Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III
Шрифт:
Дворяне удалились в особый зал для совещания, а императрица пригласила верховников отобедать с ней. Анна неожиданно не вписалась в их игру, а стала вести свою. Но они еще не знали, что их ждет в следующую минуту и что уже настал миг, когда чаша судьбы вдруг заколебалась и затем начала клониться не в их сторону. Дадим слово современнику — испанскому посланнику де Лириа, сообщавшему в Мадрид о событиях в Кремле: «Между тем возмутились офицеры гвардии и другие, находившиеся в большом числе, и начали кричать, что они не хотят, чтобы кто-нибудь предписывал законы их государыне, которая должна быть такою же самодержавной, как и ее предшественники. Шум дошел до того, что царица была принуждена пригрозить им, но они все упали к ее ногам и сказали: „Мы верные подданные Вашего величества, но не можем терпеть тирании над Вами.
Сообщение де Лириа требует некоторых весьма важных уточнений. Описанное им — есть дворцовый переворот. Как после смерти Петра I в 1725 году, так и теперь, в 1730 году гвардейцы решили судьбу престола. Да что там престола! Судьбу России, ее будущего. Нет сомнений, что истерика гвардейцев была подготовлена. С самого приезда в Россию Анна заигрывала с гвардией, о чем есть факты. Немало потрудился, чтобы настроить гвардейцев в нужном ключе, родственник царицы С.А. Салтыков.
Когда оба высших воинских начальника — фельдмаршалы Голицын и Долгорукий — выскочили вослед императрице из обеденного зала на шум, поднятый гвардейцами, они поняли, что произошел бунт гвардии. Они промолчали, когда Анна, вопреки кондициям, стала распоряжаться гвардией, поручив командование его Салтыкову. Оба фельдмаршала, не ведавшие страха в бою, хорошо знали своих гвардейцев и потому не осмелились возражать разгоряченной толпе российских янычар: жизнь-то одна!
К шуму в зале прислушивались и совещавшиеся рядом дворянские прожектеры. Думаю, что им было весьма неуютно, они боялись новых янычар. И когда дворяне вышли в зал к императрице, они подали ей не проект государственного переустройства, а челобитную, в которой «всеподданнейше и всепокорно» просили «всемилостивейше принять самодержавство таково, каково Ваши славные достохвальные предки имели, а присланные к Вашему императорскому величеству от Верховного тайного совета и подписанные Вашего величества рукою пункты (то есть кондиции. — Е.А.) уничтожить". А кончали свое писание любимцы вольности так: «Мы, Вашего величества всепокорные рабы, надеемся, по природному Вашего величества благоутробию презрены не будем, но во всяком благополучии и довольстве тихо и безопасно житие свое препровождать имеем. Вашего императорского величества всенижайшие рабы». И подписи. И ни слова о вольности, правах, гарантиях.
Жаль, что в зале в тот момент не было Артемия Волынского. Он бы мог удостовериться в правоте своих слов: рабское начало все-таки победило. Крики и угрозы гвардейцев сделали свое дело — в зале совещания дворяне подписали не проект реформ, а рабское прошение. Под ревнивыми взглядами гвардейцев Анна благосклонно выслушала капитуляцию прожектеров, а затем приказала подать кондиции и, как бесстрастно фиксирует официальный журнал заседаний Совета, «при всем народе изволила, [кондиции] приняв, изодрать». Верховники молча смотрели на это — их партия была проиграна. Понадобилось всего тридцать семь дней, чтобы самодержавие в России возродилось…
В первый день самодержавного правления Анны москвичи были поражены невиданным природным явлением — кроваво-красным северным сиянием необычайной яркости в виде огромных огненных столпов, замыкающихся в зените. Многие расценили это как плохое предзнаменование для будущего царствования…
Так неожиданно для себя самой Анна Иоанновна стала всероссийской императрицей. Пока шла борьба за власть между сторонниками и противниками ограничения императорской власти, никто не думал о герцогине Курляндской как о личности: и те и другие боролись не за нее, а за торжество своих политических идеалов, за дорогие им принципы государственного устройства. И когда борьба закончилась и самодержавие было восстановлено, все с удивлением воззрились на трон — кто же теперь будет нами повелевать? Кто она, эта женщина, ради которой мы так бились с противниками?
Конечно, те, кто бывал при царском дворе, и раньше знали Анну и ее сестер, но относились к ним без особого почтения. Княжна Прасковья Юсупова говорила в своем кругу, что раньше, при государе Петре Великом, Анну и ее сестер называли не царевнами,
Ни один придворный льстец, как бы подобострастен и лжив он ни был, не решился назвать Анну красавицей. Это было бы уж слишком. С парадных портретов на нас угрюмо смотрит грузная женщина в пышном платье с царской орденской лентой через плечо. Короткая шея, ниспадающие на нее локоны жестких смоляных волос, длинный нос, недобрый взгляд черных глаз… Эмоциональная графиня Шереметева — тогда, в феврале 1730 года, невеста опального князя Ивана Долгорукого — пришла в ужас, увидав в окно шествовавшую мимо окон императрицу: «Пристрашнова была взору, отвратное лицо имела, так была велика, когда между кавалеров идет — всех головою выше, и черезвычайно толста». Более взвешенно судил об Анне граф Эрнст Миних — сын знаменитого фельдмаршала: «Станом она была велика и взрачна. Недостаток в красоте награждаем был благородным и величественным лицерастположением (выражением физиономии. — Е.А.). Она имела большие карие и острые глаза, нос немного продолговатый, приятные уста и хорошие зубы. Волосы на голове были темные, лицо рябоватое, и голос сильный и пронзительный. Сложением тела она была крепка и могла сносить многие удручения». Конечно, подтвердим мы, зная особое пристрастие Анны к стрельбе, — Анна стреляла каждый день и много лет подряд. Оробевшая гостья царицы, простая дворянка Настасья Шестакова, вспоминала: «Изволила меня к ручке пожаловать и тешилась: взяла меня за плечо так крепко, что даже с телом захватила, ажио больно мне стало». Вообще в Анне была некая грубость, мужиковатость. Де Лириа писал, что у нее «лицо более мужское, нежели женское». Чрезмерную полноту Анны, отсутствие в ней изящества» шарма отмечали и другие наблюдатели. Конечно, каждому приятно иметь дело с императрицей, в которой все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли, и есть музыкальный слух, ум и воспитание. Но тут уж ничего не поделаешь: какую императрицу сосватал России хитрый князь Дмитрий Голицын — такую и получили…
Став императрицей, Анна чувствовала себя в Москве весьма неуютно. Те люди, которые посадили ее на престол, понятно, особого доверия у нее не вызывали. Дворянские прожектеры, уступившие в решающую минуту натиску гвардии, успокоились не сразу. Еще какое-то время они пытались протащить идею образования «Собрания разных главных чинов». И хотя к началу марта 1730 года стало ясно, что они уже проиграли, слухи и пересуды о возможном повторении событий начала 1730 года не стихали и беспокоили новую императрицу. Принеся в столицу пальмовую ветвь мира, Анна не могла сразу же расправиться со своими притеснителями — верховниками. В начале марта она распустила Верховный тайный совет, но почти все его члены вошли в Сенат и при коронации Анны летом 1730 года даже получили награды.
Показать свои истинные намерения она могла лишь в отношении князей Долгоруких. Бывший фаворит Петра II князь И.А. Долгорукий с женой и его отец князь Алексей со всеми домочадцами были сосланы в сибирский город Березов, где незадолго перед тем умер опальный Меншиков. Не было надежной опоры у Анны и в гвардии. Хотя гвардейцы и привели ее к самодержавию, верить этой капризной и своевольной толпе новых стрельцов она не могла. Как-то раз Анна случайно подслушала разговор гвардейцев, возвращавшихся после тушения небольшого пожара во дворце. Солдаты сожалели что в суете им во дворце «тот, который надобен, не попался, а то [бы] уходил».
Речь шла о недавно приехавшем из Курляндии Бироне. Он сразу же занял первое место у трона, что гвардейцам не понравилось. В августе 1730 года Анна стала поспешно создавать, к вящему неудовольствию гвардии, новый гвардейский полк — Измайловский. Им командовали преимущественно иностранцы во главе с К.Г. Левенвольде и братом Бирона Густавом. Солдат же набирали не из московских дворян, как было принято со времен Петра Великого, а из мелких и бедных дворян южных окраин государства — людей далеких от столичных политических игрищ. Анна, вероятно, рассчитывала на верность этих людей в будущие острые моменты своего царствования.