Истинная для волка
Шрифт:
Ай, волна,
Ай, волна.
Думала, что буду любить,
Думала много лет мне жить,
Но оборвало,
Кровь лилась рекой,
Волосы по воде
Разметало
Нет мира мне,
Нет покоя мне…
Думала, что с морем мир,
Думала, скоро будет пир,
Но оказалось
Пир да не у нас,
Мир, но не такой,
Как казалось…
Нет покоя мне,
Нет жизни мне…
Ай ты, волна, беги волна,
Ай ты, волна, дай всем знать,
Что нет мира, есть война,
И какая её цена…[1]
Как и в прошлые разы, текст
Гробовое молчание сопровождало её песню, пронзавшую окружающее пространство горестными, надрывными нотами. А после окончания тишина особо пронзительно звенела, нагнетая обстановку. В глазах Сигтрюга мелькнул страх, тут же сменившийся ехидным выражением.
— И давно твоя пара поёт странные бессмысленные песни? — выдал он как можно небрежнее.
Остальные вновь разразились оглушительным хохотом. Не все, но большинство, ибо были изрядно пьяны. Правда, несколько двуликих явно протрезвели и сидели с обалдевшими лицами, не совсем понимая, как реагировать. Одним из таких был Свейн.
Даже при большом желании Харальд не смог бы перекричать пьяный хохот, дабы сообщить, что таким образом Рената прорицает. Разве что выдать альфа-самцовый рык… Нет, не стоит, ведь это воспримется, как вызов конунгу, и тогда кровавой драки не избежать. И дело было не в том, что Харальд боялся битвы, отнюдь, но он уважал поступок дяди. Для того чтобы совершить его и обрести тем самым силу альфы, нужно невероятное мужество. Пусть сам Сигтрюг не вызывал у него особой симпатии. К слову, дядя всегда отличался вредным характером и изрядным ехидством, но чаще всего направлял их на врагов. Видимо, Харальда он записал туда же, как основную угрозу его власти.
Ему бы сдержаться, сделать невозмутимый вид и имитировать хоть какое-то великодушие, но Сигтрюг не мог. Понимал, что палится, но сдержать дорвавшуюся до власти сущность не было никаких сил и… желания. А природное ехидство и вовсе лезло из всех пор, подогреваемое упоительным чувством обретённой силы альфы. Не привык он ко всему этому и теперь еле справлялся с инстинктами, которые буквально орали: это моё, и это тоже! Ничего не давай, властвуй, оторвись за бесцельно прожитые годы!
С каждой минутой Харальд всё больше убеждался, что надо разобраться со всем этим, и как можно быстрее! Посему, вместо того чтобы спорить, он подхватил покачнувшуюся от напряжения Ренату на руки и развернулся к выходу, но его остановили.
— Уже уходишь? — рыкнул дядя, тут же подавляя всех своими флюидами альфы.
Волосы Харальды тут же встали дыбом. Вся его сущность воспротивилась приказу. Волк внутри рвал и метал, жаждал вырваться на свободу и навалять шакалу.
Стоп, какому шакалу? Сигтрюг — альфа. Судя по ощущениям, немного слабее Харальда, но всё-таки.
— Кажется, Рената слишком устала. Тяжёлый путь, да и ребёнок отнимает много сил.
Все тут же принялись поздравлять будущего отца, по-мужски скабрезничая на этот счёт. Пьяные суровые мужики — что с них взять?
Под гогот и пожелания хорошо провести ночь, Харальд удалился. Успел лишь случайно поймать холодный взгляд дяди, переглядывавшегося с одним из воинов.
Выйдя из тёплого, но душного дома, альфа с удовольствием вдохнул свежий воздух. Половинка луны серебрилась в небесах, таинственно мерцали звезды, и это было всё освещение в округе, ибо не было окон у домов северян (лишь небольшие отдушины, которые на ночь закрывали ставнями) — слишком холодно. Признаться, Харальд немного отвык от этого за время путешествия, ведь в Гардалии таковые имелись. Где-то затянутые бычьим пузырём, у Гирдира — хрустальные, но разве сравнишь их зимы? Да от того холода, что переживали могучие викинги, иноземцы бы позамерзали, живи они здесь в своих домах.
— Подождите! — вслед за парочкой из главного дома выскочил Свейн.
Его ноги заплетались, нос алел на заросшем лице, словно спелая слива, которой потчевали северян на пире в Старограде. Вообще, его все очень уважали, но кто-то посмеивался, кто-то жалел из-за тяжести ноши, а кто-то и вовсе сочувствовал. Но сейчас Харальд настороженно относился ко всем, не считая мать и сестры с братом. Попробуй тут доверься, когда вокруг творится нечто непонятное!
— Чего тебе? — Харальд напрягся, ибо хотел как можно скорее унести Ренату подальше от чужих глаз и ушей.
По возможности обсудить очередное пророчество, будь оно неладно! С одной стороны, здорово, что твоя жена не простая человечка, а прорицательница и прочее, но когда дело доходит до конкретики, хочется… покоя. А не вот этого вот всего! Впрочем, с дядей действительно надо было разобраться.
— Занятная у тебя супруга, — проговорил Свейн заплетающимся языком, хотя внутри главного дома Харальд ясно видел, как тот протрезвел. — Интересные песенки поёт.
— Как умеет, так и поёт, — за спиной Свейна нарисовалась грозная фигура Крьярваля, тоже решившего подышать свежим воздухом. — Она же чужеземка.
— Да я не упрекаю, — Свейн покачнулся, схватился рукой за Кьярва, пытаясь удержать равновесие. — Мне, наоборот, понравилось.
— Завтра поговорим, сейчас Ренате надо отдыхать, — отрезал Харальд, начавший подозревать того в сговоре с Сигтрюгом. — Ты уж извини.
— Завтра может быть поздно, — прошептал Свейн, качнувшись в сторону альфы. — Не побрезгуй моей помощью.
— Что он там шепчет? — подозрительно вопросил Сигурд, тоже появляясь в дверях главного дома.
Похоже, ребята тоже почуяли неладное и поспешили помочь своему командиру.
— Уходить надо, Сигтрюг недоволен, — Кьярваль почесал шрам, рассекавший его щёку и часть лба.
Верный признак волнения и плохого предчувствия.
— И я о чём, — будто бы пьяно пробормотал Свейн, сам же смотрел в глаза Харальду совершенно другим взглядом, пронзавшим до глубины двуликой души.
И была в нём боль из-за смерти Рагнольва, сочувствие Харальду и искреннее желание помочь.
Развернувшись, Харальд двинулся в сторону… дома Кьрваля — единственного, у которого в данный момент не было постоянной женщины. У остальных побратимов истинных пар тоже пока не имелось, но любовницы согревали постель, а, значит, могли подслушать приватный разговор.