Исторические записки (976 – 1087)
Шрифт:
18. Спустя немного дней после того, кто-то из убежавших с поля сражения первый возвестил в (столичном) городе о несчастье, за ним тотчас другой, затем третий, четвертый, – но никто не мог как должно объяснить дела; рассказывали только о несчастие, и каждый толковал по-своему: одни утверждали, что василевс убит, другие – что он взят в плен, третьи – что сами видели его раненным и поверженным на землю, а иные, – что он был связан и отведен в стан врагов. Об этом доложили царице, – и немедленно позван (в столицу) кесарь, который, находясь в подозрении у василевса, проживал в Вифинии и занимался охотой. Еще не успел он прибыть, как царица уже рассматривала в совете вопрос, что теперь делать.
Все согласились оставить василевса, взят ли он в плен, или убит, и управлять царством ей и её детям. [68] Дело еще не было решено, как присоединился к совету и кесарь. Он одобрил это государственное постановление и прибавил, что в царствовании должны участвовать оба правительственные лица – мать и старший из её сыновей. Сын должен почитать свою мать, как родительницу, а мать вместе с сыном должна благоустраивать дела государства. Это понравилось и (избранному) василевсу Михаилу, и он легко согласился с желанием дяди. Но люди, желавшие поживиться
68
68. Это решение совета вполне понятно, если учесть, что благодаря замужеству Евдокии власть ушла из рук Дук. С.Б. Дашков («Императоры Византии», с. 229) говорит, что Евдокия отказалась признать низложение Романа и предпочла уйти в монастырь. Но рассказ Пселла (который почти дословно повторяется у Вриенния) этому прямо противоречит, более того, говорит о насильственном пострижении после переворота Иоанна Дуки.
19. Но еще не утихло это волнение, как начало возбуждаться и шуметь другое. Вождь персов, увидев ромейского василевса своим пленником, не возгордился удачей, но смирился таким счастливым для него исходом дела и воспользовался победой так умеренно, как никто не ожидал. Он утешал пленника, разделял с ним трапезу, освободил для него тех из узников, кого он хотел, а, наконец, и самого отпустил из плена. [69] Совершив с ним обряд мира и взяв с него клятвенные обещания, не унизительные для достоинства ромеев (ибо василевс готов был скорее умереть, чем принять условия примирения, недостойные его величия), он немедленно, с какой только возможно пышностью и воинскими почестями, препроводил его в пределы его царства. Это – то обстоятельство и сделалось источником зла и причиной многих несчастий. Получив неожиданно то, чего не надеялся, василевс нисколько не сомневался, что беспрепятственно снова вступит в управление ромеями, и, сделавшись для царицы как бы вестником о своем счастье после того величайшего несчастья, написал к ней собственноручно письмо о том, что с ним случилось.
69
69. Впрочем, это дружелюбное расположение к ромейскому василевсу не воспрепятствовало султану, по тогдашнему обычаю варваров, употреблять т царственного пленника вместо подножной скамейки для восхождения на престол. Tyrius, Guillemus Apuliensis. 1. 2. (Прим. к 1-му изданию.)
Тотчас же около дворца собрался народ и поднялся шум, причем одни удивлялись случившемуся, другие не верили. Царица колебалась, не зная, что предпринять, и, созвав приближенных к себе людей, предложила им свое недоумение.
20.
[…] [70]
Боясь за себя и за детей брата, чтобы не потерпеть чего– либо от Диогена, если Диоген тотчас примет правление, кесарь немедленно приблизил к себе дворцовых стражей. Этот народ прибыл из варварской страны, находящейся близ океана, и издревле отличался верностью ромейским василевсам, вооружаясь щитом и нося на плечах секиру. [71] И так, разделив этих стражей на две части, – одним приказал он следовать за сыновьями и исполнять их приказания, а другим – идти за ним и под его водительством выполнить задуманное предприятие. Тогда бывшие при знаменитом Андронике и Константине (так звались два сына кесаря), обступив василевса (т. е. Михаила) и составив около него круг, повели его в верхние покои дворца и там, вслед за детьми кесаря, провозглашали самодержцем Михаила, а находившиеся при кесаре, ударяя в щиты, по варварскому обычаю издавая радостные крики и бряцая взаимно скрещиваемыми мечами, направились к покоям царицы. [73] Услышав этот шум и крик, она накинула на голову покрывало и убежала в одну потайную комнату, походившую на пещеру.
70
70. В греческом подлиннике здесь пропуск. Август Мейнеке, не решаясь восстановить греческий текст, пополняет недостающее следующей латинской фразой: At Caesar non deliberationibus ducendis, sed actionibus repraesentandis rem obtineri certius ratus… (Прим. к 1-му изданию.)
71
71. Имеется в виду то ли англо-сакская часть этерии (наемная гвардия василевса), то ли вся этерия. Вриенний, (как Анна Комнина и Пселл), именует этерию то как «те, которые носят мечи на плечах», то как «вооруженные секирами», при этом имея в виду соответственно англо-сакскую и русско-варяжскую её части. «Издревле» Вриенния относится или ко всей этерии, или к русско-варяжской её части, так как англосакская в значительном количестве появилась только в правление Константина X Дуки, после битвы при Гастингсе. По вооружению и способу боя это была очень хорошая тяжелая пехота, отряд которой достигал нескольких тысяч.
73
73. Евдокия Макремволитиса (ок. 1028 г. – ок. 1096 г.), регентша в 1067 и 1071 годах.
Между тем как царица скрывалась в этом уголке, те, обступив вход в него, кричали и наводили на неё великий ужас; так что она умерла бы, может быть, если бы не вошёл к ней кесарь и не рассеял её страха. Он посоветовал ей уйти из дворца, чтобы не потерпеть от стражей чего-нибудь худого. Она согласилась и, спустившись к морю, взошла на царский дромон и поплыла туда, где ей определено было жить, – т. е. к храму, [74] который сама соорудила во имя Богородицы, в предместье Стенос, находившемся при море. Потом, немного спустя, дано было ей новое повеление вступить в монашество, – что немедленно и исполнено. Так поступили с царицей.
74
74. Этот храм впоследствии сделался храмом монастыря, который в летописи Анны Комниной (1,9) называется Пиперус.
21. А освободившийся из плена василевс Диоген считал для себя крайне печальным – не получить снова верховной власти. Поэтому, рассылая по всем городам и селам нарочных, он собирал войска и запасался деньгами. Когда
Тогда схватились оба войска, и пало весьма много доблестных воинов как с той, так и с другой стороны. Наконец, когда Константин Дука отважно бросился на стоявших во главе и сделал натиск на их фалангу, – воины Диогеновы обратились в бегство. При этом много пало защитников Диогена, сам же он убежал и с немногими заперся в одной крепостице. Этот первый успех воодушевил приверженцев василевса Михаила и положил начало погибели Диогена. Он и тогда уже попался бы в плен, если бы не следующий случай. Был в то время некто, по имени Хутатарий, производивший свой род из Армении, человек умный и мужественный. Получив от Диогена одну из самых важных правительственных должностей, когда Диоген был еще ромейским василевсом, он теперь, желая воздать ему благодарностью в его несчастий, привел к нему большое число ратников, советовал ему не унывать и обещал весьма много, но отклонял его от сражения с войсками Дуки Константина, а перевел в Киликию, в ущелья тамошних гор, [75] где увеличил его войско, снабдил его оружием, дал денег и, во время войны с противником, обещал держать военные расходы.
75
75. Киликия была страна самая гористая, ибо по всем направлениям прорезывалась скаластыми отраслями Тавра. Притом в Киликии было построен множество крепостей, которым по гористой их местности, были непреодолимы. Поэтому киликийские ущелья совершенно обезопасивали войска Диогена. (Прим. к 1-му изданию.)
22. По этому случаю василевсу Михаилу и кесарю опять настала надобность в советах, и члены синклита были собраны. Одним казалось лучше примириться с Диогеном и уступить ему часть верховной власти, другим же – воевать с ним и никак не допускать его вступить снова на престол.
Сперва было принято предложение мира, и от василевса Михаила послана была к нему через послов грамота, с обещанием забвения зла. Но Диоген, которому как будто приписывали какое-то зло, тогда как он не сделал ничего злого, по справедливости отверг такое предложение, и не только не отказывался от царства, но и объявил себя крайне несправедливо оскорбленным. Так шло дело с Диогеном. Между тем ненавистник добрых людей воздвиг гонение на Комниных, – и вот как это было. Он нашёл одного дерзкого на словах человека и, изощрив язык его, как змеиный, вооружил его против благородной матери Комниных. Сплетя некоторую клевету – порождение лжи, он составил подложное письмо от имени Комниной к Диогену, и представил его василевсу. [76] Василевс, не обратив внимания на то, кто такой обвинитель, тотчас же увлекся гневом.
76
76. Я.Н. Любарский в примечаниях к Алексиаде указывает, что у Анны Далассиной действительно была переписка с Романом Диогеном.
Собран суд, – и эта благородная, мужественная и мудрая жена позвана во дворец. Является. Но василевс сам постыдился принять участие в рассмотрении дела; пришли же только судьи, да госпожа, и глашатай позвал её к суду. Мужественная и великодушная, она приступает со светлым лицом и, спокойно вынув находившуюся у ней под верхней одеждой икону Судии всяческих, с внушающим уважение видом и взором обращается к судьям и говорит: «Здесь предстоит теперь Судия мой и ваш; взирая на Него, произнесите мнение, не недостойное Судии, видящего тайное». Выслушав это сильное слово, судьи были поражены страхом, и некоторые, порицая клевету, стали отказываться от участия в суде; ибо истина просияла (для них), как огонь, таившийся под пеплом. Но, тогда как одни питали в сердце своем страх Божий и болезновали духом спасения, другие, желавшие все делать в угоду сильным, остались строгими её судьями. Впрочем, так как им невозможно было подтвердить клевету, а между тем они совестились державного, еще же более совестились того, кто устроил эту клевету; то, не произнося решительного суда, положили оставить дело в подозрении. Вот глупость! Какое тут подозрение, – смело мог бы сказать им кто-нибудь, – когда обвинитель говорит бессовестно, а обвиняемый отражает обвинение благородно, и когда один – бродяга, готовый, если нужно, продать правду и за обол, а другой – выше всякого подозрения и едва ли краснеет пред самою правдой! Этим – то заключением окончено совещание, походившее чуть не на каиафино, – и обвиненная с детьми сослана была на остров Принца. [77]
77
77. Остров Принца лежит на Мраморном море в виду Константинополя. Gyllius libr, 5, de Bosphoro Thracio. Это название получил он, говорят, от того, что на него нередко удалялись дочери государей, избравшие жизнь отшёльническую. Кедрин свидетельствует, что на этом острове Юстиниан младший выстроил монастырь, который потом бывал местом заточения знаменитых особ женского пола. Тheophan. р. 405. (Прим. к 1-му изданию.)
23. Так поступили с Комниными. Между тем василевс Михаил и приверженцы кесаря, по возвращении в Константинополь дуки Константина, второго, как выше сказано, сына кесаря, который сражался с Диогеном и победил его, – отчаявшись уладить дело миром, рассуждали о том, как им противостоять Диогену.
Они боялись, чтобы, пользуясь теперь безопасностью и свободой, он не набрал войска еще больше прежнего, не собрал денег в округе антиохийском и не увеличил тем трудности победить его. Посему кесарь тотчас призывает к себе своего сына Константина и приказывает ему снова взять войско и выступить против Диогена. Когда же тот отказался, позван был старший сын Андроник и получил тоже приказание – идти в поход. Послушный отцу, более чем кто другой, он тотчас приготовился к этому делу и, в тот же день простившись с василевсом и кесарем, переправился через Халкидонский пролив. В окрестностях Халкидона провел он шесть дней, пока заготовлено было все нужное для похода, а потом, направляя оттуда путь к востоку, стал собирать войска. Поспешно собрав все, он пошёл с ними к Киликии.