Истоки (Книга 2)
Шрифт:
Сели на дощатый помост, с которого лишь вчера бабы полоскали белье в речушке. Под большим секретом, норовя удивить и в то же время расположить к себе Александра, Веня сказал, будто в этом городе почесть в каждом доме зубник живет. Чтобы иметь работу по специальности, они по ночам выбивают друг другу зубы, потом вставляют днем. О командированных говорить не приходится: каждый возвращался домой со вставной челюстью. Девяносто девять процентов жителей носят фамилии, происшедшие от слова "зуб": Зубов, Зубовский, Зубенко, Зубашвили, Зубарев. Непременно в таком
Александр глянул в наивно-непорочные глаза Ясакова.
– Эка, как взыграла самодеятельная фантазия. Был ты с заскоком, будто ветром подхваченный, наверное, до генерала дослужишься таким же.
– Нет, дорогой мой Саша, если бы я умел фантазировать, давно носил бы шпалу в петлице, - уже без шепелявости сказал Ясаков.
– Где война - там побасенки. Скажем, выскочил ты из жестокой драки в чем мать родила, даже срам нечем пригасить, а в рапорте строчишь бодро: отошли на заранее подготовленные позиции... Командир, как петух: хоть в кровь, чуть не до мозгов проклевали гребешок, а кукарекай победным голосом... Мне такое геройство не под силу, и потому, упрашивай хоть со слезами, я ни за что не возьмусь командовать!
– Ясаков заявил с такой категоричностью, будто отвергал мольбу всей армии взять ее под властную руку.
– Ладно, Александр Денисович, пусть зубы не вставлю в этом разнесчастном городке, зато хоть на худой конец Марфу разыщу.
– Что-о-о? Ты после плена стал какой-то чокнутый. Твоя Марфута, чай, давно на Волге...
– Поблизости где-то она. Чую Марфу. Не такая она женщина, чтобы расстаться, не простившись. Она в своего отца-вояку. В каком-нибудь женском батальоне отличается. Мне бы Марфуту, как уголек горячий, с руки на руку перекинуть, а там хоть смерть.
– За смерть-то двинуть бы тебя по скворечнице.
– Александр шутливо замахнулся наотмашь.
– Ладно, погляди-ка, чирьяк на шее у меня.
Ясаков, разрезав ножом, выдавил чирий, приложил прохладный подорожник.
– Прежде никогда не паршивел, а тут как на беду.
– Жениться тебе надо, Александр Денисович, - вот спасение. Иначе зачиврешь окончательно.
– У тебя от всех бед один рецепт - женщина.
– Хорошая жена - это уже половина коммунизма... Ты холостой, тебе не грех покрасоваться вон перед теми.
За древним земляным валом горожане возводили укрепления. Желтой супесью выделялись крутые срезы противотанковых рвов. И Александр завидовал руководившим работами саперам: радостно, нарядно пестрели кофты молодых белокурых женщин среди траншей и окопов.
– Ладно, даю тебе час на поиски Марфы. Найдешь - стегани шомполом, гони на восток, а не увлекайся преследованием, Ясаков, не забежи случайно в тылы.
– Э, Саня, ее, может, в живых уж нет... Тоска и тревога гонят меня на поиски. Если найду, поиграю с ней пусть хоть в обгорелом доме и опять на геройский постный паек сяду.
– Не вздумай провожать до Волги. Говорю как другу: когда спасают народ, жизнь отдельного человека трудно уберечь. Да и нет такого человека, без которого не обошелся бы народ.
– Вона какие думы держишь за пазухой... Если так, товарищ Крупнов, не пойду...
– Не собачься. Оберегаю тебя.
"С чего усомнился во мне?
– обдумывал в пути Ясаков диковинные слова своего сержанта.
– Конечно, не хочется еще раз рыть могилу для себя... Сашка - он востроглазый, умеет ночевать в чужих думах. Сталевары проворные дьяволы, опережают других рабочих. А нашего брата, строителей, всегда ругают". В то же время Ясакову было лестно, что командир - его ровесник, друг и земляк.
Обходя на тротуаре битое стекло, он поднялся в верхнюю на зеленых холмах часть города, пошел вдоль крепостной стены красного кирпича. Стена и привела его в садик, к черному памятнику; на каменную скалу воровато карабкался красивый разбойник в латах и стальном шлеме, а на вершине камня, размахнув могучие крылья, два орла защищали свое гнездо. Этот памятник и мемориальные темные доски в крепостной стене говорили позолоченными буквами о битве с Наполеоном, о гибели целых полков у стен города. Холодным покоем овеяло душу Ясакова, на минуту позавидовал он этим уже отмучившимся героям.
В тихом переулке залюбовался школой - фасад облицован бирюзовой керамикой. Сел на скамейку в холодочке, вытащил было кисет, но, снова взглянув на школу, постеснялся курить. Окунуться бы в прохладный сумрак, сесть за парту... Что-то неизъяснимо грустное будила в душе эта школа. Вышел санитар в пятнах крови на белом халате.
Ясаков спросил санитара, нет ли среди раненых женщин Марфы? Широко разводя руками, пояснил:
– Этакая крупногабаритная, а?
Санитар, придерживая пальцем дергающееся веко, сказал, что есть такая медсестра и зовут ее Леной.
Полусонный, как лунатик, он встал у ворот, раскинул руки, закричал на шофера подъехавшей санитарной машины:
– Вези дальше! Мы этих-то эвакуируем! Велено на Соловьевскую переправу.
Из кабины высунулась бритая, в пилотке голова шофера:
– Немцы оседлали переправу... ад настоящий...
– сказал он устало и хрипло.
– Разве правее Днепра взять?
Машина, трясясь, увезла изувеченных, стонущих.
Из-за угла магазина вышагнула колонна запыленных, небритых красноармейцев. Добродушный интеллигентного вида гражданин спросил проходивших солдат:
– Как дела, ребятки?
– Сходи - узнаешь!
– дерзко и весело отрезал боец с забинтованной шеей. На запыленном лице блеснули белками злые глаза.
Гражданин покачал узкой головой, потом позвал какого-то Феоктиста чинить забор. Ясакову стало еще скучнее от грубости перевязанного солдата и оттого, что глупость человеческая границ не имеет: чинят забор в прифронтовом городе.
Молодая шалая бабенка в бордовой кофте и узкой юбке назвала Ясакова героем и, подмигнув, поманила в обезглавленную церковь, откуда несло запахом квашеной капусты и пива. Веня стыдливо отвернулся от нее.