Истории длиной в день
Шрифт:
именно с этим чудом общаться.
Решив, что мне просто жизненно необходимо провести наружное наблюдение, я не стал
приближаться к ним, и вот уже неделю мелькал поблизости, давая «диким зверькам», как их
назвал Олег, привыкнуть к моему присутствию.
Поймите меня правильно, мне нужно было собрать максимум серьезной информации
об этом веянии, чтобы понять, действительно ли оно привлекает людей с повышенной
эмоциональностью, и не окажется ли так, что к ним же потянутся и люди с повышенной
чувствительностью, из которых мы с Олегом могли бы подготовить Исповедников.
На мою беду, среди тех, за кем я наблюдал целую неделю, не было ни единой мало-
мальски зрелой личности, а с людьми моложе хотя бы восемнадцати лет жизнь приучила нас не
связываться уже очень давно.
И вот, в тот день, когда я уже готов был бросить эту безнадежную затею к чертовой матери,
появилась та, которая была, по меньшей мере, старше остальных года на четыре.
Поблагодарив судьбу за предоставленный мне шанс, я направился к ней.
– Привет.
В ответ на приветствие, меня одарили изумительно печальным взглядом из под длинных
ресниц, и соизволили повернуть в мою сторону голову.
– Привет – ответила она тусклым голосом, с превосходно поставленным надрывом, которого в
реальности не было и в помине.
Я «считывал» все, что мне было доступно на текущий момент, и отчетливо ощущал, что мной
заинтересовалась не только она, но и еще с пяток девочек бродивших по округе.
– Извини, ничего если я тут побуду с вами?
– Твое дело.
Я был удивлен. Девочка была в потенциале превосходной актрисой, которая могла крайне
убедительно изобразить грусть и тоску с одиночеством вперемешку.
– У тебя что-то случилось? – поинтересовался я, решив немного поиграть в предлагаемую ей
затею.
– Да. Но до этого никому нет дела.
– И что же?
– Прекрати, - ее голос взвился под небеса – прекрати показывать, что тебе не все равно. Ты
такой же, как они все.
Она поднесла к носу платок, и слезы полились у нее из глаз.
Ладно, подумал я, хочешь раскрутить меня, девочка, вперед. Мне будет чему у тебя
поучиться. А фокус с платком, от которого слегка попахивало луком, слишком стар, чтобы я его не
знал.
– Извини, - сказал я – я не хотел тебя расстраивать. Но ты и вправду считаешь, что я подошел
бы к тебе, если бы не увидел что тебе плохо? Я же не бревно бесчувственное.
Она оглядела меня еще раз, и я почувствовал, как ее интерес ко мне возрастает.
Посмеиваясь в душе, поскольку я вполне отдавал себе отчет в том, как я выгляжу в пошитом
на заказ костюме рядом с ней, сошедшей со страниц второсортной манги, я сделал самое
участливое лицо, на которое был способен.
– Может и так. Вот только ты все равно не поймешь.
В ее голосе была убежденность и затаенное превосходство.
– Я попытаюсь.
Она вздохнула.
– У тебя не получится. Чтобы ты хоть что-то понял, тебе надо было бы чувствовать все хотя бы
вполовину так, как чувствую я.
– Кто знает. Может я и могу это.
Она покачала головой, но я видел, как ее распирает от ее шанса поразвлечься и посмеяться
над простофилей.
– Расскажи, в чем дело? Несчастная любовь? Разбитое сердце? Кто-то умер?
И она принялась кормить меня красивой и крайне меланхоличной сказкой о том, что
случилось с ней совсем недавно.
Я стоял рядом, слушал и кивал, в особенности потому, что достаточно было лишь поменять
имена действующих лиц и время событий, вкупе со стилем изложения, и я мог с уверенностью
сказать, что я присутствовал в театре на этом спектакле.
Когда же примерно с середины ее повествования я продолжил рассказ вместо нее, оставив
ей удел кивать и слушать меня, я уже искренне наслаждался.
– Откуда ты знаешь? – опомнилась вдруг она.
– Знаю. Ты что, только что с репетиции? Вольное изложение известных произведений? Так ты
не ту публику выбрала. Здесь это оценят меньше чем на сцене.
Она вспыхнула как маков цвет, и это было первое искреннее проявление чувств. Когда вас
ловят на таком, то очень тяжело держать в узде непроизвольные реакции.
– Ты решил надо мной посмеяться! – завопила она, и попыталась залепить мне пощечину.