Исторические портреты
Шрифт:
Пётр присел на бревно, кивнул Карстену:
— Садись рядом. А каким образом ты попал в Москву и что за корабль был «Орёл»?
Брант раскурил трубочку, попыхтел молча.
— Давненько это было, государь. — Он чисто выговаривал русские слова. Видимо, основательно пообжился на русских землях. — В Московии обретался тогда наш негоциант Иван Сведён. Царь Алексей Михайлович просил его нанять в Голландии шкиперов, матросов, пушкарей на корабль «Орёл». По этому поводу и встретил меня в Амстердаме капитан Давид Бутлер. — Брандт оживился, расправил плечи. — Молод я тогда был, холост, констапелем на королевском флоте кончил контракт. Давид знал меня по службе, заманил в Московию. Обещал хороший заработок. Нас тогда чёртова дюжина набралась кормщики, парусники, пушкари. Я тогда в Дединове за корабельного плотника трудился.
— А что, «Орёл» против ветра выхаживал? — спросил как бы невзначай Пётр.
— Паруса на судне токмо для того и служат, — пожал плечами Брандт. — Каждый парусник идёт против ветра. Только по-разному — один ходко, другой валко.
Царь кинул взгляд на смущённого Тиммермана.
— А что, и по Волге такие лодьи шастают?
— И по Волге, и по морю из Астрахани царские купеческие бриги в Баку и Персию с товарами отправляются. Рыбацких парусных карбасов на взморье всегда полно.
Рассказ Брандта всё больше завлекал, бередил любопытство Петра.
— Чего для выделывали тот корабль в Дединове?
— Великие надежды возлагал царь ваш батюшка на «Орёл». Хотел отправить послов в Персию и Индию. Торговлю завести с теми странами. Да жаль, всё порушилось.
— Что же помехой стало?
— В ту пору смутьяны в наших краях объявились. Атаман казацкий Стенька Разин пришёл в Астрахань, захватил и «Орёл». Царских слуг в то время не миловали. Наши товарищи на шнявах смогли уйти в Персию, а мы с капитаном Бутлером не успели и потом еле ноги унесли от разбойников. Целый год, почитай, добирались до Москвы... — Брандт выколотил трубочку, поднялся, подошёл к корме ботика, ласково потрогал полукружье транцевой доски. — Сей бот остался с тех времён. Даже узорчатые кромки по бортам и на корме сбереглись, только краска вся полиняла.
Брандт замолк, встал и, улыбаясь, кивнул на Апраксина:
— А ваш слуга, государь, тоже те времена помнит. Ему довелось «Орёл» видывать, и меня он вроде не забыл.
Апраксин густо покраснел, а Пётр захохотал:
— Сие не слуга мой, а дядько, почитай, родственный. А што с «Орлом» знался, то к добру, нам в помощь.
В те дни на Плещеевом озере началось приобщение Фёдора Апраксина к морскому делу. Пытливый стольник ни на шаг не отставал от царя. Он поневоле, помогая Петру в освоении пока примитивных навыков постройки судов, с увлечением втягивался в ту работу. Теперь Фёдор с удовольствием трудился на верфи, а потом бился... в «потешных» сражениях на воде.
Приобретённый за 4 года на Плещеевом озере опыт вскоре пригодился.
В 1693 году, во время пребывания с царём в Белом море, Фёдор отправился с ним в плавание к Баренцеву морю. Верно оценив значимость единственного морского порта России, Пётр ставит верховодить в этом крае близкого ему человека. О чём упомянул и летописец:
«Сего же августа 22 числа великий государь пожаловал ближнего своего стольника Фёдора Матвеевича Апраксина: указал быть на Двине воеводою на место Андрея Артамоновича; и того же числа великий государь изволил окольничьяго Андрея Матвеева послать в Москву».
Воеводы на Руси управляли воинами, водили в бой полки большие и передовые, правой и левой руки. Царь Михаил Фёдорович, укрепляя оборону, начал ставить воевод правителями в пограничных городах и уездах, где им принадлежала «по всем делам» власть, кроме духовной. Одним из них оказался дед Фёдора, Василий Петрович Апраксин, который был послан царём воеводою в город Севск. По закону, воевода не собирал кормов и пошлин, но не были воспрещены «добровольные приносы» в почесть. Воевода брал их без зазрения «сколько рука выможет», ибо был наместником, а значит, правил и судил. Широта власти его не была определена законом, потому волей-неволей порождала злоупотребления. К тому же и наказы из Москвы предписывали в конце концов поступать «как пригоже, смотря по делу, как Бог вразумит». Немало худородных дворян, почуяв возможность без особых хлопот и риска набить мошну, старались пробраться через знакомства при царском дворе в воеводы.
Перед отъездом в Москву царь заложил в Архангельске верфь для строительства судов. Апраксину наказал сооружать 20-пушечное судно.
— Не забудь леса припасти до зимы для строения новой яхты. Потолкуй с купцами Баженовыми на Вавчуге, нынче к ним загляну. Пушки отольём в Олонце, блоки я сам обточу. На верфь пришлю пару-тройку подмастерьев из Голландии, без них не сладить по-доброму.
Потекли воеводские будни. Казна требовала денег, город и деревня порядка, народ, суда по справедливости. Дьяки, подьячие прочие чины старались побольше урвать, за всеми нужен был глаз.
По первому снегу повезли из Вавчуга доски и брусья. Почти каждый день разгребали верфь от снега, стряхивали порошу с аккуратно сложенных стопками досок. Над Двиной замельтешил снегопад, укрывая скованную льдом полноводную реку. Долгие ночи сменял короткий день. Оно и день не день. В полдень изредка стылое солнце проглянет сквозь морозную мглу, а так метель да снегопад неделями скрывают светило, и недолгие дни кажутся серыми и тоскливыми.
После Рождества пришла весточка воеводе от брата Петра. Наталья Кирилловна занемогла.
Спустя три недели одному Апраксину поведал о своём горе царь, кончине матери.
— Фёдор Матвеевич, — по-родственному обращался он. — Беду свою и последнюю печаль глухо объявляю, о которой подробно писать рука моя не может, купно же и сердце. Обаче вспоминая апостола Павла, «еже не возвратити день, иже мимо иде», сия вся, елико возможно, аще и выше ума и живота моего (о чём и сам подлинно ведал), ещё поелику возможно, рассуждаю яко всемогущему Богу и вся по воле своей творящу (как угодно). Аминь».
С открытием навигации 1694 года в Архангельск потянулись десятки иноземных судов. Хлопот у воеводы прибавилось — всех принять надо по-доброму, но смотреть зорко за мошенниками. Как бы товар гнилой не привезли, не околпачили наивных русских купцов.
В мае прибыл царь, спустили на воду первое судно, построенное в Соломбале под присмотром Апраксина, окрестили «Святым Павлом». Проводив царя в поход на Соловки, Апраксин присматривал каждый день за достройкой на воде «Святого Павла». Предстояло на нем совершить второе плавание к океану, к Баренцеву морю.