Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III
Шрифт:
Пятнадцатого мая 1682 года тщательно подготовленное в «кругах» стрелецких и солдатских выборных людей вооруженное восстание началось. Рано поутру во главе с новоизбранными командирами, с развернутыми знаменами и полковыми оркестрами, в полном вооружении и с пушками из опоясывающих Москву стрелецких слобод и Бутырских казарм двинулись к центру города колонны лучших в России войск, прославленных за столетие многими победами, разгромивших в недавней войне (1672-1681 годов) отборные силы и знаменитейших полководцев Османской империи.
Стрельцы и солдаты были единодушны — старых командиров, прислужников и «ушников» начальства из своей среды они заблаговременно истребили и разогнали, полковники давно бежали в страхе. Двигавшиеся со стороны Бутырских казарм выборные солдатские полки аккуратно сковали генерала Аггея Алексеевича Шепелева, проявившего во время восстания такую же неустрашимость, как и в 1678 году, когда он, надев шляпу на шпагу, шел впереди своей дивизии на штурм Чигиринских высот, набитых окопавшимися янычарами великого визиря Кара-Мустафы.
Горожане, шедшие за стройными колоннами и собиравшиеся в огромные толпы, проявляли меньше единодушия. Так и должно было быть — на улицы вышли люди и по занятиям, и по убеждениям разные: от богатейшего промышленника до наемных работных людей. Посему перед собой стрельцы и солдаты послали глашатаев кричать, что бояре-изменники не только отравили царя Федора (вестимо отравили — иначе откуда узнали, что он не проживет еще нескольких часов, когда присягали Петру?!), но покусились уже на жизнь царевича Ивана: отравили или задушили.
Это подняло на Кремль и неустойчивых, не верящих в общее дело восстания. Впрочем, сопротивления почти не было. Привилегированный Белый полк влился в ряды пестрых стрельцов (голубые кафтаны с желтыми патронташами и сапогами, коричневые с красными и т. п.) и традиционно черных солдат в тяжелых кирасах и шлемах. Стремянной полк открыл ворота Кремля. Несколько мушкетных залпов снесли с Ивановской площади боярских и дворянских вооруженных холопов.
Строго по составленному и тщательно обсужденному в "кругах» списку выстроившиеся перед дворцом восставшие потребовали выдачи сорока «изменников»: издевавшихся над народом правителей, главных заговорщиков, отнявших власть у царевича Ивана и подозреваемых в отравлении царя Федора. Выведенных напоказ царя Петра и царевича Ивана восставшие проигнорировали, патриарха и видных государственных мужей не стали слушать: «Не требуем никаких ни от кого советов!»
С Петром на всю жизнь остался ужас, пережитый им, когда восставшие выбрасывали из дворца на копья и «рубили в мелочь» его родственников и иных царедворцев. Животный страх слился с ненавистью, впитанной с малолетства, когда мать и родичи царевича, после неудавшейся попытки захвата власти по умершем царе Алексее, в завистливой злобе прозябали на задворках пышного двора царя Федора Алексеевича.
Богомольный 16-летний царевич Иван был повергнут в оцепенение происходящим на глазах душегубством и окончательно отказался от занятий делами мирскими. Во всполошенной ворвавшимися во дворец стрельцами царской семье было множество царевен — теток и сестер Ивана и Петра, — в том числе знаменитая советница царя Федора, строительница и меценатка Татьяна Михайловна. Они вместе с Натальей Кирилловной прятали преследуемых от разъяренных восставших, воспользовавшись даже покоями юной вдовы Федора царицы Марфы Матвеевны Апраксиной, но активно вмешаться в события были не способны.
Между тем обстоятельства требовали выступления на политической авансцене члена царской семьи. Подавляющее большинство государственных деятелей и царедворцев, застигнутых во время ежедневного утреннего собрания во дворце, даже не отдавало себе отчета, что не подвергается непосредственной опасности, поскольку восставшие ищут именно объявленных «изменников», и помышляло лишь о бегстве.
Правда, трудно было спокойно созерцать расправы, тем более что стрельцы убили кое-кого по ошибке, обознавшись.
Гибель князя Михаила Долгорукова, а затем его отца Юрия Алексеевича с несколькими военными, не столько помешавшими, сколько разозлившими стрельцов сопротивлением и угрозами, усилила панику. Правящая верхушка была деморализована.
Хотя уже 17 мая восставшие, добившись признания в отравлении царя Федора и завершив казни, объявили о воцарении в столице спокойствия (и даже помиловали оставшихся в живых «изменников»), большинство бояр, окольничих думных дворян и дьяков разбежалось по своим вотчинам, забившись, «аки подземные кроты», в дальние деревни.
Лишь немногие из родовой знати — часть Одоевских, И.М. Милославский, В.В. Голицын, Хованские, М.П. Головин и др. — сочли недостойным бросить царскую семью в руках восставших. Восемнадцатого мая они образовали новое правительство на месте истребленного и разогнанного. Сложность состояла в том, что для жителей столицы, восставших против попытки «верхов» «царством владети паче прежнего, и людьми мять, и обидети бедных, и продавать», новые власти не являлись авторитетом.
Но юный Петр и Иван, царицы и царевны оказались небеззащитны. Из их перепуганной толпы выступила царевна Софья Алексеевна, обладавшая незаурядным умом, отмеченным еще знаменитым просветителем Симеоном Полоцким, у которого она осваивала курс «свободных наук» вместе с будущим царем Федором Алексеевичем.
Первым побуждением царевны была, разумеется, борьба за власть своего клана — Милославских и их круга. На похоронах Федора Алексеевича 28 апреля она, вопреки традиции, шла за гробом, заставив Петра с матерью в возмущении покинуть церемонию. Вероятно, она действительно опасалась за жизнь брата Ивана, когда в первых числах мая возмущение народа дворцовым переворотом не удалось утишить даже официальными сообщениями, будто Петр избран на царство Земским собором, «всенародно и единогласно».
Но обстоятельства штурма Кремля и последующие действия восставших показали «мужеумной царевне», что спасать следует уже не отдельных людей и права кого-то на престол, а само царство. Софья стала выступать перед восставшими от имени царской семьи, не выказывая ни малейшего испуга перед смятенными толпами с окровавленным оружием. Ее поистине пугало другое — невиданная организованность бунта, с самого начала установленная стрельцами и солдатами дисциплина.
Закрыв кабаки и публично казнив тех, кто бросился грабить (в том числе нескольких своих товарищей), служивые заявляли, что решили установить свой порядок всерьез и надолго. Публично выступая от имени законного наследника престола Ивана Алексеевича (что Софья могла бы только приветствовать), восставшие довольно спокойно согласились с настоянием патриарха Иоакима, архиереев и вельмож, чтобы Петр корону сохранил, а затем позволили боярам предать забвению стрелецкое требование, чтобы Иван был «первым», а Петр — «вторым» царем.