Исторические записки (976 – 1087)

Никифор Вриенний – кесарь, сановник при дворе византийского государя Алексея Комнина, происходил из рода Вриенниев, не столько древнего по времени, сколько знаменитого по силе и значению в государстве. Родоначальник Никифора Вриенния, называвшийся также Никифором, принадлежал к адрианопольской знати, и в одиннадцатом веке (1057 г.) был этнархом или префектом Каппадокии.

Прадед его имел сан куропалата и известен в истории как военачальник, успешно противостоявший скифам и ослабивший их могущество. Дядя его командовал сильным легионом царских войск в Болгарии и Даррахии, но по случаю возникшей тогда борьбы партий, домогаясь престола вооруженной рукою, был разбит, взят в плен и ослеплен. В этом же самом сражении схвачен и лишен зрения отец Никифора Вриенния. Мудрейшим и опытнейшим из тогдашних царедворцев и вождей, бесспорно, был Алексей Комнин.

Уничтожив замыслы Вриенниев и других искателей и хищников царской власти, он сам вступил на престол и сделался главой новой династии византийских государей. Новый василевс удостоил Никифора Вриенния особенной доверенности и, возводя его от почестей к почестям, наконец, провозгласил кесарем и паниперсевастом, [1] и выдал за него дочь свою Анну.

В это время государственной своей деятельности Вриенний – кесарь, конечно по чувству признательности к облагодетельствовавшему его василевсу и, как говорит Анна Комнина в предисловии своей книги, по просьбе супруги Алексея, Ирины, написал записки о событиях, предшествовавших вступлению на престол династии Комниных, и об обстоятельствах, сопровождавших её царствование. Период, обнимаемый этими записками, заключается в пределах времени, между царствованием Василия Второго Дуки и утверждением на престоле Алексея Комнина, то есть между 976 и 1087 годами. Написаны они вероятно в половине двенадцатого века, уже после смерти Алексея;

Но, вышедши в свет не позже второй половины двенадцатого века, записки Никифора Вриенния оставались в совершенной неизвестности до семнадцатого столетия и найдены только случайно. Ученые исследователи древних письменных памятников, конечно, знали, что Никифор Вриенний описывал события тех времен, потому что свидетельства о том находили в записках Анны Комниной; [2] но этот исторический документ считали навсегда потерянным.

Наконец иезуит Петр Поссевин в начале семнадцатого века захотел отыскать древнейший кодекс записок Анны Комниной, бывший некогда в руках Фабра, написавшего Thesaurum eruditionis scholasticae, и по догадкам, долженствовавший храниться у кого-нибудь в Тулузе.

Об этом желании сообщил он Антонию Дадиану Альтасерре, который, чтобы угодить другу, обыскал все углы Тулузы и действительно нашёл требуемое сокровище. Найденный кодекс был выпрошен на самый короткий срок и отправлен к Петру Поссевину. Этот ученый тотчас приступил к чтению рукописи и, прежде всего, заметил, что она отличалась чрезвычайной древностью восточного почерка, потом увидел, что в ней содержится текст всех пятнадцати книг Анны Комниной, во многих местах несогласный с текстом существовавшего уже тогда печатного издания их, и что предисловия, заимствованного из Гетелевых извлечений и приложенного к печатному изданию, в ней не было, а вместо его книгам Комниной предшествовало какое-то сочинение, длинное, но без надписания, без имени сочинителя и без начала; ибо первого листа, на котором долженствовало быть показано заглавие сочинения, имя писателя и начало предисловия, в подлиннике не доставало; так что первый наличный его лист обозначен был цифрой «2», и потом счет продолжался непрерывно до самого конца рукописи. Разбирая это предварительно расположенное сочинение, Петр Поссевин сперва принял его за непомерно длинное предисловие к запискам Анны Комниной, но, продолжая читать далее, к удивлению своему, уверился, что в его руках находятся записки Никифора Вриенния Кесаря, собственноручно списанные супругою его Анной Комниною. Так открыт был драгоценный памятник древней исторической письменности, вероятно похищенный в Константинополе крестоносцами и многие столетия лежавший в пыли книгохранилищ, принадлежащих французским библиофилам.

Впрочем, записки Никифора Вриенния, изданные в первый раз Петром Поссевином по найденной им рукописи, наполнены были множеством ошибок и пропусков. Рукопись ли была источником их, или усердие Поссевина, старавшегося восстановить правильное чтение в тех местах, где оно казалось ему испорченным, – не известно. Последнее кажется более вероятным. Второе издание Вриенниевых записок, сделанное в 1836 году Августом Мейнекке, гораздо исправнее первого. Но не видно, чем руководствовался он в исправлении текста и, по крайней мере, имел ли под руками Поссевинов кодекс.

Переводя этот текст на русский язык по изданию Мейнекке, мы живо чувствовали нужду в подлинной рукописи особенно там, где Мейнеккиево издание представляет явные пропуски.

Цель этих записок – показать, что Алексей Комнин справедливо поступил, отняв у Вотаниата верховную власть. В них повествуется о возмущении Вотаниата против Михаила Дуки; о попытке Алексея предоставить престол Константину, брату Михаила Дуки, и другому Константину, сыну Михаила Дуки; о различных кознях против Алексея, и о том, что подвергаясь опасностям, он содействовал возвышению неблаговременных властителей, но что, овладев престолом, предупредил и разрушил козни ненавистников и в сотоварищи управления царством принял юного Константина, подав ему надежду наследования престола; также о побуждении, по которому предпринято это сочинение, о его цели и образе изложения.

С восточной стороны государства против Михаила Дуки [4] восстает Никифор Вотаниат [5] и, взяв верх, похищает царский престол. Ему, как мы сказали, вверено было управление восточными войсками и областями, а он тому самому, коего доверенностью пользовался, заплатил злом и сделал это по мысли и сговору некоторых негодных людей, вовсе не помышлявших о благе государства и не научившихся сохранять верность к тем, кому они должны были быть верными; весь же народ так, без размышления последовал их желанию; ибо между людьми зло обыкновенно бывает сильнее, чем добро. Да и то опять: – толпа любит потешаться такими переворотами. И так на высоту царского престола возводится Вотаниат. В ранние годы своей жизни он обнаруживал много ума и силы в руке, но теперь, утомленный старостью и временем, истощивший некогда свое честолюбие на удальство и потерявший едва не всю живость деятельности, не имел уже сил достойно стоять на такой высоте. Когда же принял он царский скипетр и предпочтен был тому, кто имел на него естественное право (а таков был брат Михаила Дуки, Константин Порфирородный [6] ); тогда Алексей Комнин, [7] видя всю неуместность этого порядка дел, так как тут и не уважен законный наследник, и не вспомнено право на престол рода Комниных, ради прежде царствовавшего дяди Алексея Исаака Комнина, [8] которого (тогда при воцарении) с таким желанием все единодушно возвели на престол, и поставили над собой василевсом, так что казалось более справедливым быть избранным теперь кому-нибудь из тех, кто ведет род свой прямо от него, видя все это, Алексей Комнин скорбел, болезновал сердцем, сгорал ревностью по правде, всеми попранной, и не мог более переносить такого положения дел.

Между тем как получавшие в те время жребий владычества, достигнув своей цели, помышляли только о своей выгоде, а гибель ромейского царства вменяли ни во что, – он с пронзенным сердцем, показывая благородство своей души, не мог при таком ходе дел, оставаться в покое и терпеть, чтобы имеющий право на престол подчинялся другому, не имеющему на то права.

О том, как Комнин обращался к брату Михаила [9] Дуки и своими усилиями и внушениями старался посадить на царском престоле Михайлова сына, как он, надев ему на ноги багряные сандалии, ввел его во дворец, как в то время, когда они проходили по главным улицам, народ будто одними устами громко кричал, что этого он не хочет иметь василевсом, и как упомянутое дитя, испуганное таким криком и устрашенное словами народа, отвратилось душой от сделанного ему предложения (просило и Комнина оставить это намерение и не неволить его более), – о всём том рассказ – в устах каждого, это подтверждают люди благомыслящие и все, кто не пил воды забвения и помнят бывшее. После этого Комнин решился идти к своей цели другим путем. Он привел юного Константина к Вотаниату и, напомнив последнему о естественном праве, принадлежащем этому дитяти по наследству, предложил ему благоразумный совет – поэкономнее пользоваться доставшейся ему властью, именно: принять благосклонно и с честью брата Дуки, как брата прежнего его господина и василевса, и дать ему титул лица царственного, на деле же управлять царством самому Вотаниату, до конца жизни, а потом возведет на престол этого наследника (то есть сына Михаила – Константина), могущего к тому времени сделаться уже способным управлять царством. Но и этот план не удался, и Комнин своей смелостью выиграл только то, что его стали подозревать – как Вотаниат с его приближенными, так и многие другие, особенно же два Вотаниатовы раба, Борил и Герман, [10] – люди наемные, незнатного рода, ничего не смыслящие в делах, касающихся общественного блага. Последние задумали уже погубить Комнина, а вместе с тем устроить погибель и порфирородному брату Дуки, что, когда лишится он такого охранителя и останется без всякой защиты, было бы уже весьма сподручно клеветникам. С этой целью они посылают Комнину указ, предписывающий ему удалиться из столицы. Но как только этот указ дошёл до рук Комнина, – он сам лично явился с ним к василевсу, и объяснил ему все дело. Василевс, пристыженный чрезвычайным благородством и рассудительностью этого мужа, и помнивший о многих героических его подвигах, потупил глаза и, браня составителей указа, отменил это дело.

Итак, замысел о высылке тогда не осуществился. Но Вотаниат снова подчинился влиянию упомянутых рабов и, всячески вводимый в заблуждение частыми их наущениями и подстрекательством, задумал ослепить Комнина. Впрочем, из уважения к справедливости и истине, не хотел он привести эту мысль в исполнение так прямо – с открытой бессовестностью, но изобрел иной способ подвергать невинного различным опасностям и под благовидным предлогом поставить его в затруднительные обстоятельства, чтобы потом вызвать против него обличение от лица самой истины. Для этого всякий раз, как встречалось какое-нибудь дело, требовавшее великого ума и сильной руки, или заставлявшее приняться за оружие, – дело, в совершении которого надлежало показать силу духа и подвергнуться неизбежной опасности, – тотчас выбор, преимущественно перед всеми, падал на Комнина, и такие великие и трудные дела всегда предлагались ему с той мыслью, что он – или послушается приказания, и с героическим мужеством, по своему обыкновению, совершая какое-нибудь из подобных дел, падет среди мечей и, получив опасную рану, падет в битве, особенно, если для предстоящего дела не дать ему достаточного количества войск; или, когда не послушается, либо совершит дело не так, как будет предписано, – подаст повод справедливо обвинить его и подвергнуть законной казни. Между тем от Вотаниата отложились уже Вриенний [11] и Василаки [12] – мужи, по происхождению, благородные и знаменитые, не могли сносить, что бы на царском престоле восседал тот, кто, как они знали, был подобно им, изменником василевсу Михаилу и виновен в одном с ними преступлении. Прежде они возмутились против Михаила, а теперь то же самое решились сделать и в отношении к Вотаниату, поэтому вооружились против него со множеством войск и немаловажными силами. Для отражения этих мужей, противовоителем и вождем, по указу василевса, тотчас назначается Комнин, имевший тогда сан великого доместика. [13] И вот он выступает против них, отважно завязывает битву, схватывается с ними не один раз, не многократно, подвергая опасности свою жизнь, и, наконец, побеждает противников, приобретает славный трофей, берет в плен враждебных вождей и, приведя их в царственный город, отдает василевсу. Об этом знают все и эти события переходят из уст в уста, так что нет ни одного благомыслящего человека, которому они были бы неизвестны. Никогда Комнину, за эти и многие другие с истинным мужеством и героизмом совершенные им великие дела, не было никакого воздаяния и возмездия; всегда напротив он замечал одну злую зависть, интрига и козни, как бы воздать ему за добро злом, вырвать у него глаза и погубить его, а вместе с ним стереть с лица земли и Порфирородного: тогда это было для него уже невыносимым. Потому видя, что все его дела обращаются ему во зло, и, помня, что некогда его дядя добровольно [14] передал другому свое наследство [15]

[…]

нынешнему обладателю престола никто из царского рода не передал его, следовательно, в это наследие втиснулся другой – человек совсем посторонний, и вместе заботясь о собственной безопасности, как бы не потерпеть чего худого, ибо много уже было против него замыслов, он удалился из столицы и удалился в Адрианополь. Обнаружив, что собранные там войска большей частью недовольны царствованием Вотаниата, а ему преданы, так как под его предводительством совершили много доблестных подвигов, и заставляют его даже насильно провозгласить себя василевсом, Комнин пошёл навстречу их желанию и объявил о своем наследственном праве на престол после своего дяди. С этого времени он берет в свои руки скипетр правления, не имея, однако же в мыслях лишить участия в управлении Порфирородного, когда он придёт в надлежащий и требуемый для управления возраст. Да и мог ли иначе поступить тот, кто прежде употреблял все средства для возведения на престол Михайлова брата? С этой целью он тотчас обручает с ним собственную дочь, [16] делает его участником в царствовании и в делах управления, дает ему право принимать обыкновенные приветствия и подписываться на грамотах красными чернилами, обещая ему через это в будущем царское достоинство, и свидетельствуя, что имеет твердое намерение возвести его на царский престол, когда придёт время, – когда он возбудит в народе доброе к себе расположение и погасит в нём прежнюю к себе неприязнь. И этот план осуществился бы, если бы прежде вкравшаяся в Порфирородного тяжкая болезнь позволила ему взойти на такую высоту власти и не восхитила его вскоре из среды живых. [17] Да и сам Вотаниат, когда Алексей Комнин, сделавшись василевсом, подступил к столице, не восстал и не вооружился против него, но признавая за ним принадлежащее ему по родству право на царство, сложил с себя власть без борьбы и не хотел оспаривать её оружием и войной, когда внутри – в душе воевала против него совесть и поражала его с той и другой стороны, т. е. представляя ему неродственность с царским домом его самого, и родство с ним Алексея Комнина. [18]