Исторические портреты: Афанасий Никитин, Семён Дежнев, Фердинанд Врангель...
Шрифт:
Весной следующего года Врангель продолжил опись берегов Ледовитого океана, на сей раз намереваясь довести её до устья Индигирки. Тем временем Матюшкин с Козьминым на построенном зимой катере отправились обследовать устье Колымы, а потом её правый приток Анюй, впадающий в Колыму напротив Нижнеколымского острога.
Штурману Козьмину, занявшемуся организационными делами в Среднеколымске, Врангель поручил провести опись берега Ледовитого океана от селения Малая Чукочья до Индигирки. На лодках и лошадях поднимались вверх по рекам Чукочьей, Убиенной, Конковой. Навьюченным лошадям было очень трудно пробираться через завалы леса на берегах. Часто они убегали, и их приходилось ловить.
Так дошли до Алазеи, самой большой реки в пространстве между Колымой и Индигиркой, впадающей в море пятью рукавами (через них перебирались на лодках). На западном берегу Индигирки дожидался зимнего санного пути Козьмин в небольшом селении из четырёх хижин, названном Русское Устье.
23 сентября вышел на Индигирку начальник Усть-Янского отряда лейтенант Пётр Анжу, проведший описание побережья с востока, от устья Яны. Через три дня Козьмин отправился в Нижнеколымск по замерзшей тундре на санях — десять дней занял этот переход.
Весной 1822 года отряд отправился снова на север. Во главе — сам Врангель, его сопровождали Матюшкин, Козьмин и Нехорошков. Пять нарт, запряжённых лучшими собаками, предназначены для людей, кроме того, ещё девятнадцать, сопровождаемые проводниками, были нагружены продовольствием, рассчитанным на 40 дней путешествия.
У Большого Баранова Камня на нарты погрузили плавник («наносный лес»), дополнивший запас специально высушенных берёзовых дров. Путь через торосы был не лучше прошлогоднего, приходилось часто прибегать к помощи пешни, круша лёд. Но продвижение было ничтожным — не более версты за час. Время от времени появлялось на горизонте что-то похожее на землю, иногда вполне отчётливо рисовались холмы, долины, отдельные утёсы...
«Поздравляя друг друга со счастливым достижением цели, — писал Врангель, — мы спешили далее, надеясь ещё до наступления вечера вступить на желанный берег, но наша радость была непродолжительна... К вечеру, с переменою освещения, наша новооткрытая земля подвинулась по направлению ветра на 40°, а через несколько времени ещё обхватила она весь горизонт, так что мы, казалось, находились среди огромного озера, обставленного скалами и горами». Это был мираж, вызванный испарением воды из полыньи. Исчезнув солнечной ночью, мираж повторился на следующее утро.
Очередная Пасха была справлена во льдах. Она пришлась на сей раз на 2 апреля. Проводники, угостившись двойной чаркой водки, пели, плясали, стреляли в цель из луков и ружей. Наутро продолжилось преодоление бесконечных торосов, иногда встававших совершенно непроходимой стеной, которую можно было лишь обогнуть, отклонившись от курса на север вправо или влево.
Фёдор Матюшкин выполнял роль разведчика: он уходил на лыжах вперёд, изучая дорогу и высматривая возможную землю, на поиски которой отправляли отряд из далёкого Санкт-Петербурга.
Путешественники достигли широты 72° 2', от Большого Баранова Камня было пройдено почти триста вёрст. Врангель решил повернуть на восток, чтобы дойти до меридиана Шелагского мыса, на котором предполагалась искомая земля. Но ничего, кроме торосов, да ещё глубокого, труднопроходимого снега не встретилось. Вернулись на тундровый берег, к прибрежным холмам: «Несмотря на их дикость, они казались нашим утомлённым взорам живописными и прелестными». 4 мая были в тунгусском селении, где уже находился лейтенант Анжу, возвращавшийся с Новосибирских островов на Яну.
А группа Врангеля на следующий день была в Нижнеколымске, проведя во льдах почти два месяца.
Лето посвятили путешествию по каменистой тундре, где нужно было уточнить описание побережья и проверить прошлогодние астрономические измерения. В Нижнеколымск вернулись после 94-дневного путешествия по тундре.
Четвёртый, последний выход в Ледовитый океан, был начат как никогда рано — в начале марта. Кавалькада из 19 нарт достигла начала мыса Шелагского, где встретилась с чукчами. Один из них — Камакай, производивший впечатление в своём роде образованного человека, рассказал, что между мысами Шелагским и Северным с прибрежных скал в ясные летние дни можно видеть на севере «высокие, снегом покрытые горы...» и что «в прежние годы приходили с моря, вероятно, оттуда большие стада оленей». Возникла надежда, что в этом походе удастся дойти до земли. 13 марта при температуре воздуха ниже -20° С «оставили мы берег и направили наш путь по льду прямо на север». Снова торосы, через которые пробивались пешнями. Но появилось препятствие, и ранее встречавшееся. Однажды ночью сильный северный ветер взломал лёд вокруг лагеря, так что люди оказались на льдине, окружённой со всех сторон водой. Всю ночь провели в ожидании неминуемой гибели. К счастью, утром льдина вернулась к обширному ледяному полю, от которого оторвалась. Продолжилась борьба с торосами, их скопления всё чаще стали прорываться полыньями.
23 марта путь преградила очень широкая полынья, расширяющаяся на глазах. С высокого тороса, на который взобрались, чтобы осмотреть дальнейший путь, увидели необозримо, до самого горизонта открытое море. «Величественно, ужасный и грустный для нас вид! На пенящихся волнах моря носились огромные льдины... С горестным удостоверением в невозможности преодолеть поставленные природою препятствия исчезла и последняя надежда открыть предполагаемую нами землю, в существовании которой мы уже не могли сомневаться... Мы сделали всё, что требовали от нас долг и честь». А находились путешественники тогда не более чем в сотне вёрст от «матерой земли» — острова, к которому стремились и который назовут именем Врангеля.
Опасности подстерегали и на обратном пути. Повторилась ситуация с оторванной штормом льдиной. «В мучительном бездействии смотрели мы на борьбу стихий, ежеминутно ожидая гибели... Льдина наша носилась по волнам, но всё ещё была цела. Внезапно огромный вал подхватил её и с невероятной силой бросил на твёрдую ледяную массу. Удар был ужасен... Минута гибели нашей наступала. Но в это роковое мгновенье спасло нас врождённое человеку чувство самосохранения. Невольно бросились мы в сани, сами не зная куда, быстро полетели по раздробленному льду и счастливо достигли льдины, на которую мы брошены... Мы были спасены и радостно возблагодарили Провидение».
Под не стихающий рёв ветра двинулись к берегу, до которого было уже недалеко, пока оставалось продовольствие, продолжали его описание. Фёдор Матюшкин отправился к мысу Шелагскому. Там он снова встретил Камакая, который рассказал о хижине в тундре, обтянутой большими белыми парусами, где чукчи нашли останки людей, провиант, табак, железные предметы. Матюшкин осмотрел эту хижину и сразу понял, что построена она не чукчами, а, возможно, мореходом Шалауровым, первым прорвавшимся по Ледовитому морю так далеко на восток. Потерпев кораблекрушение к востоку от Шалагского мыса, он нашёл свою смерть в этой хижине неподалёку от устья реки Веркона в 1764 или 1765 году.