Исторические очерки состояния Византийско-восточной церкви от конца XI до середины XV века От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г.
Шрифт:
Последним Византийским патриархом, занимавшим столичную кафедру перед завоеванием Константинополя латинянами, был Иоанн Каматир (1198—1206). Он принадлежал к числу достойнейших Константинопольских патриархов. Иоанн отличался как умом, так и нравственными качествами, а равно и пастырской деятельностью. Никита Хониат, говоря об этом своем современнике, всегда и неизменно хвалит его. Дальнейшие византийские историки, писавшие после Никиты, дают относительно Иоанна Каматира самые лестные отзывы. Они называли его «человеком, украшенным всякой мудростью и науками, и великим знатоком церковных догматов». [429] Новейшие церковные историки признают Иоанна «опытным и искусным патриархом». [430] Патриарх известен весьма удачной борьбой с лжеучителями, учившими неправильно относительно приемлемой нами Евхаристии и считавшими ее «тленной» (это был род стеркоранистов). [431] Во главе этих лжеучителей стоял какой-то монах Михаил Сикидит. [432] Патриарх в борьбе с лжеучением воспользовался всеми зависящими от него средствами, между которыми видное место заняло его проповедничество с церковной кафедры. Без сомнения, только под влиянием патриарха император Алексей Ангел ко благу Церкви высказал себя против лжеучения Сикидита. [433] Обнаруживая ум и пастырскую ревность в делах религиозных, Иоанн Каматир обнаруживал те же качества и в общественных отношениях. Например, известен следующий факт. Один византийский банкир, Каломодий, человек чрезвычайно богатый, своим богатством возбуждал алчность в некоторых правительственных лицах, — дело дошло, наконец, до того, что царские казначеи раз схватили Каломодия и посадили под арест — с намерением воспользоваться золотом арестованного. Но этот беззаконный поступок вызвал народное волнение. Византийский народ обратился к патриарху с просьбой защитить Каломодия. Иоанн принял сторону Каломодия и спас несчастного от беды. Патриарх сказал народу красноречивое слово и утишил волнение; затем он написал сильное письмо императору, и патриарху удалось «возвратить Каломодия, как овча обретенное, и притом так, что похитившие его волчата не успели ни содрать с него золотой шкурки, НИ даже остричь серебряную шерстку». [434] Тот же Иоанн Каматир явил себя стойким борцом против папства. В ответе на приглашение папы Иннокентия III вступить в унию с латинянами патриарх отвечал письмами, в которых подвергал критике учение о папском главенстве в Церкви. [435] К сожалению, на долю Иоанна Каматира выпал тяжелый жребий — видеть завоевание Константинополя латинянами (в 1204 г.) и испытать на себе следствия этого народного несчастья. Никита Хониат, свидетель завоевания Византии крестоносцами, в следующих выразительных чертах описывает удаление патриарха из завоеванной столицы. «Впереди нас ехал вселенский архипастырь, не имея ни дорожной сумы, ни денег в кармане, без жезла и без сандалий, в одном хитончике, как совершенный евангельский апостол». [436] Изгнанник недолго пережил указанное народное бедствие; он скончался в городе Дидимотике, во Фракии, мирной смертью. [437]
429
Ephraemu De imperatoribus et patnarchis, p. 410. Edit. Bonn. Сам по себе «Фремий, писатель ’ в., не особенно авторитетен, но он на этот раз приводит известие хотя с чужого, но сведующего голоса.
430
* Hergeni other Patr. Photius..
431
См выше
432
Личность этого Михаила Сикидита весьма мало известна. О нем только и знаем, что вначале он разыгрывал из себя мага, затем, быть может, в чувстве раскаяния, постригся в монахи и, наконец, начал развивать в сочинениях и распространять свое вышеуказанное лжеучение (Никита Хониат. Царствование Мануила Комнина. Кн. IV, гл. 7. Ср.: у ФИ. Успенского· Очерки визант. образованности, с. 239—240). Но некоторые новейшие ученые не хотят удовлетворяться этими недостаточными сведениями о Михаиле Сикидите и стараются отождествить этого лжеучителя с довольно известным византийским историком, — как думают, XII века, — Михаилом Гликой. (Le Quien. Oriens, I, 275; Fabricius у Migne’fl. T 158, PG, pp I-II) Основанием для такого отождествления Михаила–еретика с Михаилом–историком служит 1) то, что в некоторых рукописях Михаила Глика именуется «Ош елиотом», каковое название будто бы правильнее будет читать «Сикидит», во–вторых, Михаилом Гликой написано очень большое число богословского содержания писем, между которыми, по мнению одного исследователя, ecib немало и таких, которые трактуют в том же предмете и в таком роде, как это делал Михаил Сикидит (Le Quien. Ibid.) Можно ли согласиться с таким мнением о тождестве Михаила–еретика и Михаила–историка? Думаем, что нельзя. Прежде всего, дело совершенно произвольное — поправлять название «Сикелиот» и читать «Сикидит»; такая поправка, а затем и отождествление двух лиц тем менее уместны, что еще не доказано с полной решительностью, когда жил Михаил Глика — в XII или же в XIV веке? Во–вторых, что касается писем Михаила Глики, то в изданных письмах его не г и речи о «Евхаристии, ее тленности или нетленности» (Migne PG Т 158) Остается определить: нет ли учения, принадлежащего Михаилу Си–кидиту, в письмах Глики, находящихся еще в рукописях. Рукописные собрания писем Гликп известны ученым, и в числе этих писем действительно есть одно, в котором речь касается вопроса о Евхаристии, именно: «Исследуется, тленно или нетленно евхаристическое принятие нами Христа» (Migne. Ibid., p. XLVIII), но мы не имеем никаких оснований думать, что в этом письме автор решает вопрос в смысле Михаила Сикидита, а не в противоположном духе. Вообще, мы находим весьма справедливым следующее суждение Иоанна Ламия, издателя писем Глики «Удивляюсь, на каком основании сказанное Никитой Хониатом о Михаиле Сикидите прилагают к Михаилу Глике перелистайте всю летопись Глики, перечитайте все ею письма, и вы ничего не найдете здесь, кроме духа благочестия, знания Св Писания, полного разумения Св отцов» (Migne Ibid., p. XX).
433
Никита Хониат. Царствование Алексея, брата Исаакова. Кн. III, гл. 3— 4 Теперь уже точно установлено, что Михаил Глика жил в XII в. Но его не< ледует отождествлять с Михаилом Сикидитом, о чем и говорит А. П Лебедев
434
Никита Хониат. Царствование Алексея Ангела, брата Исаакова. Кн. III, гл. 5.
435
Сиреп Ad hist, par., cap. 98.
436
Никита Хониат. О событиях по взятии Константинополя, гл. 5 (при русском издании «Истории» Никиты).
437
Ibid., гл. 14. — Об остальных патриархах изучаемой эпохи скажем кратко. Между патриархами Феодосием и Иоанном Каматиром Константинопольской церковью правили следующие архипастыри: Василий Каматир (1183—1186). Этот патриарх, по словам Евстафия Фессалоникийского, «обладал даром все обращать к своей выгоде» (Eustathu De Thessalomca urbe a Normanms capta, cap. 30), о нем говорят, что будто он дал императору письменное обещание беспрекословно во всем исполнять волю царскую (Никита Хониат. Царствование Алексея, сына Мануйлова, гл. 15) От такого патриарха, конечно, нельзя ожидать ничего путного. О патриархах Никите Мунтане (1186—1189), Леонтии (несколько месяцев в 1190 г.), Досифее (1190—1191) мы имели уже случай говорить, когда уясняли отношения власти государственной к Церкви при императоре Исааке Ангеле (с. 118—119) — и прибавлять к этому что-либо считаем лишним. Можно было бы войти в некоторые подробности относительно следующего патриарха, Георгия Ксифилина (1191 —1198), во эти подробности такого рода, что хочется изложить их, как можно короче. При Нем появилось лжеучение Сикидита, но он ничего не сделал для его поражения. ''-М. некоторые известия, касающиеся отношения Георгия к Сикидиту, у Ф. И. Успенского: «Очерки византийск. образованности» (240—241). Известия, извлеченные фтором из одного не вполне хорошо изданного сочинения Никиты Хониата). Отношении к светскому правительству Георгий являлся весьма угодливым. Император Алексей Ангел приказал Ксифилину посвятить во диаконы одно лицо, отказавщееся на светской придворной службе, и патриарх исполняет волю царя. Мало того, он издает определение о том, что дозволяется соединять в одном лице служение Богу и царю, и храму и дворцу без какого-либо наказания по канонам (Никита Хониат. Царствование Алексея, брата Исаакова. Кн. II, гл. 4).
Мы изложили — подробно или коротко — все важные сведения о патриархах Византийских изучаемой нами части периода. Между патриархами в течение всего XII в., как мы видели, не было ни одного, который действительно блистал бы познаниями и образованием, хотя иные из них имели светлый ум. Большинство из них лишено было и нравственных доблестей. За исключением патриархов Михаила Анхиала, Феодосия и Иоанна Каматира ни один архипастырь византийский не заявил себя истинно пастырской ревностью, не показал себя истинно достойным своего высокого места. А один из патриархов, Косьма, заявил себя неосторожностью, соблазнительной для Церкви.
Второй класс патриархов изучаемой нами эпохи составляют Константинопольские патриархи, правившие Церковью из города Никеи, куда перенесена была столица из Византии по завоевании последней латинянами. Что известно о патриархах этих времен? Мало сведений имеем мы о Византийских патриархах XII в., еще меньше знаем о тех временах, когда патриархи имели резиденцией Никею и почти в течение 60–и лет управляли религиозными делами из этой временной столицы. Особенно скудны наши познания относительно первых четырех патриархов, живших в Никее. Главным источником сведений о жизни и деятельности этих и последующих патриархов в Никее служит византийский историк Георгий Акрополит, современник большей части этих патриархов, а второстепенным источником такого же рода сведений должны быть признаны византийские историки XIV в. — Никифор Григора и Ефремий. Но известия Акрополита о патриархах так отрывочны, что мы решительно не можем дать себе ясного отчета в том, за что иногда историк хвалит одних из патриархов и порицает других; а другие двое историков явно стоят под влиянием Акрополита и сообщают нечто значительное в сравнении с первым только относительно самых последних годов пребывания патриархов в Никее. Сколь скудны наши сведения о первых четырех патриархах Никейской империи, ясно видно из следующих известий, какие о них дошли до нас. Георгий Акрополит говорит о первом патриархе в Никее: «Михаил Авториан (1206—1212) был человек ученый, знакомый не только с нашей, но и иностранной литературой». [438] И больше ничего не говорит Акрополит о Михаиле. Никакого представления о патриархе невозможно составить себе на основании подобного рода известий. Еще меньше сведений находим у Акрополита о следующем патриархе Феодоре Иринике (1212 или 1213— 1215). Он пишет: «По смерти патриарха Михаила патриаршую кафедру занял Феодор Ириник». [439] Ефремий к этому прибавляет, что он был «начальник (ипат) философов». [440] По какой причине дается Феодору такой пышный титул — решить невозможно. [441] q третьем патриархе Максиме (1215—1216 — правил не полный год) тот же Акрополит говорит: «Максим из монахов, большой угодник женщин (гинекея — вероятно, придворного), которые в свою очередь сильно ему покровительствовали, и этим только покровительством можно объяснить возвышение его в столь высокий сан». [442] Очевидно, историк не хвалил Максима, но однако мы ge знаем ни того, как Максим взошел на кафедру, ни того, как он управлял. О преемнике Максима, Мануиле I (1217—1222), Акрополит отзывается хорошо, но он в то же время не дает никаких подробностей. «Мануил, — по словам Акрополита, — смотрелся философом, как многие его назвали». [443] И только! Мы даже не можем уяснить себе, почему Мануил называется философом. Не потому ли, что он был аскетом? Ибо в древности философ и аскет часто считались синонимами. Ефремий к этому прибавляет: Мануил «точный сторож законов и канонов». [444] Полагаем, что эта заметка не составляет поэтической вольности Ефремия, а основана на следующем факте, вскользь упомянутом в летописи Акрополита. Греческий император Феодор Ласкарь, женатый вторым браком на сестре латинского императора в Византии — Роберта, потом задумал было выдать свою дочь от первого брака за этого Роберта. Это обстоятельство привело к столкновению императора Феодора с патриархом Мануилом. «Возникла, — говорит Акрополит, — ссора между Феодором и патриархом Мануилом, который никак не соглашался на такой непозволительный брак». [445] Отсюда видно, что Ефремий весьма усердно читал Акрополита и по возможности крепко держался за этот исторический авторитет.
438
Георгии Акрополит. Летопись, гл. 6 Сравни: Ephraemii De imperatoribus et patriarchis, p 410.
439
Там же, г л 19
440
Ephiaemu ibidem
441
Историк Никита, говоря о царствовании Алексея, брата Исаака Ангеля упоминает о каком–го Феодоре Иринике, который состоял на государственной службе и был, по словам историка, «человеком старательным, любезного характера, изысканно красноречивым, умевшим ко всякому снизойти и примениться» (Царствование Алексея, брата Исаакова. Кн. II, гл. 4). Но одно ли и то же лицо Феодор ириник, описанный Никитой, и Феодор–патриарх — утверждать не беремся, хотя и склоняемся больше в пользу тождества этих лиц.
442
Георгии Акрополит. Летопись, гл. 19. У Ефремия, известия которого о Патриархах отличаются панегирическим характером, сейчас приведенное замечание опущено. К тому же нужно сказать, что Ефремий написал свое летописание стихами, ли, точнее, виршами, а стихотворцы, как известно, отличаются поэтической вольностью в сообщении известий
443
Там же. Гл 19.
444
Ephraemii р 411
445
Георгии Акрополит. Летопись, гл. 18.
Гораздо больше имеем сведений о последующих патриархах в Никее. Мануилу I преемствовал в управлении Церковью Герман II (1222—1240). Он был родом из Навплии в Пропонтиде (Пелопоннесе) и, говорят, происходил из низшего сословия — был сын рыбака. [446] Такое происхождение не помешало Герману получить Достаточное образование, благодаря которому он делается выдающимся патриархом. Византийские историки очень скупы на известия о Германе. Однако же они единодушно отзываются о нем с самой лучшей стороны. Акрополит говорит только: «Герман свято жил и хорошо управлял паствою». [447] И такой отзыв вполне подтверждается документами, имеющими полную ценность. Историки Ефремий и Григора говорят о Германе как человеке умном и не лишенном познаний, и эта характеристика также подтверждается документами. Ефремий говорит: «Великий Герман был велик и жизнью, и словом». [448] Григора почти буквально повторяет слова Ефремия (хотя остается вопросом нерешенным: не Ефремий ли говорит в данном случае со слов Григоры?): «Герман был человек умный, украшавший свою жизнь и словом, и делом». [449] Утверждаем: это не пустые слова — они подтверждаются фактами. Прежде всего известно, что Герман вел упорную и решительную борьбу с папским престолом. Папа Григорий IX домогался унии Восточной церкви с Римом и в этом направлении воздействовал на греческого императора и патриарха, посылая своих легатов в Никею. Но папские затеи не имели успеха благодаря замечательному мужеству Германа. [450] Герман написал внушительное письмо к папе, в котором прекрасно доказывал, что схизматики не греки, а латиняне, и что, следовательно, о соединении греков с латинянами и речи быть не может. Для посрамления папы патриарх брал примеры из современной ему истории — указывал на притеснение латинянами православных греков на о. Кипре. Корреспондент выводит отсюда заключение, совершенно противоположное униатским стремлениям папы. [451] Папа удостоил Германа ответного письма, которое не разрешало ни одного из тех возражений против папства, какие находились в письме патриарха, и которое заключало в себе избитые рассуждения о папской власти, о двух мечах римского первосвященника — нисколько не убедительные для разумного восточного иерарха. [452] Герман известен своими двумя посланиями к киприотам, которые несли разные притеснения в религиозном отношении от латинян, завоевавших Кипр под предлогом крестового похода. В первом из своих посланий Герман дает различные практические советы как пастырям кипрским, так и тамошним христианам касательно их религиозных отношений к латинскому духовенству; [453] второе письмо к киприотам исполнено также практических советов религиозного характера, причем особенное внимание патриарха обращено на то, как должны относиться киприоты к тем из греческих священников, которые подчинились латинской иерархии. [454] Так заботился Герман об охране чистоты православия в эти тяжкие времена. В управлении Церковью патриарх обнаруживал стремление к соблюдению требований, заключающихся в церковных правилах. До нас дошло несколько определений, появившихся в правление Германа и по его воле. [455] Этот же патриарх проявлял большую ревность к утверждению своих непосредственных пасомых в истинах веры и благочестия. От него до нашего времени дошло много проповедей, и часть их напечатана. Из напечатанных его проповедей иные сказаны были патриархом в следующие праздники: в день Воздвижения Креста — против богомилов, в крестопоклонную неделю Великого Поста (две проповеди), в неделю Православия и пр. [456] О рукописных проповедях Германа сообщает некоторые сведения известный знаток христианского Востока покойный преосвященный Порфирий. Этот писатель говорит: «Герман II составил свой кириакодромион — это годовой круг церковных бесед его; он был рассмотрен мною в рукописи в библиотеке монастыря АфоноИверского. Беседы в нем начинаются с недели всех святых и продолжаются до Пятидесятницы». Наш ученый автор приводит некоторые выдержки из этих проповедей и в заключение говорит: «Проповеди Германа, как заметно, отличаются простотой слога». [457] Последнее замечание, конечно, клонится к похвале проповедника.
446
Le Quien Op. cit I, p. 278.
447
Георгии Акрополит. Летопись, гл. 42.
448
Ephraemii р. 411.
449
Григора. Византийская история. Кн. III, гл. 1.
450
Le-Quien. Op. cit. I, 278; Cuperi Ad hist, patr., cap. 103.
451
Sathas. Bibliotheca Graeca medu aevi, vol. II, pp. 39—46. Venet., 1873.
452
Sathas Ibidem, pp. 46—49.
453
Migne. PG. T. 140, pp. 602—613.
454
Migne. Ibidem, pp. 614—622.
455
Содержания этих определений не приводим, так как они касаются частных вопросов: в них находим разбор одной жалобы епископа, решение некоторых вопросов о ставропигии и т. д.: Migne. PG. Т. 119, pp. 798—808. Напрасно в издании Миня, по примеру Леунклавия, к имени патриарха Германа сделано примечание: «Этот патриарх сначала был епископом Адрианопольским» (798). Здесь, очевидно, перемешаны два Германа: Герман II, о котором мы говорим, с Германом III, который был патриархом Константинопольским по возвращении столицы из Никеи в Константинополь и который действительно сначала был епископом Адрианопольским.
456
Migne. PG. Т. 140, pp. 622—758.
457
Преосв. Порфирии. Проповедники в Константинополе и Адрианополе. Труды Киевской Духовной Академии, 1880, II, с. 498—500. — Герману, кроме вышеуказанных сочинений, принадлежит еще письмо к деспоту Мануилу (написано в 1232 году), но оно не замечательно. Miklosich. Acta et diplomata. Т. Ill, 62—65.
Деспот — высший титул византийской иерархии. Присваивался, как правило, Дственникам императора. Этот титул носили также правители Эпиры и Морей.
Вторым преемником Германа был патриарх Мануил II Харитопул (1243—1255). [458] Мануил не тотчас был избран по смерти предшествующего патриарха. Это произошло по следующему случаю: «Император Иоанн Ватац, не спешивший в подобных делах, не мог найти в скорости человека, достойного этого места, или, лучше, такого, который мог бы ему понравиться, потому что обладающие верховной властью обыкновенно в подобных обстоятельствах соображаются со своим расположением к лицам, чтобы не иметь в этих людях противников своим желаниям. Таким образом, времени прошло не мало, а все еще не было архипастыря» (вдовство Церкви продолжалось более 3–х лет). [459] Если император Иоанн ничего так не желал, как того, чтобы избран был в патриархи человек покорный, то, понятно, в лице патриарха Мануила император, очевидно, нашел, чего искал. Действительно, Георгий Акрополит описывает нового патриарха, Мануила, в чертах весьма бледных. Он пишет: «Кормилом патриаршества начал править Мануил, муж благочестивый, святой жизни, хотя он и имел жену, и настолько не знакомый с науками, что, случалось, не понимал того, что читал». [460] В приведенной характеристике могут возбуждать недоумение слова: «хотя он и имел жену». Это выражение нужно понимать так, что Мануил был выбран в патриархи из женатых, но что он оставил свою жену по избрании в патриархи. [461] Из слов Акрополита, в которых он высказывает суждение о Мануиле, не следует, однако же, заключать, что патриарх был много ниже своего призвания. Исторические документы свидетельствуют, что Мануил обнаруживал и известного рода церковную деятельность и не был лишен даже политического влияния. О церковной деятельности Мануила свидетельствуют некоторые дошедшие до нас определения, составившиеся на соборах при этом патриархе. Так, на одном соборе при нем рассмотрено было несколько канонических и богослужебных вопросов. Патриарх внес на собор эти вопросы по желанию митрополита Диррахийского Романа, которому они в свою очередь предложены были еще другим епископом. Вот вопросы, какие внесены были на соборе, а равно и те решения, какие последовали здесь. Вопрос первый: случается, что некоторые мужья, по ненависти к своим женам или по другим причинам, оставляют этих последних и уходят неизвестно куда, пребывая в безвестной отлучке пять и даже более лет. Должно ли позволять таким женам вступать в новый брак? Собор дает ответ отрицательный, если вышеуказанные жены не могут представить доказательства, что их мужья взяты в плен или иным подобным же образом исчезли не менее пяти лет назад. Другой вопрос: некоторые миряне уже дважды женились, но овдовели и, хотя достигли сорокалетнего возраста, однако же желали вступить в третий брак, выставляя предлогом то, что у них есть дети, для воспитания которых им необходимо иметь жену. Можно ли позволять таковым третий брак беспрепятственно? Решение собора по этому вопросу последовало такое: достигшие сорокалетнего возраста и домогающиеся вступить в третий брак тем показывают, что они желают многобрачия, непристойного христианина, и заслуживают укоризн; если же будут стоять на своем, подвергаются (обычной) епитимье. Еще другие вопросы касаются разного рода беспорядков, допускаемых священниками — особенно по части совершения таинств. Первый вопрос в подобном роде: некоторые священники в Великую Четыредесятницу, заготовляя Дары для преждеосвященных литургий, полагают их в дарохранительницы , но случается, что, по демонскому наваждению, или мыши похищают изготовленное, или же собака, врываясь в отворенную ею дверь; или же случается, что священник, совершив проскомидию, отходит к трапезе Господней и совершает здесь службу, а в это время мышь похищает хлеб с проскомидийного стола. Какого наказания заслуживает за это священник? Собор дает такое решение вопроса: если собаки проберутся, несмотря на затворенную дверь храма, и похитят преждеосвященные дары, то священнику должно быть запрещено служение на срок, какой будет указан епископом — за явную небрежность. В случае же похищения мышью освященного хлеба, над которым совершена проскомидия, священники, по определению собора, должны быть признаны невиновными, ибо такие случаи, замечает собор, весьма часто (!) встречаются. В указанном положении священник должен взять новый хлеб и освятить его по чину. (Третий из преждеупомянутых случаев собор почему-то обходит молчанием.) Второй вопрос, касающийся беспорядков, допускаемых священниками, сформулирован был так: некоторые священники в течение Великой Четыредесятницы тайком преподают брачное благословение хотящим вступить в брак; какому наказанию Подлежат такие священники? Резолюция собора по этому весьма важному вопросу замечательно снисходительна. Собор определяет: если какой священник делает это по простоте (!) , то он подлежит умеренной епитимье; если же поступающий таким образом священник действует по злоумышлению, таковой заслуживает больших наказаний, налагаемых по воле епископа. Еще серьезнее и важнее следующий беспорядок, встречавшийся в иерейиской практике. Некоторые священники, будучи под архиерейсКим отлучением и неся епитимьи, позволяют себе, однако же, совершать богослужение. Спрашивается: какому наказанию они подлежат? Ответ дается такой: священники отлученные, но дерзающие совершать богослужение, достойны низвержения. [462] Такова была законодательная деятельность Греческой церкви в правление патриарха Мануила. Эта деятельность интересна в двух отношениях: во–первых, она свидетельствует о пастырской ревности патриарха; во–вторых, дает указание на довольно непривлекательное дисциплинарное положение греческого духовенства середины XIII в. При том же Мануиле составлены были определения и по некоторым другим церковным вопросам, но эти определения не представляют важности. [463] Что касается политического влияния патриарха Мануила, то оно выразилось, например, в следующем: император Иоанн Ватац стал подозревать в политической неблагонадежности Михаила Палеолога (впоследствии императора), совершил суд над обвиняемым, но судьи не выразили определенного суждения о виновности Михаила: подсудимый оставался в подозрении. Чтобы окончательно успокоить свой смущенный дух, император отправил Михаила Палеолога к патриарху Мануилу, а этот последний должен был связать обвиняемого клятвами, что «он никогда не будет замышлять неверности и сохранит в чистоте свою преданность к державному». Мануил исполнил желание царя, после чего Иоанн Ватац примирился с Палеологом. Очевидно, император высоко ставил патриарший авторитет и влияние даже в чисто политических вопросах. [464]
458
Первым преемником Германа был Мефодии II, но он правил Церковью только три месяца (в 1240 г.) Акрополит делает нелестную характеристику Мефодия:«Мефодий слыл за человека многосведущего, но на самом деле он знал очень немногое» (Летопись, гл. 42).
459
Георгии Акрополит. Летопись, гл. 42. Историк Пахимер уверяет, что будто прежде, чем избран был Мануил, собор хотел поставить в патриархи некоего Никифора, впоследствии действительно бывшего патриархом столицы, и что будто бы царь воспротивился этому выбору. Царств Михаила Палеолога. Кн. II, гл. 16. Но это — басня, выдуманная Пахимером и не засуживающая исторической веры (См. ниже, с 156 Примеч. 3)
460
Он же, гл 51.
461
Указание на нередкие случаи в этом роде можно находить в новелле Исаака Ангела, приведенной выше, с 121 (Примеч 2).
462
Migne. PG. Т 119, pp. 808—812. Законодательная деятельность Церкви при Мануиле, выражающаяся в ответах на различные практические, возбуждаемые отдельными лицами вопросы, не представляет явления необыкновенного. С подобного рода законодательной деятельностью около этого времени встречаемся и в Греции, и в России. В Греции — достаточно указать на канонические ответы Дичи грия Хоматина, архиеп. Болгарского (XIII в.) на вопросы Константина Кавасилы, и на ответы Иоанна, епископа Китрского (в Македонии) — конца XII в. — на вопросы того же Кавасилы. В русской Церкви к подобного же рода законодательным памятникам относится известное «Вопрошение Кириково» (XII в.), т. е. собрание ответов, полученных иеромонахом Кириком преимущественно от епископа Нифонта (Е Е Голубинскии. История русской Церкви, т. I, 1–я полов., с. 372. Изд. 1–е)
463
Разумеем определения о перемещении епископов с одной кафедры на другую (Migne Ibid, 812—815) и о праве патроната, или ктиторском праве (Ibid. рр 816—817).
464
Георгии Акрополит Летопись, гл. 50—51. Позднейший историк, Пахимер (Царствование Михаила Палеолога. Кн. I, гл. 7), иначе рассказывает эту историю и приписывает еще большее значение Мануилу в деле столкновения Михаита Палеолога с Иоанном Ватацей; но мы не можем решить вопроса, верно ли передает рассказанную историю Пахимер по сравнению с Акрополитом?
Из числа двух остальных патриархов, из которых один правил своим патриархатом частью из Никеи, а другой исключительно из Никеи, скажем лишь о первом, Арсении, как более замечательном муже. Он дважды восходил на патриаршую кафедру: начал править Церковью в Никее (1255—1260), но потом, по вторичном принятии кафедры, продолжал патриаршествовать уже в Византии (1261 — 1266). О восшествии его на патриарший престол в Никее историк рассказывает следующее: когда умер патриарх Мануил, то многие указывали императору Феодору Ватацу на архимандрита Никифора Влеммида, [465] как на самого достойного кандидата в патриархи, ибо Влеммид отличался и ученостью на редкость, и строго нравственным, неподкупным характером. Император со своей стороны отчасти желал, отчасти не желал видеть патриархом Влеммида. Он лселал этого, потому что убежден был в высоких достоинствах Никифора, но он и не желал, потому что у царя были свои расчеты.
465
См. о нем ниже: экскурс о двух Никифорах, с. 159 и далее.
Об этих расчетах историк говорит так: «Цари вообще хотят, чтобы патриархами были люди смиренные, недалекие по уму, которые легко уступали бы их желаниям, как законным постановлениям. Д это всего чаще, — рассуждает историк от лица императора, — случается с людьми необразованными: будучи невеждами в слове, они не способны на смелое слово и преклоняются перед императорскими распоряжениями». К счастью для императора, Никифор Влеммид «был более чем равнодушен к патриаршеству», а Феодор Ватац, конечно, «не слишком принуждал его». И вот император Феодор, «сделав маленькую попытку с Никифором», со спокойною совестью «обратился искать патриарха среди других лиц». Не вдруг-то император нашел человека, который бы вполне отвечал его желаниям. Наконец выбор императора остановился на малоизвестном монахе Арсении, не имевшем никакой церковной степени И человеке малоученом. Феодор Ватац приказал как можно скорее посвятить его в патриархи, что и было исполнено. [466] В течение недели Арсения последовательно посвятили в диакона, в пресвитера и епископа. [467] Можно было бы думать, что неученый и не по достоинству возвышенный Арсений станет послушным орудием греческих императоров. Но этого не случилось. Расчеты на простоту Арсения сделаны были слишком поспешно. Правление Арсения ознаменовано необычными столкновениями патриарха с императором и сделалось причиной образования сначала партии, а потом и раскола «арсенитов». В нашу задачу не входит раскрывать подробно историю патриаршества Арсения, [468] этого «греческого Никона», как иногда называют его. Несомненно, Арсений проявил истинно высокую архипастырскую ревность, отлучив императора Михаила Палеолога от Церкви по той причине, что он занял престол путем тяжкого преступления — он сначала отстранил, а потом лишил зрения законного наследника престола, малолетнего сына Феодорова Иоанна Ватаца. За свою пастырскую ревность Арсений поплатился тем, что дважды был низведен с кафедры патриаршей по воле разгневанного Михаила. Ревность Арсения, разумеется, заслуживает всякой похвалы: он ратовал за правду и требования христианского закона. Но с другой стороны весьма печально, что Арсений не сумел пожертвовать своей личностью для блага Церкви. Свое низвержение с кафедры и соединенное с этим поставление новых патриархов на ту же Константинопольскую кафедру он рассматривал как такие события, которые вели будто бы к погибели Церкви. Такие взгляды самого Арсения волновали общество; нашлись люди, как из духовенства, так и из мирян, которые примкнули к этим взглядам Арсения. [469] Возникли смуты, беспорядки. «Греческий Никон» начал борьбой за правду, а кончил образованием раскола «арсенитов», который целые десятки лет нарушал благоденствие Греческой церкви. Арсений, сделав свое дело, — изобличив царя нечестивого, отлучив его от Церкви — должен был мирно удалиться в уединенную келию, отнюдь не связывать своего подвига со своей личностью. Но он этого не сделал. Он вообразил, что с низвержением его с патриаршей кафедры перестала существовать истинная Церковь на земле. Какое самомнение, какое заблуждение! Арсений умер в ссылке на одном острове. Но и на смертном одре он помышлял не о благе церковном, а вспоминал о своих личных обидах и помышлял о мести — легко сказать! — и государства, и Церкви. До нас сохранилось «духовное завещание» Арсения, составленное им незадолго до смерти. [470] Каким духом нетерпимости проникнут этот удивительный документ! Не о всепрощении, не о благословениях ведет речь умирающий экспатриарх: он рассеивает лишь проклятия — рука старца не оскудевает в этом отношении. Расставаясь с землей, подвижник думает не о небе, а о земле. В своем «завещании» Арсений довольно подробно рассказывает историю своей жизни, причем рассматривает эту историю со своей личной точки зрения. Но истинно поразителен конец завещания. Вот последние слова, какие сходят с уст человека, покидающего землю для вечного покоя: «Произношу анафему и предаю сатане его (императора Михаила Палеолога), так как он и прежде предал уже себя сатане своим вероломством, а теперь своим гонением на Церковь. Предаю также сатане и архиереев (которых он и называть архиереями не хочет), за то, что они сочувствовали нечестью; равным образом мирских начальников, которые содействовали ему (Михаилу); а также священников и всех его приспешников. Что же касается простого народа, не умеющего отличить правой руки от левой, то, как ученик милосердого Господа моего, говорю: Господи, не вмени им греха сего» (Деян., VII, 60). [471] Вот слова, представляющие собой, как говорится, последнюю волю Арсения. Ясно видно, что сам Арсений не был неповинен в образовании раскола «арсенитов».
466
Георгии Акрополит, гл. 53. Ср.: Григора. Византийская история. Кн. III, гл. 1.
467
Такое быстрое возвышение в патриархи всегда возбуждало негодование в речах желавших чтобы каждая высшая степень давалась за заслуги. Но панегирист Фремий как будто бы и знать не хочет о такого рода нерасположении к Арсению, Посвященному по воле царя «с поспешностью»>. А потому, ни мало не сомнений рассматриваемый факт передает в следующих словах: «Прошел он (Арсений) высокую степень (?) и поднялся на вершину архипастырства» (р. 412).
468
Это уже раньше нас сделано в превосходных статьях И Е Троицкого: «Арсе и арсениты» (Христ Чтен, 1867 и 1869 годы).
469
Пахимер История о Михаиле Палеологе. Кн. II, 15; кн. III, 2, 14, 19 и пр · Никифор Григора Византийская история. Кн. III, гл. 3 и пр
470
По вопросу о подлинности этого завещания см. заметки у проф. И. Е. Троицкого (Христ Чтен, 1869, т. II, 854—856). В некоторых изданиях Арсению приписывается сочинение «Поэмы на Воскресение Господне», но едва ли малограмотный патриарх мог и желал писать поэму. Эту поэму с большим правом приписывают Арсению, митрополиту Монемвасийскому, XVI века (Migne PG. Т. 140 pp. 936—940).
471
Testamentum Arsenn. Migne. PG. Т. 140, pp. (948—957) 957.
Между первым и вторым патриаршеством Арсения кафедру патриаршую в Никее на короткое время занимал Никифор II (1260—1261; не полный год). О личности этого патриарха мало можно сказать определенного. Это в значительной степени зависит от того, что одновременно жило двое Никифоров: 1) Никифор, сначала митрополит Эфесский, а впоследствии патриарх, и 2) Никифор Влеммид, очень известный церковный писатель и весьма видный подвижник того времени. Нам думается, что византийские историки, описывавшие XIII в. — Акрополит, Пахимер и Григора, до некоторой, и даже значительной степени, перемешали известия, относящиеся к этим двум Никифорам, и черты, характеризующие одного, перенесли, как бы невольно, на другого. Посмотрим в самом деле, как эти историки характеризуют и изображают обоих Никифоров. Скажем кстати, что сведения, которые мы здесь изложим о Никифоре Влеммиде, пригодятся нам впоследствии, именно когда будем говорить о духовном просвещении, в частности о школах. Влеммид был влиятельным лицом в истории этого просвещения, являясь руководителем основанной им школы. Но обратимся к нашему делу.
1. О патриархе Никифоре вышеуказанные историки говорят, что он был человеком сведущим в науке, благочестивым. Так, Пахимер о нем пишет: «Никифор украшался знанием словесных наук, славился добродетелью и был муж благоговейный»; при другом случае, он называет его «мужем благочестивым и высокоуважаемым». [472] Но подобное же говорят историки и о Никифоре Влеммиде. Акрополит пишет: «Влеммид, мой учитель по философии и Догматике, славился искусством в слове и добродетелью, от юности приняв на себя иго уединенной жизни». [473] В таком же роде находим свидетельство об этом лице и у историка Григоры. Вот его слова: «Это был человек, украшенный многими добродетелями и отлично знакомый с ученостью — и с той, которую передали потомкам древние греки, и с той, которой ознаменовали себя предстоятели и ораторы наших Церквей». [474]
472
Пахимер. Ук. соч., с. 93, 107. (В русск. пер.)
473
Георгии Акрополит. Летопись, с. 121. (В русск. пер.)
474
Григора. Византийская история (русск. пер.), с. 45.
2. Тому и другому Никифору историки приписывают необычайную ревность к охранению церковных правил, безбоязненность пред сильными мира сего, необычайную пастырскую ревность. О Никифоре, патриархе, Пахимер пишет: «Он был по жизни страшный, для правителей (конечно, светских) недоступный, чуждый всякой боязни, к добродетели привык с детства, для многих он казался неприятным». «Он имел довольно ревности защищать Церковь и ее законы, когда они были попираемы». [475] А о Никифоре Влеммиде Григора говорит, что он «резким словом, устно и письменно преследовал» преступников церковных правил, эти последние «получали от него приличное возмездие». [476]
475
Пахимер. История… с. 117, 107.
476
Григора. Византийская история, с. 45. Ср.: Акрополит. Ук. соч., с. 121.