Источник
Шрифт:
Мрачно допив свою араку, он в заключение сказал слова, которых раньше Кюллинан от него не слышал:
– А как ты объяснишь, Джон, что монголы, наследники Чингисхана, изъявили желание перейти в христианство, если папа позволит им принять участие в Крестовых походах, и ударить по туркам с тыла? Так и было. Но никто в Европе даже не ответил монголам на их послания. – Он задумчиво покачал головой и, подобрав три камешка, стал кидать их один за другим на площадь. – Так что мы все проиграли вместе. Христиане, арабы, монголы. Ибо, когда у людей горит в сердцах религиозная ярость, на глаза их в то же время спускается завеса слепоты.
Граф Фолькмар отчаянно хотел встретиться с настоящим врагом. Долго ждать ему не пришлось, потому
Они убивают своих же союзников, думал он и качал головой, осуждая эту глупость.
Он решил поставить французским рыцарям ту же ловушку, в которую загнал маленького священника на коричневом муле, и, держась на расстоянии, следовал за огромной армией, которая уверенно прокладывала путь к той же опасности. Но тут его шпионы успели предупредить, что положение дел существенно изменилось: на этот раз у них много рыцарей в тяжелом вооружении, – и он решил атаковать не с фронта. Вместо этого он подождал, пока армия крестоносцев не разделилась на отдельные отряды, одним из которых были десять тысяч человек, брошенных на защиту фланга. Три дня Бабек скрытно двигался за ними, пока не пришел к выводу, что эта маленькая армия настолько оторвалась от основных сил, что они не успеют прийти к ним на помощь.
Восточную часть армии возглавлял граф Фолькмар из Гретца, а тыл ее, в соответствии с советом, который он давал остальным, прикрывал Гюнтер из Кёльна. Того сопровождал отряд отборных рыцарей, в задачу которых входило защищать фургоны с немецкими и французскими женщинами. Процессия неторопливо ползла вперед – сто восемьдесят опытных рыцарей, вдвое большее количество конных оруженосцев и свободных граждан и семь тысяч хорошо вооруженных пехотинцев, за которыми тянулись примерно еще две тысячи человек, включая священника Венцеля и графиню Фолькмар. Ветер нес с собой пыль с барханов Малой Азии и шевелил выгоревшую траву на вершинах холмов.
1 июля 1097 года Бабек, убедившись, что ловушка готова, дождался, когда дневная жара достигла апогея, и дал сигнал своим шестидесяти тысячам закаленных воинов обрушиться на крестоносцев Гюнтера. С ужасающей скоростью турки вылетели из своих укрытий и яростно обрушились на врага. Но полном скаку бросая поводья, они засыпали его дождем стрел с металлическими наконечниками, поражавшими лошадей. Над полем боя стояло дикое ржанье, хриплые крики растерявшихся европейских рыцарей и пронзительные вопли турок, врубившихся в гущу людей, – в первые же минуты атаки они должны были смять и ошеломить врага, проложив путь сквозь их ряды.
Но турок Бабек не предвидел, что ему придется столкнуться с Гюнтером из Кёльна, который, едва только окинув взглядом начавшееся сражение, немедленно принял решение, которое потом долго обсуждалось: он точно определил количество и мощь турецкой армии и увидел, что если они и дальше будет двигаться в этом направлении, то прорвутся к повозкам, тем самым разделив крестоносцев надвое. А в это время превосходящие силы врага окружат передовой отряд Фолькмара, затем его тыловое охранение и спокойно изрубят их в куски. Но в то же время он увидел, что если две группы рыцарей смогут сейчас, в эту минуту объединиться, то они образуют такую стену, сокрушить которую даже Бабеку будет не под силу. Ничего больше не прикидывая и не колеблясь, Гюнтер из Кёльна заорал своим людям:
– К Фолькмару! Немедленно! Немедленно! – И, ведя на соединение с Фолькмаром девять десятых своих сил, он яростно врубился в первые ряды турецких всадников.
Конечно, его решение
С молодых женщин, за красоту которых можно было получить хорошие деньги от владельцев гаремов, срывали одежду и насиловали. Среди них была и Фульда, дочь графа Фолькмара, и Венцель Трирский описал в своих хрониках страдания ее отца:
«Мой господин граф Фолькмар, слыша крики своей дочери, которую турки швыряли от одного к другому, едва не сошел с ума. Он был готов в одиночку ворваться в гущу турецких войск, сея среди них смерть, но сильная рука Гюнтера удержала его, и он сказал: «Сир Фолькмар, мы ничего не можем сделать». И добавил: «Поберегите свою ярость для турок. Они будут стоять тут еще много дней». И мой господин граф Фолькмар, взяв себя в руки, скрылся в засаде со своими людьми. Когда день пошел на вторую половину, Гюнтер всего с сорока рыцарями сделал вылазку, и турки, решив одержать верх над ними, пустились в погоню. Когда их ряды окончательно смешались, мой граф Фолькмар дал сигнал, и мы обрушились на турок, пройдясь по ним, как жатва смерти по осенним полям; мы убивали их и убивали до конца дня, а когда спустилась ночь, мы убедились, что потеряли лишь нескольких человек, но уничтожили бессчетное количество неверных. Полный сострадания к мучениям леди Матильды и ее прекрасной дочери, я сам взял булаву и, как все прочие, убивал и убивал».
Бабек потерпел сокрушительное поражение. Он не мог понять ни как этот светловолосый рыцарь, державшийся в тылу, смог так быстро оценить ситуацию, ни каким образом немцы успели собрать в единый кулак две разрозненные части своей армии. Он просто растерялся, столкнувшись с хитрой стратегией двух предводителей. Днем они опять, на этот раз сознательно, разделили свои войска, образовав клещи, которым предстояло раздавить деморализованных пехотинцев. Оценивая ход сражения, Бабек понял, что он уничтожил стариков и женщин, но не нанес урона боевым частям, хотя потерял более десяти тысяч своих лучших людей. Добрую долю часа он размышлял, не обрушиться ли на крестоносцев неожиданной атакой, но отказался от нее и уже был готов скомандовать отступление, когда дозорные сообщили, что крестоносцы снова пошли на штурм.
– Должно быть, они сошли с ума! – крикнул Бабек, торопливо готовя своих людей к отражению этой сумасшедшей атаки.
«Ибо мы решили, – пишет Венцель Трирский, – что турки попытаются понять, каким образом мы одержали победу, и Гюнтер заявил: «Давайте немедля окончательно уничтожим их, поскольку им и в голову не придет, что мы рискнем пройти в атаку», – и мой господин Фолькмар, который так и не пришел в себя, воскликнул: «Да! Да!» Был собран ударный отряд, но прежде, чем мы спустились по склону холма, чтобы ударить по туркам, сир Гюнтер отвел меня в сторону и предупредил: «Ты должен присматривать за своим хозяином, чтобы он не дорвался до турок. В таком случае мы его уже не остановим», и я взял на себя обязанность придерживать графа в задних рядах, но это у меня не получилось, поскольку, едва мы снялись с места, он пришпорил коня и первым ворвался во вражеские ряды. Его могучий меч, раздававший неотразимые удары, и черный шлем были видны в самом сердце турецкого лагеря. Он лишь чудом остался в живых, и по завершении нашей убедительной победы перед нами предстало удивительное зрелище: мой граф Фолькмар в одиночестве сидел на коне, меч его валялся в пыли и, положив руки на колени, он плакал».