Истинноверующий: Мысли о природе массовых движений
Шрифт:
75.
Страстная ненависть может придать значение и цель даже пустой жизни. Таким образом, люди, угнетенные бесцельностью своей жизни, пытаются найти для нее новое содержание, не только посвящая себя «священному делу», но и воспитывая в себе фантастические требования к жизни. А массовое движение предоставляет им неограниченные возможности и для того и для другого.
76.
Паскаль говорит, что «все люди от природы ненавидят друг друга» и что любовь и милосердие — только «притворство и фальшивая личина, потому что, по сути, они — та же ненависть»[101]. Правда это или нет, но нельзя не заметить, что ненависть — постоянный ингредиент в соединениях и комбинациях нашей внутренней жизни. Все виды нашего энтузиазма,
77.
Единение и самопожертвование, даже когда они воспитываются самыми благородными средствами, сами по себе порождают ненависть. Даже тогда, когда люди объединяются вместе, чтобы способствовать терпимости и миру на земле, и тогда они часто проявляют нетерпимость по отношению к тем, кто с ними расходится во мнениях.
Отчуждение от самого себя, без чего не может быть ни самопожертвования, ни полного слияния личности с 101 Pascal. Op. cit.
102 Luther // Table Talk. Number 2387 a-b. Цитата из книги: Frantz Funck-Brentano. Luther. p. 319.
коллективом, приводит, как уже упомянуто[103], к страстным чувствам, в том числе и к страстной ненависти. Имеются, конечно, и другие факторы, способствующие росту ненависти в обстановке единства и самопожертвования. Акт самоотречения, по-видимому, дает нам право относиться сурово и беспощадно к другим людям. Преобладает почему-то мнение, что истинноверующий, особенно религиозный человек, — личность смиренная. На самом деле самоотречение и самоунижение порождают гордость и надменность. Истинноверующий склонен видеть в себе одного из избранных, соль земли, светоч мира, князя, прикрытого смирением, но предназначенного унаследовать и эту землю и царство небесное[104]. Каждый, кто не (118:) принадлежит к его вере, порочен; кто не желает слушать его, обречен на гибель.
Существует еще и другое мнение: когда отрекаемся от себя и становимся частью единого целого, мы не только отрекаемся от личной выгоды, но и от личной ответственности. Невозможно предвидеть, до какой крайней жестокости и безжалостности может дойти человек, когда он освобожден от страха колебаний, сомнений и совестливости — того, что нормально для сознания самостоятельной личности. Когда теряем нашу личную независимость в коллективности массового движения, мы находим для себя новую свободу — свободу ненавидеть, запугивать, лгать, мучить, убивать, предавать без стыда и зазрения совести. В этом и есть часть того, чем притягивает массовое движение. Мы находим в этом «право на позор», имеющее — по Достоевскому — непреодолимый 103 См. раздел 60.
104 Евангелие от Матфея 5.
соблазн[105]. Гитлер презрительно говорил о зверстве отдельной личности: «Всякий акт насилия, не имеющий крепкой духовной основы, полон колебаний и неуверенности. Ему не хватает твердости, которая возможна только в фанатической перспективе»[106].
Таким образом, ненависть — не только средство для объединения, но и продукт объединения. Ренан говорит, что мы никогда, начиная с сотворения мира, не слышали о милосердной нации[107]. Можно добавить: мы никогда не слышали также о милосердной церкви или о милосердной революционной партии. Ненависть и жестокость, берущие свое начало в себялюбии и эгоизме, не идут ни в какое сравнение по эффективности со злобой и безжалостностью, порождаемыми самоотверженностью.
Когда нам приходится наблюдать кровопролитие, террор, разрушение
105 Dostoyevsky Fedor. The Possessed. Part II. Chap. 6.
106 Hitler Adolph. Op. cit., p. 171.
107 Renan Ernest. History of the People of Israel. Vol. I. p. 130.
Подражание.
78.
Подражание — один из необходимых факторов объединения. Создание единой группы без распространения единообразия невозможно. Единомыслие и Gleichschaltung[108] высоко ценятся каждым массовым движением и достигаются как подражанием, так и послушанием. Само по себе послушание есть не что иное, как подражание и следование предписаниям.
Хотя подражание присуще всем людям, но у одних оно сильнее, у других слабее. Вопрос заключается в том: обладают ли неудовлетворенные, у которых существует склонность к объединенному действию и которые снабжены механизмом для его реализации (как об этом говорилось в разделе 43), развитой способностью подражать? Является ли подражание в каком-либо роде средством для бегства от неудовлетворенности?
Главное для неудовлетворенного — его сознание своего изуродованного и бесплодного «я»; основное желание — оторваться от нежеланного «я» и начать новую жизнь. Это желание он пытается осуществить либо приобретением нового лица, либо стремлением затушевать и замаскировать характер своей личности: достигнуть того и другого можно подражанием.
Чем больше мы недовольны собой, тем больше хотим стать похожими на других. Поэтому мы готовы подражать скорее тем, кто отличается от нас, чем тем, кто на 108 Унификация (нем.). (120:)
нас похож. Всем хорошо известна способность подражания у угнетенных, например у негров и евреев.
Чтобы затушевать себя или замаскироваться, следует подражать, т. е. стать как можно больше похожим на других. Желание чему-то принадлежать есть частично желание в чем-то затеряться.
Наконец, отсутствие уверенности в себе, типичное для неудовлетворенных, также усиливает их желание подражать. Чем больше мы не доверяем своему суждению и счастью, тем больше готовы следовать примеру других.
79.
Простой отказ от своего «я», даже без поисков нового «я» для себя, может усилить склонность к подражанию. Отвергнутое «я» перестает заявлять о своих правах, и ничто больше не мешает его склонности подражать. Это как у детей и у бесхарактерных взрослых, у которых собственной индивидуальности не хватает для охраны разума от влияний извне.
80.
Чувство собственного превосходства противодействует подражанию. Если бы миллионы эмигрантов, приехавших в нашу страну, были бы «сливками» народов тех стран, откуда они приехали, не было бы единых США, а была бы разноязычная мозаика из разных по культуре групп. Но миллионы разноплеменных пришельцев перемешались быстро и до конца благодаря тому, что большинство из них были выходцами из среды низших и беднейших классов, презираемых и отверженных. Они приехали сюда со страстным желанием сбросить с себя свою принадлежность к старому миру и переродиться к (121:) новой жизни, потому они автоматически были снабжены безмерной способностью подражать и усваивать новое[109]. Чужое в новой стране скорее привлекало их, чем отталкивало. Они жадно хотели приобрести новое лицо и устроить новую жизнь, и чем непривычнее был для них новый мир, тем больше отвечал их желанию. Очень возможно, что для всех неанглосаксов чужой язык являлся добавочной приманкой: необходимость его изучить усиливала иллюзию перерождения.