Сомме. А интересно, есть там зимородки? Он возьмет лодку и будет ловить рыбу. А вот он уже и наверху, слава богу.
Миссис Мур с трудом добралась до своей комнаты. Званый ужин закончился, кастрюли, сковороды, тарелки и прочая кухонная утварь были вымыты. Время приближалось к полночи, шоферы увезли своих хозяев, и зал для прислуги казался каким-то голым и невзрачным без их фигур в форме и начищенных до блеска сапогах. Лакеи и горничные мыли бокалы и серебро в буфетной, но все еще находились на службе, на случай если семейству потребуется горячий шоколад.
Конец ознакомительного фрагмента.