Историческая диалектология русского языка
Шрифт:
– Вечером нормально поговорим, хорошо?
Киваю. Мы коротко встречаемся губами, он уходит.
В моей душе снова зажигается надежда, но быстро гаснет. Вечером он не приезжает и мы ни о чем не говорим.
Я жду до трех, а потом засыпаю.
Утром проверяю нашу спальню – дома его не было. Мой завтрак сегодня не нужен. На телефоне только сообщение «останусь в городе».
Зачем-то киваю.
Пытаюсь занять свой день домашними делами.
Первую – зимнюю – сессию в новом университете я сдала на все пятерки. Гордилась собой. Айдар тоже
А вторую – летнюю – переползаю кое-как. На днях у меня третий из пяти зачетов, но я не могу сосредоточиться на подготовке. Вроде бы времени – тьма, так как к маме я больше не езжу. Вроде бы как раз это мне и нужно очень сильно: отвлечься, переключиться, направить энергию в то, что за меня никто не сделает. Но я только сажусь перечитывать конспекты – и тут же возвращаюсь к размышлениям о том, как ужасно все может для нас всех кончиться.
На сей раз я откладываю книгу не потому, что сразу же сдаюсь, а из-за входящего на лежащем рядом со мной мобильном. Сейчас звонков я боюсь. Но когда вижу имя контакта – чувствую раздражение.
Любовь Латенчик звонит мне зачем-то каждый день. Мы не подруги. Я не уверена, что готова и смогу ей помочь, я по-прежнему допускаю, что Айдар прав и невиновных людей они так долго в СИЗО не держат, но и запретить ей звонить не могу. Как не могу и не брать трубку.
Она рассказывает мне о своем муже. Как она сходила на встречу. Что ей говорит адвокат. Делится, как будто мы близки. Ну и как будто я на ее стороне, а не жена прокурора-обвинителя.
Это все странно и неправильно. Я каждый раз обещаю себе прекратить, но сил не хватает. Она кажется мне искренней. Я по-глупому думаю, что помогая ей пережить сложности, я делаю маленькое добро, которое зачтется Аллахом для моих родных. Бекира. Айдара.
Борюсь с раздражением и поднимаю трубку.
– Алло, – жмурюсь, готовясь слушать и не злиться. Нельзя злиться, Айка. Нельзя. Она беременна. Ей сложно. У нее никого больше в этом городе нет. Они переехали недавно. Она только обустраивалась…
Повторяю как мантру, отбрасывая закономерный вопрос: зачем я всё это знаю?
– Алло, Айлин… – От того, как звучит голос Любы, мороз по коже. Открываю глаза, прислушиваюсь лучше. Слышу учащенное дыхание. Почему-то становится страшно.
– У вас что-то случилось? Роды? Вызвать скорую, Люб? – Я знаю, что ей рожать через две недели. И никак не могу отделаться от мысли, как это страшно, рожать, когда муж сидит в СИЗО.
– Нет. Не роды… – И молчит. Я вслушиваюсь в тишину, а потом в то, как женщину начинают душить всхлипы. Эти звуки рвут на части. Они наполнены слабость. Бессилием. Мой стыд множится на миллион. Хочется одного: оказаться рядом и обнять.
– Люб… Ну вы чего? Все будет хорошо… – Веду себя, как отец с мамой, хотя и на своей шкуре прочувствовала, насколько эта тактика провальна. Маму эти слова успокаивали. Люба рыдает громче и отчаянней.
– Не будет, Айлин… Уже не бу-бу-будет… – Она пытается говорить, заикаясь. У меня желудок сжимается. Ворочается там опять.
Я очень боюсь этого чувства теперь.
– Почему не будет, Люб? Что случилось?
Она продолжает плакать, а я уже не жду хороших новостей. Разве что не знаю, насколько они будут плохими.
– Мне сегодня позвонили, Айлин… Позвонили и сказали, что я могу приехать вещи забрать. У Вити… У Вити остановка сердца. Остановка сердца… Ему тридцать лет!!! Остановка сердца!!!
Горе и первая растерянность преображаются в ярость. Лютую. Страшную. Я слушаю, как Любовь кричит. Как плачет. Как клянет. Как обещает убить. Потом снова плачет.
А у меня даже язык не поворачивается попросить успокоиться. Кажется, что у меня тоже остановка сердца.
***
Я оставляю мобильный на диване, не сбив звонок. Поднимаюсь в свою старую спальню и достаю из тумбочки другой. Он тоже лежал в той ячейке, где была флешка.
Я знаю, что будет дальше. Бекира не станет. Я возненавижу Айдара. Айдар не признает, что это его ответственность. Я буду, как и Люба, клясть и обещать всех убить. А потом что-то случится с ним.
Он слишком самоуверенный. А с ним же тоже это могут сделать.
Со всеми могут.
В контактах забит один номер, который я набираю.
Слышу бодрое:
– Салам, красавица.
Тошнит от того, что делаю, но альтернатив не вижу.
– Здравствуйте.
– Решилась?
Молчу.
Сжимаю кулак до боли. Ногти почти режут кожу.
Наум улавливает мое сомнение. Его наверное сложно не уловить. Вздыхает, меняет позу где-то там… Не знаю, где.
– Ты поступаешь правильно, Айлин. Все будет так, как я тебе объяснил. Его просто ненадолго задержат. Отстранят. Пару недель отдохнет как на курорте. Успокоится. Остынет. Производства закроем, потом можем даже публично извиниться.
– Он меня не простит…
– Это уже ваши дела, красавица. Чем быстрее залетишь – тем быстрее простит. Безотцовщиной своего ребенка Салманов не оставит. Грубо, но правда.
Я даже не знаю, к чему мое молчание сейчас. Набрав, я же уже всё решила. Но сложно озвучить. Очень сложно.
В ушах снова отчаянный женский плач. Я не хочу забирать вещи Бекира из СИЗО. Я не хочу думать, что мой муж каким-то образом причастен к тому, что случилось.
– Вы даете слово мужчины, что не обманете?
Теперь молчит уже Наум. Хмыкает.
– Да, Айлин. Я даю тебе слово мужчины. Ничего страшного с твоим Айдаром не случится.
Я чувствую участившийся пульс везде. Даже в затылке. Меня не спрашивали, готова ли я выйти замуж за нелюбимого мужчину. Но только я принимаю решение, готова ли я любимого предать.
Еще пять секунд я живу в своей прошлой жизни, а потом отвечаю:
– Я согласна.
***
Айдар
Пиздец на работе я переживаю спокойней, чем шторм дома.