Источник счастья
Шрифт:
— Степаненко, — представился рыжеватый.
— Если мне не изменяет память, родственник там полковник Данилов, — задумчиво произнёс брюнет и взял папиросу.
— Младший брат товарища Кудиярова геройски погиб в боях за Кремль, — вполголоса пояснил Мастер, — вы, Федор, садитесь. Сейчас будет чай.
Агапкин присел на край стула, жадно глядя на папиросу, которую мяли худые пальцы товарища Кудиярова. Лицо его показалось смутно знакомым.
— Между прочим, среди разоружённого офицерья полковника Данилова покамест нет, — сказал
— Среди убитых тоже не нашли, — добавил Кудияров, чиркнув наконец спичкой.
— Тю-тю, полковничек, — Степаненко вытянул трубочкой пухлые губы, — тю-тю. Небось, на Дон подастся, к атаману Каледину.
— Неужели не навестит молодую жену, не попрощается? — спросил Кудияров.
— Татьяна Михайловна, кажется, на сносях, — сказал Мастер и посмотрел на Агапкина, — она, часом, не родила ещё?
— Родила, — чуть слышно произнёс Федор.
— Вот как? А что голос такой грустный? Надеюсь, всё прошло благополучно?
— Да. Ребёнок здоров. Мальчик.
— Стало быть, можно поздравить господина полковника, — оживился Кудияров, — вернётся, а тут такой сюрприз. Сын. Первенец.
Светло-карие немигающие глаза впились в лицо. Агапкин впервые встретился взглядом с товарищем Кудияровым и наконец узнал его.
Григорий Всеволодович Кудияров заведовал госпитальной кассой с четырнадцатого года. В декабре шестнадцатого он исчез вместе с приличной суммой казённых денег и с тех пор находился в розыске. В госпитале говорили, что сбежавший кассир Кудияров не банальный вор, а политический. Он украл деньги на нужды партии большевиков, в которой давно уже состоял и был близок к самой её верхушке, к Ленину и Троцкому.
Уголовная полиция и охранка крутились в госпитале несколько месяцев, допрашивали врачей, фельдшеров, но всё без толку. Им только удалось выяснить, что Кудияров имел вовсе не экономическое образование, а незаконченное медицинское и воровал из госпитальной кассы с первых же дней, правда, понемногу.
Агапкин редко с ним встречался, потому не сразу вспомнил. Сейчас, глядя в умные холодные глаза, он догадался, что товарищ Кудияров узнал его в первую же минуту, потому и не счёл нужным представиться.
— От нашего имени непременно передайте поздравления, — сказал Кудияров.
— Да, товарищ Агапкин, поклончик от нас их благородию, с совершенным нашим почтеньицем, — Степаненко захихикал, дёрнул головой, изображая этот самый поклончик.
— Ну, а как здоровье Михаила Владимировича? — спросил Мастер.
— Благодарю вас, уже лучше, — пробормотал Федор деревянными губами.
— Никаких там осложнений, воспалений?
— Нет. Но только бинтов не хватает для перевязок, продукты кончились, холодно, — Федор чуть не добавил, что нужны ещё и пелёнки, но прикусил язык, встретившись с рыжим взглядом Кудиярова.
— Вот что, товарищ Агапкин, — задумчиво произнёс бывший госпитальный кассир, — или, извините, к вам следует обращаться господин?
Федор мучительно
— Анатолий Васильевич лично интересовался опытами профессора Свешникова. Мы виделись как раз перед моим отъездом в Москву, и он попросил меня, совершенно конфиденциально, разыскать профессора. Нам нужны такие люди. Мы предоставим лабораторию, обеспечим всем необходимым.
— Анатолий Васильевич Луначарский, народный комиссар просвещения, — пояснил Мастер в ответ на вопросительный взгляд Агапкина.
— Сейчас необходимы бинты.
— А, кстати, каким образом уважаемый профессор схлопотал пулю в ногу? — вдруг спросил Степаненко, без всякой улыбки, с напряжённым прищуром. — Что это вдруг его понесло на улицу, под обстрел? Не на подмогу ли побежал своему доблестному зятю?
— Мы вышли, чтобы купить хлеба.
— Хлеба? — переспросил Кудияров. — Ну что ж, это понятно. Скажите, товарищ Агапкин, а как вообще Михаил Владимирович относится к происходящему? Каковы его политические взгляды, на чьей стороне его симпатии?
— Он ранен. Его мучает боль в ноге. У него новорождённый внук, а в доме холодно и есть нечего. И вообще, он вне политики. Его интересует только медицина, биология и собственная семья.
Горничная принесла наконец чай. Гости выпили по стакану и стали прощаться. Степаненко крепко пожал Агапкину руку. Кудияров только кивнул, и Федор вспомнил, как в госпитале говорили о странной привычке кассира никому никогда не подавать руки.
Они вышли, Агапкин решился попросить у Мастера папиросу.
— Товарищ Кудияров обчистил нашу госпитальную кассу в шестнадцатом году, — произнёс он быстрым шёпотом после первой жадной затяжки.
— Это называется экспроприация, — так же шёпотом объяснил Мастер, — теперь вообще все называется иначе, в том числе и мы с вами, товарищ Агапкин.
— Мастер, объясните, кто они? Что происходит?
Он был почти уверен, что опять услышит напоминание о длине его буксирного каната, но услышал совсем иное.
— Они переиграли нас, Дисипль. Мы сами виноваты. Мы их недооценили.
— Кого — их?
— В том-то и дело, что даже сейчас невозможно найти чёткого определения. Формально это называется «партия большевиков». По сути — небольшая террористическая организация с марксистской идеологией.
— Карл Маркс, немецкий спирит, — вспомнил Агапкин, — он написал книгу о каком-то призраке, который бродит по Европе.
Тень улыбки скользнула по губам Белкина, он грустно покачал головой:
— Пейте чай, Дисипль. Карл Маркс не спирит. В юности он баловался чёрной магией, сатанизмом, потом занялся серьёзными экономическими теориями. В его знаменитом «Манифесте» по Европе бродит призрак коммунизма. Но он тут вообще ни при чём. Он — только лозунг, такой же фальшивый, как прочие их лозунги. Власть — советам. Земля — крестьянам. Все ложь.