Историческое похвальное слово Екатерине II
Шрифт:
Монархиня повелела – и Россия, дотоль не соразмерная в частях своих, подобно дикому произведению Натуры или слепого случая, прияла вид гармонического размера, подобно творению совершенного Искусства; части сравнялись между собою, и каждая Губерния ограничилась удобнейшим для нее пространством. Монархиня повелела – и глас Ее, как лира Амфионова, творит новые грады, если не великолепием художества, то своею пользою украшенные. Уже земледелец не принужден надолго расставаться с мирными Пенатами, чтобы в отдалении искать защиты от притеснителя, суда на хищного соседа или потребностей для жизни своей. Уже каждое селение означает близость города, где правосудие берет под свою эгиду пастыря и оратая; где торговля удовлетворяет их главным потребностям и где свободно меняются они плодами трудов своих. Благоразумный Политик видит в начальном недостатке сих юных заведений
Сии округи, заключая в средоточии своем столицу Губернии, которая управляет их политическими действиями, представляет образ различных семейств под начальством единого, главного, и Государев Наместник имел благословенную власть отца [22] . Ходатай за пользу общую и государственную, заступник утесненных и побудитель безгласных дел, но не судия, он наблюдал течение правосудия движение весов его и мог остановить беззаконие, относясь или в Сенат, или к Самой Монархине; пресекал всякого роду злоупотребления, излишнюю роскошь, тиранство и жестокости. Доброхотство и любовь к народу долженствовали быть его главным свойством [23] . – Монархическое Правление требует такого соединения блюстительных властей в одном человеке, для хранения порядка в разных уделах государства – и когда Франция вышла из бурного хаоса безначалия и снова заняла место свое между Европейскими Державами, тогда хитрый властелин ее, наученный опытностию, должен был для лучшего благоустройства установить Префектов, которые суть не что иное, как Наместники Государевы.
22
Сия благодетельная должность есть ныне должность Губернаторов.
23
См.: «Учреждение».
Учреждение Губернского Правления было совсем новое и беспримерное в России: место, ограниченное исполнительною властию, без всякой судебной. Монархиня чувствовала, сколь нужно отделить сию власть, чтобы главное Место в Губернии не присвоило себе опасного самовластия; и таким образом, оно не может предписать решения нижним Судам, которые в совершенной свободе действуют по уставам; но требует от них скорости, наказывает пенею нерадивую медленность; и в случае неисправления предаст виновного законам – следственно имеет все способы благотворить обществу, не вмешиваясь в права Судейские.
Прежде в Губернских и градских судилищах соединялись дела всякого роду, и своим множеством, своим разнообразием затрудняли их: Монархиня отличила гражданские от уголовных, частные от государственных и предписала им особенный путь, как для скорейшего, так и для лучшего производства, ибо единство упражнений научает Судью быстрому соображению обстоятельств и вернейшим способам открывать истину. Два Департамента Магистратов, Верхних Расправ и Земских Судов, Уголовная и Гражданская Палаты образуют две нити правосудия, которые соединяются между собою только в делах смешенных или двояких. Сии Палаты, имея права Коллегий, судят в средоточии Губерний, нет дальних переносов; все нужные объяснения могут быть доставляемы скоро, и медленность, первое зло по неправде, пресекается. – Государственные пользы, вверенные Казенной Палате (которая действует, так сказать, на месте, знает обстоятельства, знает особенные выгоды своей Губернии и не развлекается уже никакими другими предметами), составили лучшую систему хозяйства; Казна обогатилась новыми доходами и вернейшим сбором прежних.
Дворянская Опека и Сиротский Суд, которые, подобно небесному Провидению, пекутся о беззащитных младенцах и вдовах; Общественное Призрение, которое благотворит несчастным жертвам бедности и недугов, воспитывает сирых, управляет работными домами (где бедный гражданин, лишенный всего, кроме сил, трудами своими живет и другим пользу приносит), местами наказания или, лучше сказать, исправления гражданских пороков; и наконец, Совестный Суд, который есть человеколюбие правосудия (божественная и беспримерная мысль в законодательстве!), останутся в России вечным памятником
Политическое и нравственное действие такого нового, всеобъемлющего Учреждения долженствовало скоро означиться в государстве.
Многочисленное Российское Дворянство со времен Петра Великого служило мечом отечеству до изнеможения сил своих; тогда под знаменами воинскими, в шумных станах, среди опасностей и сражений, надлежало искать почтенных сынов России. Великий Император, образуя армию, хотел, чтобы отличенные гражданскими правами отличались ревностию и служили до последней возможности: необходимость сего требовала. Но обстоятельства переменились. Уже Россия могла обойтись без сего принуждения, и Петр III заслужил благодарность Дворянства, оказав доверенность к его свободной патриотической ревности. С того времени провинции и села оживились присутствием многих Благородных, которые могли с честию оставить воинскую службу; они вели спокойную, но праздную и для государства мало полезную жизнь; хозяйство и ловля зверей, которая приятным образом напоминала им воинскую деятельность, были единственным их занятием. Россия, особливо в отдаленных частях своих, представляла картину Феодальных веков Европы, когда всякий владелец казался отделенным от государства составом; и если бы тяжбы, рождаемые грубым корыстолюбием и самою праздностию, не давали иногда чувствовать нашим Дворянам зависимость их от Правления, то они могли бы некоторым образом забыть отношения гражданина к государству. Такое состояние, конечно, не благоприятствовало духу общественности и патриотизма!
Но открытие Наместничеств открыло Дворянам новое поле деятельности, вывело их из произвольного заточения, соединило в общество, более познакомило между собою и возвысило цену доброго мнения о человеке. Прежде любопытные иностранцы находили в России пустые, унылые города, где пять или шесть Судей составляли все общество; но теперь в каждой Губернии находят они цветущую столицу, украшенную новыми зданиями, оживленную присутствием многочисленного Дворянства, которое призывает их к веселиям лучших Европейских городов и своим приятным гостеприимством, ласковою учтивостию доказывает им, что обширные степи и леса не служат в России преградою для успехов светской людкости.
Прежде какая-то грубая восточная пышность отличала богатых Дворян в провинциях – теперь общий вкус в жизни сближает состояния, без роскоши украшает посредственность и самому недостатку дает вид довольства.
Прежде Дворяне наши гордились какою-то, можно сказать, дикою независимостию в своих поместиях – теперь, избирая важные судебные власти и чрез то участвуя в правлении, они гордятся своими великими государственными правами, и благородные сердца их более, нежели когда-нибудь, любят свое отечество.
Прежде человеколюбивый родитель, удаленный от столицы, в сельском уединении не имел средства достойным образом воспитывать своих детей – теперь, в новом порядке вещей, нашел он более возможности образовать ум и сердце их. Пребывание многих дворянских семейств в Губернских городах и старания Правительства способствовали везде заведению благородных училищ.
Сия перемена, столь благоприятная для государственного просвещения, не имела вредного действия и на сельское хозяйство. Великая Законодательница все предвидела, и почти для всех Дворян, избираемых в должность, назначила месяцы отпусков в самое то время, когда сельские работы требуют глаз помещика. Ссылаясь на опыт, спрашиваю: не процвело ли в наше время и самое земледелие в России? Сие изъясняется двумя причинами: во-первых, открылись новые способы для торговли, всегда имеющей влияние на хлебопашество; во-вторых, Дворяне, чрез взаимное сообщение сведений, узнали лучшие способы земледелия, и старинные предрассуждения (ибо оно также имеет их) уступили место новейшим полезным опытам.
Дерзну ли еще сказать истину? Новое Учреждение пресекло многие злоупотребления господской власти над рабами, поручив их судьбу особенному вниманию Наместника. Сии гнусные, но к утешению доброго сердца малочисленные тираны, которые забывают, что быть господином есть: для истинного Дворянина, быть отцом своих подданных, – не могли уже тиранствовать во мраке; луч мудрого Правительства осветил их дела; страх был для них красноречивее совести, и судьба подвластных земледельцев смягчилась. Но чувствительное и патриотическое сердце желало бы еще найти другую, утешительнейшую причину такой благой перемены – и для чего сверх боязни, не признать нам в сем случае и спасительного действия лучшей нравственности?