Истории для девочек (сборник)
Шрифт:
В первую минуту я испугалась. «Убежим!» – хотелось мне крикнуть моему двоюродному брату. Но, вспомнив, что я королева, а королевы должны быть храбрыми, по крайней мере в присутствии своих пажей, я сдержалась.
– Юлико, – спросила я моего пажа, – как ты думаешь, что бы это могло быть?
– Я думаю, это злые духи, – без запинки отвечал мальчик.
– Какой же ты трус! – сказала я, заметив, как он весь дрожит от страха и добавила: – Огонек светится из Башни смерти.
– Башни смерти? Почему эта башня так называется? – спросил он.
Присев на краю
– Давно-давно, когда мусульмане бросились в Гори и предприняли ужаснейшую резню в его улицах, несколько христианских девушек-грузинок заперлось в крепости в одной из башен. Храбрая и предприимчивая грузинка Тамара Бербуджи вошла последней в башню и остановилась у закрытой двери с острым кинжалом в руках. Дверь была очень узка и могла пропустить только по одному турку. Через несколько времени девушки услышали, что их осаждают. Дверь задрожала под ударами турецких ятаганов.
– Сдавайтесь! – кричали им враги.
Но Тамара объяснила полумертвым от страха девушкам, что смерть лучше плена, и, когда дверь уступила напору турецкого оружия, она вонзила свой кинжал в первого ворвавшегося воина. Враги перерезали всех девушек своими кривыми саблями, Тамару они заживо схоронили в башне.
До самой смерти слышался ее голос из заточения; своими песнями она прощалась с родиной и жизнью…
– Значит, огонек – ее душа, не нашедшая могильного покоя! – с суеверным ужасом решил Юлико и, дико вскрикнув, пустился к дому. В тот же миг огонек в башне потух…
Ложась спать, я решила для себя, что хорошенько прослежу за таинственными огоньками в башне.
В эту ночь мне плохо спалось… Мне снились какие-то страшные лица в фесках с кривыми ятаганами в руках, слышались дикие крики, стоны и голос, нежный, как волшебная свирель, голос девушки, заточенной на смерть…
Несколько вечеров подряд я отправлялась к обрыву в сопровождении моего пажа. Мы садились на краю обрыва и, свесив ноги над бегущей далеко внизу Курой, предавались созерцанию. Случалось, что огонек потухал или переходил с места на место, и мы с ужасом переглядывались с Юлико, но не уходили с нашего поста.
– Юлико, – говорила я ему шепотом, – как ты думаешь, бродит там умершая девушка?
И, встретив его глаза, расширенные ужасом, я добавила, охваченная каким-то жгучим, но почти приятным ощущением страха:
– Да, да, бродит и просит могилы.
– Не говорите так, мне страшно, – молил меня Юлико чуть не плача.
– А вдруг она выйдет оттуда, – продолжала я пугать его, чувствуя сама, как трепет ужаса пронизывает меня, – и утащит нас за собою?
Храбрый паж с ревом понесся к дому по каштановой аллее, а за ним, как на крыльях, понеслась и сама королева, испытывая скорее чувство сладкого и острого волнения, нежели испуга…
– Юлико! – сказала я ему как-то, сидя на том же обрыве и не сводя глаз с таинственно мерцающего огонька. – Ты меня очень любишь?
Он посмотрел на меня глазами, в которых было столько преданности, что я не могла ему не поверить.
– Больше брата? – добавила я только.
– Больше, Нина!
– И сделаешь для меня все, что я ни прикажу?
– Все, Нина, приказывайте! Ведь вы моя королева.
– Хорошо, Юлико, ты добрый товарищ! Завтра в эту пору мы пойдем в Башню смерти.
Он вскинул на меня глаза, в которых отражался ужас, и задрожал как осиновый лист.
– Нет, ни за что, это невозможно! – вырвалось у него.
Я смерила его презрительным взглядом.
– Князь Юлико! – гордо отчеканила я. – Отныне вы не будете моим пажом.
Он заплакал, а я, не оглядываясь, пошла к дому.
Не знаю, как мне пришло в голову идти узнавать, что делается в Башне смерти, но раз эта мысль вонзилась в мой мозг, отделаться от нее я уже не могла. Отказ Юлико стал для меня всего лишь поводом к тому, что гордость за этот подвиг будет только у меня!
И вот страшная минута настала. Как-то вечером, простясь с отцом и бабушкой, чтобы идти спать, я свернула в каштановую аллею и одним духом домчалась до обрыва. Всего за несколько минут я спустилась на берег Куры и, пробежав мост, поднялась по скользким ступеням, поросшим мхом, к руинам крепости. Все ближе и ближе, точно путеводной звездой, мелькал мне приветливо огонек в самом отдаленном углу крепости. То была Башня смерти…
Я лезла к ней по ее каменистым уступам и – странное дело! – почти не испытывала страха. Когда передо мною зачернели в сумерках наступающей ночи высокие, полуразрушенные стены, я оглянулась назад. Наш дом покоился сном на том берегу Куры, точно узник, плененный мохнатыми стражниками-чинарами. Нигде не видно было света. Только в кабинете отца горела лампа. «Если я крикну – там меня не услышат», – мелькнуло в моей голове, и на минуту мне сделалось так жутко, что захотелось повернуть назад. Но любопытство и любовь к таинственному превозмогли чувство страха, и через минуту я уже храбро пробиралась по узким переулкам крепости к самому ее отдаленному пункту, откуда приветливо мигал огонек. Я тихонько толкнула дверь и стала бесшумно, испуганно прислушиваясь к малейшему шороху, подниматься по шатким ступеням. Прямо передо мною – дверь, через щель которой проникала узкая полоса света. Я приложила глаз к дверной щели и чуть не вскрикнула во весь голос.
Вместо призрака горийской красавицы я увидела трех сидевших на полу горцев, которые при свете ручного фонаря рассматривали куски каких-то тканей. Они говорили тихим шепотом. Двоих из них я разглядела. У них были бородатые лица и рваные осетинские одежды. Третий сидел ко мне спиной и перебирал в руках крупные зерна великолепного жемчужного ожерелья. Тут же рядом лежали богатые, золотом расшитые седла, драгоценные уздечки и нарядные, камнями осыпанные дагестанские кинжалы.
– Так не уступишь больше за штучку? – спросил один из сидящих того, который был ко мне спиною.