Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III
Шрифт:
Подобное надругательство над Церковью не могло не выглядеть святотатством в глазах верующих людей, церковных иерархов. Подобные выходки царя создавали ему вполне определенную репутацию у многих, и уже тогда среди простого люда поползли слухи и разговоры о «царе-антихристе». Многие бояре и священные чины осуждали пристрастие царя к иноземцам, его новшества, его пренебрежение к старым русским обычаям, обрядам. Так, после смерти матери 8 апреля он еще участвует в церемонии по случаю Пасхи, но потом его уже не видят на других подобных кремлевских действах. «Всешутейший собор» многие считали пагубой для души царя и его окружения, вероотступничеством, как и его якшанье с еретиками-католиками и лютеранами.
Высмеивая церковников, их недостатки и пороки, Петр, по словам Ключевского, «сделал предметом шутки и собственную власть» — Ромодановского именовал «Вашим пресветлым царским
В ту пору царю шел двадцать третий год. Петр многое уже узнал и испытал, и хорошее и плохое. Жизненные передряги, будь то в 1682 году, во время восстания в Москве, или семь лет спустя, когда схватка с сестрой и ее присными закончилась его триумфом, закалили его. Возможности, связанные с положением полновластного монарха (царь Иван, исполнявший в Кремле роль народного правителя, доживал, тихо и смирно, свои последние годы, ни во что не вмешиваясь), он использует в полную силу, на пользу себе и тому делу, которому он отдает себя полностью и без оглядки, — обновлению России, укреплению ее мощи и величия, а тем самым — и самовозвеличения. Несомненно, этому сильному и властному человеку, самому трудившемуся в поте лица своего на пользу Отечеству, не чуждо было честолюбие, желание прославить себя среди современников и потомков.
Отдавал он должное и другим людям, вплоть до «подлых", если они показывали трудолюбие, способности в мастерствах. Характерен эпизод, связанный с кузнецом Демидовым. На пути в Воронеж, прихватив с собой прекрасной работы заморский пистолет, у которого сломался курок, Петр отыскал на тульском заводе Никиту Демидова, которого ему кто-то порекомендовал как хорошего мастера, и попросил его починись. Возвращаясь после взятия Азова в Москву, Петр снова приехал на завод, и мастер вручил ему пистолет. Царь осмотрел, остался очень доволен. Добавил при этом:
— А пистолет-то каков! Доживу ли я до того времени, когда у меня на Руси будут так работать!
— Авось и мы, — возразил Демидов, — против немца постоим!
Петр, не вытерпев такое, как ему показалось, хвастовство, отвесил мастеру изрядную затрещину:
— Сперва сделай, мошенник, потом хвались!
— А ты, царь, сперва узнай, потом дерись! Который пистолет у твоей милости, тот моей работы, а вот твой, заморский. — И Демидов протянул Петру его пистолет иностранной работы.
— Виноват я перед тобой! Ты, я вижу, малый дельный.
С этой колоритной сцены, весьма характерной для отношений русского правителя-самовластца и его верноподданных, и началось, как говорит предание, возвышение Демидовых, будущих уральских заводчиков, богатейших русских промышленников, баронов. Петр после разговора и оплеухи велел выдать мастеру из казны пять тысяч рублей для постройки оружейного завода, и Демидов потом с лихвой оправдал надежды, возложенные на него царем и временем, потребностями страны.
После взятия Азова по решению Боярской думы, точнее — самого царя, приступают к постройке более пятидесяти военных кораблей. Поскольку денег в казне нет, создаются "кумпанства» из богатых и знатных людей (помещиков и вотчинников, иерархов и купцов), которые должны дать средства для сего важного дела. В Западную Европу Петр посылает более шестидесяти юношей для обучения навигации. А оттуда в Россию едут мастера корабельного дела — их соблазняли огромным жалованьем; где уж тут устоять!
Сотни, тысячи людей встряхнула воля Петра, и они включаются в дела по укреплению мощи, становлению Отечества. Но не все были довольны нарушением обычного течения жизни, разрушением некоторых «древних» устоев. Появились заговорщики, против которых Петр и его «монстра» Ромодановский с присными принимали меры быстрые и беспощадные. Недаром Пушкин скажет позднее: «Начало славных дел Петра мрачили мятежи и казни».
В начале 1697 года старец монах Авраамий из подмосковного Андреевского монастыря составил послание с обличением злонравных поступков царя и подал его… царю. В нем речь шла и о «потехах непотребных» царя-батюшки и о том, что он не слушал и не слушает советов матери и жены, родственников и бояр. Старец просил о личной встрече с царем, чтобы, очевидно, открыть ему глаза на его нечестивые поступки, обличить, наставить на путь истины. Но вместо этого оказался в лапах у князя-кесаря. Под пытками признался, что у него в келье собирался своего рода кружок недовольных, судивших и рядивших о
Так просто не отделались члены другого кружка недовольных, на этот раз людей светских и занимавших довольно высокое положение. Во главе их стоял стрелецкий полковник И.Е. Цыклер — обрусевший иноземец, во время событий 1682 года оказавшийся на стороне Софьи и Милославских, а семь лет спустя перешедший на сторону Петра в надежде на быстрое повышение по службе. Он получил чин думного дворянина (третий по значению после чинов боярина и окольничего), возглавлял стрелецкий полк. Служил одно время в далеком сибирском Верхотурье, а потом — в Азове и на постройке таганрогской гавани. Но Цыклер мечтал о быстрой карьере в столице и был недоволен своим положением. Не устраивало его и то, что двух его сыновей, в числе других волонтеров, послали за границу для учебы. Но царь, очевидно не забывая о его старых связях с Милославскими, предпочитал посылать его подальше от Москвы, и Цыклер затаил обиду, переросшую в ненависть к монарху. Он замышляет убийство Петра и подговаривает к этому стрельцов:
— Как государь поедет с Посольского двора, и в то время можно вам подстеречь и убить.
Помимо некоторых стрелецких начальников и представителей донских казаков, мечтавших о восстании против боярской Москвы, в заговор вступили окольничий А.Ф. Соковнин, родственник Цыклера по жене, боярин Пушкин, их родственники.
О заговоре узнали в Преображенском, и, не откладывая дело, Петр, уже готовившийся к отъезду за границу, принимает участие в розыске, ведет допросы виновных, которых на его глазах беспощадно пытали. Воспоминания о стрельцах, Милославских, о своих переживаниях детской поры, очевидно, всколыхнулись в его душе. Главных участников заговора — Цыклера, Соковнина, Пушкина, двух стрелецких начальников и одного казака — казнили в Преображенском. Приговор о том Боярской думы состоялся 2 марта, сама казнь — день спустя. Как саму казнь, так и ее процедуру назначил сам царь — сначала вынули из могилы гроб боярина И.М. Милославского, которого он считал, как и Софью, главой стрелецкого выступления в 1682 году, а теперь — идейным вдохновителем заговора Цыклера, погрузили в запряженные свиньями сани и, доставив в Преображенское, поставили под эшафотом. Кровь казненных заговорщиков лилась на останки Милославского. День спустя их головы, воткнутые на колья, выставили в столице — смотри, народ, и содрогайся!
Преодолевая, отбрасывая все, что мешало ему в замыслах, начинаниях, нацеленных к тому, чтобы поднять величие России, Петр упрямо и целеустремленно рвется вперед, к заветным целям. Понимая, что государство, вверенное ему Промыслом Божиим, сильно отстало от передовых, богатых и сильных стран Европы, чувствуя их пренебрежение к отсталой, «варварской» Московии, он решает ехать туда за опытом, на учебу. Его «великое посольство» в страны Западной Европы (1697-1698) поразило, восхитило, удивило, но по-разному, современников. Его девиз «Аз есмь в чину учимых и учащих мя требую» стал исходной точкой, содержанием посольства.
Петр и его спутники посетили Германию, Нидерланды, Англию, Францию, Австрию, Польшу. Всюду они знакомились с промышленными, учебными, научными заведениями, учились строить и водить корабли. Нанимали мастеров, ученых разных специальностей для работы в России. Иностранцев, в том числе представителей правящих домов Европы, восхищала любознательность молодого русского царя — «варвара» и подчас удивляли его своеобразные манеры.
Однажды царь, опасаясь появившихся в море пиратов, высадился в Германии, чтобы продолжить поездку сухим путем. Ехали быстро. Но в окрестностях Ганновера, в деревне Коппенбрюгге, он сделал остановку — дело в том, что московского царя-варвара и его спутников, этих «диких зверей», жаждала увидеть курфюрстина Бранденбург-Прусская София-Шарлотта, женщина весьма образованная, ученица знаменитого Лейбница. Специально для этой встречи она приехала в замок своей матери, курфюрстины ганноверской Софии, находившийся недалеко от Коппенбрюгге. Сиятельные дамы пригласили Петра на ужин, причем Петра пришлось очень долго уговаривать, чтобы он согласился прийти. Застолье продолжалось более четырех часов.