Истории базы и другие рассказы
Шрифт:
– Ого, да за этого парня весь комбинат, как один отдаст голоса! – воскликнул Щунбром и стукнул меня по плечу.
Я встретился взглядом с Конни и, смутившись, опустил голову.
– Все это прекрасно, – вежливо, но твердо заявил Ламермур, – но не забывайте, что у нас не так давно уже были выборы. И избирать нового человека при всем моем уважении к моему другу Эдди Тотсу нельзя, пока жив старый президент. В противном случае это будет расценено как мятеж, переворот, бунт… Ведь данные на него уже отправлены в метрополию и там прекрасно знают, что президентом планеты Филумбридж нами единоглавно избран Этот-С-Прозеленью …
– «Брюнет тридцати лет, – дрогнувшим от волнения голосом произнесла Конни, – коренной житель Филумбриджа, холостой, среднее, из рабочих … с брюшком …» – при этих словах она зарделась и потупила взгляд.
– Но, ведь, он человек! – воскликнул Ламермур.
– А, где написано, что коренным жителем Филумбриджа должен быть обязательно шестиног? – возразил Шунбром.– Тем более, как выяснилось, они тут существа пришлые. Какое им дело до наших проблем? А этот-с … Вернее я хотел сказать, Тотс прозелень … тьфу ты! Что я говорю? Я хотел сказать, наш Тотс, Эдди Тотс, а вовсе не … Братцы! – замогильным шепотом произнес он. – Ведь у них даже фамилии совпадают, Эдвард Тотс и … нехватает лишь маленькой приставочки, дописки в паспорте…
Все взоры обратились на меня.
– Нет, – сказал я твердо. – Я не позволю пачкать свой паспорт этой гнусной приставкой. Да, я Тотс, но никакой не Прозеленью! Вам ясно?
– Мне ясно, – встрял тут мой папаша. – Мне абсолютно ясно, что ты круглый дурак. А я лично давно хотел получить какую-нибудь фамилию поцветистее. Александр Павлович Тотс-Прозеленыо. И ты, паршивец этакий, тоже автоматически позеленеешь, если не хочешь, чтобы я тебя проклял!
– Нет! – воскликнул я в отчаянии. – Никогда, вы слышите? Никогда не соглашусь я носить эту отвратительную, эту ужасную фамилию! … – и бросился к двери.
– Постойте, Эдди! – хрустальный голосок Конни зазвенел мне вослед. – А что, если … кто-нибудь … разделит с вами часть этой тяжелой ноши и тоже возьмет себе её… я имею ввиду эту фа… фамилию …
– Тогда …– пробормотал я, делая шаг к ней, – тогда я, конечно, постараюсь к ней привыкнуть … хоть это, конечно, будет нелегко…
—… С тех пор, – заключил свой рассказ наш новый знакомец, – прошло уже свыше тридцати лет, у нас трое детей и пятеро внуков, но ни я, ни Конни так и не смогли привыкнуть к этой дурацкой фамилии. Сами понимаете, простым смертным легче сменить фамилию, чем нам, политикам. Эта дурацкая кличка уже сидит во всех официальных протоколах и договорах …
– Силы небесные! – воскликнул Акакий Евграфович Борзой. – Уж не хотите ли вы сказать, что были избраны президентом планеты?
– Что значит «был»? – удивился тот. – Я и сейчас… э-э-э…
Но в этот самый момент в коридоре послышался оживленный разговор, цокот каблуков и на пороге Хрычевни показалась собственной персоной, сверкая своей сногсшибательной красотой, секретарша заведующего Базой, Марья Антоновна, прозванная в народе за стать свою и царственное величие Марией Антуанеттой. Она грозно повела очами, наморщила носик от застарелого табачного смрада и, чуть завидев нашего рассказчика, умильно улыбнулась и сложила руки на своей царственной груди.
– Ах, ваше превосходительство, – прощебетала она пленительным контральто. – Мы уж с ног сбились, вас разыскивая. Прилетел! – торжественным шепотом сообщила она.
Услышав это, Тот-С-Проэеленью вскочил, обвел всех сидящих сияющим, увлажненным взором и поспешил прочь, впопыхах забыв даже попрощаться. После его ухода в Старой Хрычевне надолго воцарилось молчание, пока старый дядя Афлатун не шваркнул в сердцах по столу костяшками домино и не пробурчал, перемешивая их с остальными:
– Я с первой минуты понял, что человечишко этот – никчемный. Да и какой от нее прок, от политики?
Баку, 1980-1989 гг.
Прощай, Амазония!
В ночь на 30 декабря 23…года в Старой Хрычевне было на удивление тихо и пусто. Как всегда, на праздники ввели усиленное дежурство, и наши старички, пожарные, электрики и коменданты, неторопливо бродили по этажам, придирчиво потягивая носами воздух у распределительных щитов и гася свет в коридорах. А в укромном уголке, в самом дальнем тупике сорок седьмого яруса, лениво шлепали в нарды некогда бравый командор Афлатун с дядей Рафиком, на не клеился «козёл» у Фишера, Брокса и Саввы Грохотова. Они позвали меня четвертым, но не будучи искушенным в этой древней, мудрой игре, я счел за лучшее отказаться. И правильно сделал.
Спустя минут пять игра умерла сама собой. Дядя Рафик угрюмо, грохотом захлопнул доску, присовокупив, что «только дурак на собачь кость надеяться будет». Афлатун саркастически улыбался. В Старой Хрычевне воцарилось молчание, которое было, как правило, преддверием интереснейших бесед. И тогда-то из дальнего угла послышался глухой, скрипучий голос:
Послышалось мне, что кто-то из вас говорил здесь о командоре Вильдане…
Это прошамкал внезапно пробудившийся дедушка Бахрам, обведя публику тусклым взглядом подслеповатых глаз.
– Я знавал командора Вильдана, – добавил он с многозначительной улыбкой.
Старики заулыбались и принялись подталкивать друг друга локтями. И я понял, что мне необычайно повезло. Обычно дедушка Бахрам являлся в Хрычевню раньше всех, закуривал безникотиновую сигаретку на длинном резном, слоновой кости мундштуке и дремал без просыпу до самого отбоя, не пробуждаясь даже тогда, когда прикуривал новую сигаретку от догоревшей. Говорили, что он знает одну-единственную сногсшибательную историю, которую рассказывает раз в году, когда просыпается. И всякий раз по-новому,
– Да, я летал с .командором Вильданом целых полтора года на знаменитой «Черной Черепахе» – продолжал дедушка Бахрам. – И клянусь вот этим тюбиком хлебной пасты, что ни разу более твердая рука не ложилась на тумблеры пульта управления, и под броней фул-дефензового скафандра не билось более благородного сердца, чем его. Мы видели фиолетовый ужас Лагонда и безумие Черной дыры Н-25, удирали от болидного потока Диоскуров и вместе бродили по сказочным садам Амазонии…
– Опять он завел про свою Амазонию! – скрипнул зубами Афлатун.