Исторические портреты
Шрифт:
Губило Европу то, что Наполеон считал очень непрочным и положение в других странах. В этом он тоже не очень ошибался. Выиграли в исторической лотерее его враги, но мог выиграть и он. Да и когда же бывало иначе в эпоху великих войн? Однако гроза надвигалась уж очень страшная. Хоть и далеко не столь страшная, как та, которая, быть может, ждет наше счастливое поколение. Смешно и глупо было бы сравнивать с Наполеоном нынешних московских властителей. Но, вероятно, очень колеблются и они. Когда-нибудь прочтем в мемуарах.
III
Чрезвычайно непрочным было положение и в России. Опасности революции не было, но дворцовый переворот был вполне возможен.
В
Иностранные наблюдатели сообщали и не то. «Вообще, неудовольствие против императора все нарастает, - доносил граф Стодинг, - и на этот счет говорят такие вещи, что страшно слушать». Альбер Сорель в своем знаменитом труде уточняет, какие именно вещи. Если еще недавно один русский богач объявил, что потратил двести тысяч рублей на организацию убийства Наполеона (думаю, что это неверно.
– М. А.), то теперь в Петербурге уже говорим и об убийстве царя. Об этом будто бы подумывал недавний близкий друг Александра I Новосильцев. Еще незадолго до того вел. кн. Константин Павлович писал своему брату, что он должен помнить об участи их отца. Теперь «снова стали произноситься слова, слышавшиеся перед убийством Павла: «Разве у вас больше нет Паленов, Зубовых, Беннигсенов?»
Вдовствующая императрица, считавшаяся в Петербурге главой оппозиции (в этом ее прямо обвинила императрица Елизавета Алексеевна), умоляла царя не ездить в Эрфурт: «Остановитесь на краю бездны... свидание губит вашу репутацию, оставляет на ней неизгладимое пятно... Этот человек кровавый тиран. Вы едете в крепость, еще находящуюся под его владычеством и охраняемую его войсками». Давала понять сыну, что он может из Эрфурта и не вернуться!
IV
Должно быть, Эрфурт в сентябре 1808 года был очень живописен. Историки говорят о необычайной пышности зрелища. Вероятно, мундиры, туалеты дам, драгоценности, экипажи были великолепны. Но все-таки это был маленький, захолустный, средневековый городок с кривыми невымощенными улицами. Для монархов сняли лучшие дома, самый лучший дом богатого фабриканта Трибеля был отведен Александру I. Менее важные особы разместились в двадцати гостиницах и постоялых дворах городка. Съехалось и множество туристов. Ожидалась большая игра, отовсюду приехали профессионалы.
Наполеон прибыл за несколько часов до царя. Ему были оказаны необыкновенные почести. Он тотчас принял парад и затем в Андреевской ленте поскакал верхом навстречу императору Александру. Царь увидел его из своей коляски, вышел из нее и обнялся с хозяином. В сопровождении Константина Павловича они верхом направились в Эрфурт. У заставы был выстроен 6-й кирасирский полк, считавшийся самым красивым во Франции. Наполеон знал, что царь и великий князь чрезвычайно интересуются всеми мелочами французских мундиров. Еще в Тильзите Александр и прусский король, сомнительные полководцы, задавали ему об этих мелочах такие вопросы, на которые он иногда затруднялся ответить и, улыбаясь, говорил: «Не знаю, не знаю».
Начались обеды, приемы,
Немцы устроили большую охоту на йенских полях, где за два года до того была разгромлена прусская армия, и даже назвали бывший там холм, на котором в день сражения находился император, «горой Наполеона». Французы только разводили руками: какой вкус и какой такт! Наполеон был со всеми необычайно любезен. Расспрашивал бюргермейстера Фегеля, какие здания в Йене особенно пострадали от боев, и велел их восстановить на деньги французской казны. Пострадавшим жителям приказал возместить их убытки, - бедным полностью. Самому бюргермейстеру пожаловал орден Почетного Легиона. На охоте было убито шестьдесят оленей. А после охоты император на месте давал объяснения, как происходил бой. Затем неожиданно стал излагать свои общие идеи о военном деле, говорил, как разрабатывает план кампании, какие маневры предпочитает, как обычно ведет сражения. Гости, почти все военные, навострили уши. По возвращении императора домой один из самых близких к нему людей осторожно, в форме почтительного намека, сказал ему, что, быть может, это было не очень осторожно: конечно, теперь вечный мир, все они наши лучшие друзья, а вдруг будем когда-нибудь опять с ними воевать? Наполеон с усмешкой ответил: да разве я им говорил правду?
Это, собственно, было символом всей конференции - и даже почти всех конференций вообще.
Великий герцог Веймарский пригласил главных участников съезда к себе в Веймар «на обед». В частном порядке он обратился к французскому обергофмаршалу герцогу Фриульскому с просьбой прислать к нему императорских поваров. Но Наполеон выразил желание ознакомиться с немецкой кухней и попросил подавать только немецкие блюда. Немцы были очень польщены. За этим обедом или за другим зашел разговор о средневековой истории. Принц-примат отнес одну конституционную буллу к 1409 году. Наполеон тотчас его поправил: она была издана в 1336 году. Принц изумился: верно, я ошибся, но какая память у вашего величества! Император тотчас начал рассказывать, как в ранней юности, будучи чрезвычайно беден, живя на маленькое жалованье подпоручика, упросил одного книгопродавца ссужать его книгами с отдачей назад. «Я тогда прочел все, что у него было в магазине». Короли и принцы изумленно слушали. После обеда Александр I открыл бал. Наполеон не танцевал, - написал Жозефине, что в сорок лет уже танцевать не годится, - но восхищался, как хорошо танцует царь.
В первые дни, собственно, только и были праздники. «Это не политический съезд, а пикник (парти де плезир)», - говорил Талейран. Одно дело, впрочем, уже велось, но закулисное… Даже очень закулисное.
V
Для Талейрана поездка в Эрфурт была «необходимостью». Это был именно тот случай когда надо поговорить: писать совершенно невозможно. Он хотел продаться России. Сам он, хоть человек был не застенчивый, определил свои действия иначе. Впоследствии неоднократно говорил, что изменял только правителям Франции, ей же самой не изменял никогда: руководился только ее интересами. В этом утверждении была некоторая доля правды. Все же он очень преувеличивал. Без выгоды ничего не делал. Мог бы сказать о себе то, что сам говорил о другом цинике: «Семонвилль заболел лихорадкой? А для чего это ему нужно?»
Он был уже очень богат. Нажился и на биржевых спекуляциях, пользуясь тем, что знал, как государственный деятель, много тайн. Нажился и просто на взятках. Иностранные правительства обычно платили ему охотно. Отказались заплатить Соединенные Штаты, тогда еще страна бедная. Американская делегация, ездившая в Париж для разрешения одного мирного денежного спора, не только не дала взятки французскому министру иностранных дел, но, вернувшись после неудачных переговоров, неожиданно опубликовала в газетах сообщение о том, что этот министр потребовал взятки.