Источник
Шрифт:
– Нет, – машинально ответила Марго.
– Ах да, ну, конечно же, – вдруг замялся ее собеседник. – Впрочем, это неважно. С некоторых пор в нашем городе существует одна прелюбопытная организация…
– Что-то вроде секретного НИИ? – несколько невежливо перебила Марго.
– Именно так. Деятельность этой конторы могла бы послужить сюжетом для фантастического романа. И самое забавное состоит в том, что никто, в том числе и сами исследователи, не в состоянии внятно объяснить, каким образом они получают свои вполне сказочные результаты.
– Но какое это имеет отношение?.. – вновь не выдержала Марго.
– Самое непосредственное. Я не могу вам прямо сказать, чем занимается сия фирма, однако ее методы позволяют организовывать весьма необычные встречи.
– В вашем случае вполне достаточно
– Но я же никого там не знаю, – слегка растерялась Марго.
– Я порекомендовал бы вам, – ядовитая гусеница насмешки вновь растеклась по его лицу, – поискать таковых среди близких знакомых вашего мужа. Вы наверняка кого-нибудь найдете, уверяю вас.
Коридоры «Источника» сияли чудовищной мертвящей белизной, намекая на безупречную стерильность, коей, разумеется, и в помине не было. Ивар ожидал, что на проходной ему будут бесконечно долго морочить голову и в результате все же никуда не пустят. Однако охранник в темно-синей униформе лихо, как своему человеку, откозырял ему и без лишних слов пропустил внутрь помещения. Чувствуя себя, словно в логове неизвестного зверя, которого опасно тревожить, Ивар осторожно продвигался вдоль безликой стены, когда ближайшая справа дверь бесшумно распахнулась, и оттуда выкатился, полыхая широкой благодушной улыбкой, один из близнецов. Скорее всего, это был Жан-Поль, поскольку у Жан-Пьера независимо от обстоятельств жизни всякая улыбка получалась неизбежно с изрядно кислым привкусом. Человек подошел поближе, и его шикарная улыбка крупными каплями стекала с его лица.
– Наконец-то ты появился, – с вздохом облегчения произнес он, внимательно оглядывая Ивара. – Я выкручивался у шефа, как только мог, но, тем не менее, он очень недоволен. Все понимают, что ты после каждого рейса должен отдыхать, однако твои отлучки становятся все более продолжительными, а это не идет на пользу делу. И сейчас, когда необходимо срочно приступить к третьей серии экспериментов, ты пропадаешь на целых две недели, да так ловко, что даже ребята из первого отдела не имеют представления, куда ты исчез (и зачем мы только кормим всю эту ораву!). А что в результате? А в итоге после долгой отлучки тебе нужно восстановить форму, значит, повторить хотя бы один опыт из второй серии, прежде чем приступать к третьей.
Ивар безмолвно слушал эту тираду, испытывая странное чувство. Все происходившее с ним здесь и сейчас, в самой что ни на есть реальной жизни, было продолжением его сна. Сразу после ухода Марго, повинуясь неясному порыву, он принялся бесцельно перебирать книги, стоявшие в шкафу. Они стояли плотно в два ряда, и когда Ивар потянул на себя какой-то роскошный фолиант по географии, из-за него выскользнул прямо в руки маленький невзрачный телефонный справочник для служебного пользования. Там и обнаружился адрес исследовательского института с нелепым названием «Источник». И вот он стоит в коридоре этого учреждения, который, кстати, выглядит точно как во сне, и выслушивает упреки совершенно незнакомого (кто же это все-таки: Пьер или Поль?) в реальной жизни человека. И его собеседник утверждает, что он, Ивар, действительно работает здесь. Между тем сам Ивар прекрасно знает, что покинул страну несколько лет назад и все эти годы не приближался к родине ближе, чем на тысячу километров, потому что жизнь, оставшаяся здесь, представлялась чудовищем столь отвратительным и мрачным, что прикоснуться к нему хотя бы мизинцем – невозможно. (Ты просто трусишь, сказала бы Марго и была бы по своему права. Но только по-своему). Однако если признать происходящее с ним реальностью (а как не признать), выходит, что на самом деле эмиграция и вся жизнь там были сном, наивной сладко-горькой мечтой, в действительности же он никуда не уезжал и работал в каком-то закрытом институте. И вот теперь, значит, он проснулся.
Ужас внезапно пришедшей в голову мысли, вероятно, столь полно отразился на его лице, что добродушная физиономия собеседника (может, это все-таки был Жан-Пьер) вновь стала наполняться улыбкой.
– Тебе нехорошо? – осторожно спросил он, наклоняя свое крупное лицо к Ивару. – Извини, я просто забыл, что ты после своих исчезновений практически ничего не помнишь о работе. Пойдем, я провожу тебя в твой кабинет.
Путь по белоснежному коридору оказался знакомым; например, Ивар точно знал, что, свернув направо, он упрется в дверь своей комнаты. Было ему известно (или же вдруг стало известно), как выглядит она изнутри. Слева на столе стоял маленький плюшевый медвежонок, подаренный Ингой ко дню рождения, а на стене справа от рабочего стола Франсуаза собственноручно прикрепила календарь с картинкой не вполне приличного содержания, принадлежащей кому-то из современных художников с весьма трудно произносимой фамилией. Помнится, шеф поначалу попытался было возмутиться, однако Ивар, хотя ему картина не очень нравилась, отстоял право оформлять свой кабинет согласно собственному вкусу.
Внутри никого не было, и это не удивило Ивара, поскольку он знал (откуда, неужели из снов?), что Инге недавно выделили небольшую комнатку по соседству, объяснив это тем, что при подготовке к экспериментам третьей серии ему часто будет требоваться уединение. Впрочем, вызвать Ингу при необходимости не составляло труда.
Ивар осторожно, словно надеясь, что это до ужаса знакомое видение все же исчезнет, подошел к столу и без сил рухнул на стул. Сиденье под ним привычно заскрипело. На мгновение он зажмурился (совсем как в детстве!), но, не выдержав, тут же открыл глаза. Проклятое видение не исчезало! Сомнений больше не было: он действительно проснулся в том самом мире, который в мечтах своих давным-давно покинул с огромным удовольствием. И теперь эта чудовищная реальность, в подлинности которой он попытался усомниться, нагло смеется ему в лицо, плавно кружась перед глазами.
– Я вижу, тебе совсем нехорошо, – жирным склизким ручейком прожурчал голос Жан-Поля (или Пьера). – Сейчас пришлю тебе Ингу, у нее всегда под рукой есть что-нибудь подходящее.
– Не надо, – попытался произнести Ивар, но из горла вырвалось лишь невнятное бульканье, которое при желании можно легко принять за согласие. Борясь с потешающейся над ним реальностью, он не заметил ухода Жан-Поля и очнулся лишь тогда, когда над ним еле слышно прошелестело:
– Ивар, примите это, и вам сразу станет легче.
В правой руке его оказалась пилюля в бледно-розовой
оболочке, в левой – невесть откуда взявшийся стакан с холодной водой. Что-то со сладким шуршанием легло рядом с компьютерной клавиатурой, и тот же голос прокомментировал:
– Я принесла вам ваш любимый шоколад: горький с лимоном.
Невесомые шаги поспешили прочь, и уже от дверей долетела прощальная фраза:
– Сегодня неудачный день для вашего возвращения. У Франсуазы выходные. Она появится только послезавтра.
Никогда Марго не подозревала, что способна на столь необычайный подвиг. «Ну вот, дожила до светлого праздника, – сердито размышляла она, звонко стуча каблучками по гулкой лестнице относительно нового дома, – сама добровольно (она машинально употребила столь привычный иностранный эквивалент этого слова) иду на поклон. И к кому?!»
Последний раз она видела Франсуазу недели за две до отъезда туда. Неожиданно Ивару взбрело в голову устроить прощальные посиделки для своих любимых сотрудников, на которые он пригласил исключительно женщин. Кроме Франсуазы там были его верная помощница Инга и Анжела, чернявая, еще вполне юная особа, постоянно озабоченная поисками подходящего партнера для брака. Причем основной ее проблемой было не отсутствие достойных кандидатур, а нежелание в нужный момент сделать решительный шаг.
И хотя собрал вместе эту милую компанию именно Ивар, развлекать ее, поддерживая постоянно рассыпающийся разговор, пришлось, как обычно и случалось, в основном Марго. Сам же Ивар по большей части молчал, созерцая сотворенную им вечеринку с улыбкой удовлетворенного своей работой художника. Яркое весеннее солнце и по-своему яркая здешняя жизнь сходили на закат, он мирно прощался с ними и, наверное, произнес бы молитву за остающихся здесь друзей, если бы верил хоть во что-нибудь.