Истинный саваран
Шрифт:
— И на фоне этого, британцы все равно науськивают Иран на Афган? — Глебов замотал головой. — Они что, идиоты? Или они считают, что на их Остров не существует проходов из Всемира?
— Существует. Около месяца назад, в Девоншире, по нашим данным произошел прорыв сразу трех Графов. Счет жертв среди мирного населения перешел за тысячу.
— Тогда почему? — начал было мужчина, после чего устало махнул рукой. — Глупый вопрос. Люди никогда не изменятся.
— У меня к тебе есть не менее глупый вопрос. — Зима выдержала паузу. — Эти американские детишки… Ты же притащил их с собой, верно?
Было довольно забавно наблюдать, как Виктор смущается.
—
— Где они сейчас?
— Да с горы за нами наблюдают. Понимаешь, я не знал, как наша контора на них отреагирует, а подставлять детвору не хотелось. Вот я и приказал им ждать, наблюдать, а если меня вдруг с этого места куда-то уведут, то пускаться в бега.
Зима неожиданно даже для себя прыснула.
— Что? — теперь уже Виктор не понял причин веселья.
— Я просто представила, что за слухи поползут сейчас по Комитету. «Зима не только мужика своего вернула, но и детишек от него приняла».
— Если хочешь, можем усыновить. — с серьезным лицом, но смеющимися глазами вдруг сказал Виктор.
— Это предложение, Глебов?
— Ну, люди мы взрослые…
В груди у женщины внезапно потеплело. Захлестнули чувства, которые, казалось, давно и окончательно умерли. Чтобы хоть как-то справится с ними, она ответила, пряча их под привычным сарказмом.
— Все, Казанова! Свисти уже своим деткам спускаться с горки. Домой поедем.
Глава 3
База
А советская наука, смотрю, все эти месяцы на месте не стояла. Нет, в целом вид приборов для меня так и оставался понятным лишь на уровне «ящики с лампочками». Но среди всей этой машинерии новшества сами собой бросались в глаза. Например, платформу для трехмерного сканирования «украсили» пентаграммой — и над головой сверху еще одной. То там, то тут сверкали нити застывшей крови демонов, используемые в качестве проводников… чего-то. Но не электричества — точно. Возможности моего телекинеза замеряли, поместив мой кулак внутрь шара, сплетенного из этой «золотой» проволоки.
Сами научники выглядели замотанными, на показания приборов относительно меня реагировали так, словно сверхов третьего пробуждения у них очередь стоит за дверьми. Хотя, если вспомнить, что в соседних кабинетах-боксах точно такие же процедуры проводили с моими американскими детишками, то приходилось признать, что не так уж я и не прав.
Команды давали вроде «наступи сюда и выпрямись» или «упрись в этот брусок пальцами и отращивай когти, пока не скажу 'стоп». Один в один армейская медкомиссия. Разве что не самому приходилось по кабинетам топать, а разные спецы сами ко мне в свою очередь подходили. Что ж, оставалось только привычно отдаться процессу…
— Товарищ Глебов, вы мешаете исследовательскому процессу! А должны сотрудничать! — возмущенный голос выбил меня из своеобразной медитации.
Пришлось оторваться от бинокуляра, с помощью которого ученые определяли ширину спектра моего зрения с учетом возможности перестроения глаз.
— А? — левую руку я по требованию разместил на небольшом подкатном столике минут десять назад. И все эти десять минут лаборант, оказывается, пытался взять у меня кровь. Я даже уколов иглами почти не чувствовал, признаюсь. Одна, самая большая, сейчас торчала из моей вены, а россыпь поменьше валялась на столике. И ни капли красной жидкости. Что ж, логичная способность для метаморфа — не просто быстро регенерировать, но делать это «умно». Заранее минимизировать возможные кровопотери, например — просто не давая содержимому покинуть сосуды… — Простите, рефлекс.
— Рефлекс у него… — почти беззвучно передразнил медик, но я услышал.
— Честно, я сам про него не знал, — сам не очень понимая, зачем, решил оправдаться перед лаборантом. Одновременно буквально заставляя кровь покинуть свой организм по полой игле. — Третье пробуждение прошло в полевых условиях: ни времени, ни возможности разбираться в себе.
— Прошу прощения, Виктор Викторович, — немного помедлив, извинился сборщик крови. — Моя вина. Многие из только что набранных сотрудников Комитета не до конца осознают важность проводимых нами мероприятий. Приходится как-то их урезонивать… Еще раз простите.
— Все в порядке. Понимаю: служба, — я вернулся к бинокуляру.
Еще успею поговорить. С кем-нибудь менее занятым. Например, с психиатром.
— Глебов Вэ Вэ? — хоть ему дали отдельный кабинет. И принимал он одного человека за раз. — Садитесь. Жалобы есть?
Вот те раз. Хороший вопрос.
— Жалобы, простите, на что? — осторожно переспросил я. — На эстетическое неудовлетворение формой крыльев в режиме полета? Или что регулярно приходится откручивать бошки всяким жутким тушам из другого мира?
— Ясно, жалоб нет. Насколько хорошо контролируете кровавое безумие по шкале от единицы до пяти?
— На четыре, пожалуй, — я продолжал откровенно охреневать. Как меня в первый раз едва ли не под микроскопом всего рассмотрели. В мозги, правда, сходу влезть не смогли — но психологически обработали знатно. И тут — такое!
— Расстройство сна случается? Постоянная усталость преследует?
— Нет и нет… — я на всякий случай обернулся и посмотрел на стену у себя за спиной. Стена как стена. Сканирующее оборудование, закрытое ширмой, обнаружить не удалось. Или сидящего за тонкой перегородкой сверха, способного влезать в мозги. А я постарался: и глаза напряг, и даже телекинезом пощупал.
— Что ж, в таком случае, выписываю рекомендацию на двухнедельный отпуск — у меня указано, что вы только что явились с длительной автономной операции. Но решать увы не мне, а вашему начальству. Результаты обследования ему отосланы. Можете быть свободны.
— Но… — я запнулся.
— Герман Петрович, — представился, наконец, врач.
— Герман Петрович, а что происходит? — уточнил я. — Такое ощущение, что я попал в самый разгар призывной комиссии среди сверхов.
— Ну, где-то так и есть. По вашему личному делу, насколько оно для меня открыто, вы пропустили последние месяцы службы в Комитете, выполняя личное задание. Не знаю, как такое возможно, знать мне все равно не полагается. Скажу как есть: с саваранами у нас сейчас «теплая» война. Они щупают нашу оборону, мощными террор-группами. Мы отбиваемся. Конкретно в СССР «мы» — это Комитет. Это раньше можно было с каждым отдельным сверхом возиться. Сейчас вы все, уж простите за прямоту, солдаты. Нет, даже не солдаты — танки. Неделимые комплексы из человека и оружия. И если новые единицы вооружения, сходящие с конвейера, ускоренно проверяются по ряду позиций, то уже воюющие лишь наскоро ремонтируются в полевых условиях. Пока не сломаются серьезно. Только тогда его оттащат в тыл на восстановление. Все понятно?