Истории драматургии театра кукол
Шрифт:
Пародийная острохарактерная внешность, солено-острая реприза, подобная удару, и палочный удар – «прививка от смерти», стоящая крепкого словца, – вот, наверное, те компоненты, которые решали успех спектакля у «подлого» люда. А уж острого словца народные кукольники не жалели ни для квартального, ни для невесты «из двенадцатой роты».
Поведение героя комедии обусловливалось не только характером, выдумкой, личностью самого кукольника, но и проекцией на кукольную сцену идеалов, интересов, тайных желаний и устремлений публики.
Историки русского театра неоднократно отмечали сходство многих сцен русской народной кукольной комедии не только с лубочными картинками, но и с «шутовской комедией» XVIII в., а также со многими интермедиями.
«Шутовская комедия» начала XVIII в. во многом тождественна известным вариантам «Петрушки» XIX в. Здесь высмеиваются невежественные лекари-шарлатаны, иностранцы. Анализируя
Сюжет комедии о Петрушке во 2-й пол. XIX в. складывался из встреч Петрушки с теми или иными типажами-персонажами; Петрушка встречался с Невестой и обсуждал с музыкантом-Шарманщиком и зрителями ее достоинства и недостатки, встречался с Цыганом, покупал у него лошадь, расплачиваясь «березовыми деньгами» – палочными ударами; упав с коня – звал Лекаря-немца. После комической сцены лечения, как правило, убивал Лекаря, затем следовала сцена пародийных похорон. Далее появлялся Капрал или Солдат и объявлял, что Петрушку «забривают» в армию, затем учил его солдатским приемам. Эта сцена также традиционно заканчивалась избиением или убийством Капрала. Подобным образом Петрушка обходился и с Барином, бравшим его в услужение, и с Отцом убитого им Лекаря или Капрала, которые появлялись сразу после этих убийств, и со многими другими. Заканчивалась комедия чаще всего тем, что появлялся Барбос, или Чёрт, который хватал Петрушку и волок за ширму. Петрушка с криком: «Прощай, жизнь молодецкая!..» расставался с публикой до следующего представления.
Еще более очевидно сюжетное тождество «Петрушки» со сценами русских драматических интермедий, например, с интермедией «Херликин и Судья», датируемой началом XVIII в. В ней Херликин подает Судье жалобу:
«СУДЬЯ. О чем твое прошение?
ХЕРЛИКИН. Тому явствует мое доношение.
СУДЬЯ. ( Отдает секретарю ). Секретарь, доношение сие прими / И о чем оно явствует, прочти.»
В доношении Херликин жалуется на мух и комаров и просит Судью о защите. Судья же решает, чтобы Херликин сам бил своих обидчиков. Тогда Херликин начинает бить Судью и Секретаря:
«СУДЬЯ. За что ты бьешь меня?
ХЕРЛИКИН. Молчи, я – муху, а не тебя! / Так и сюды уже поспела, / Эдак она, где села! ( по сем ударит секретаря ).
СЕКРЕТАРЬ. Изрядно присудил.
ХЕРЛИКИН. Уже много я убил. / Вот там, вот сям, / Вот зде, и везде, / Аха, ха, охо, хо! ( И тако с тем судей прогоняет )» [157] .
Подобное сходство интермедий с народной кукольной комедией позволяет сделать вывод о том, что не только лубочные листы, но и литературно-драматургические произведения того времени могли быть источниками вдохновения кукольников, сочинявших новые сцены для своего импровизированного представления. В свою очередь и сами эти народные импровизационные кукольные представления, сценки могли стать источником для того или иного лубочного листа, той или другой драматической интермедии.
Косвенным подтверждением нашего предположения является и утверждение итальянского исследователя комедии дель арте Пьетро Ферриньи о том, что «лучшие актеры комедии импровизации XVII–XVIII вв. признавали первородство кукольной комедии и были авторами кукольных пьес (Руццанте, Джиральди, Андреа Калма, Мари Негро, Пьетро и Джованни Бриоччи, Вергилий Веруччи)» [158] .
Проанализировав значительное число драматических пьес итальянского театра XVII–XIX вв. и одновременно сценариев итальянской комедии масок, Ферриньи приходит к выводу, что «…эти пьесы – не что иное, как переделанные и заполненные бесконечными разговорами пьесы марионеток» [159] . Написать пьесу для кукол, проверить её на публике, а затем, расширив диалоги, видоизменив сюжет, передать драматической труппе – один из тех путей, которые использовали драматурги в прошлом. Вероятно, эти процессы влияния драматургии драматического и кукольного театров были взаимными.
В XIX в. популярность народной кукольной комедии достигла пика, ее стали замечать в образованных, литературных кругах, о ней писали Д. Григорович, Ф. Достоевский, В. Курочкин, Н. Некрасов и многие другие.
В издававшемся в Петербурге сатирическом журнале «Искра» за подписью «Скорбный поэт» 27 апреля 1864 г. публикуется стихотворение Г. А. Жулева «Петрушка», где поэт дает довольно полное изложение сюжета этой народной пьесы: «К нам на двор шарманщик нынче по весне / Притащил актеров труппу на спине / (Деревянных, впрочем, а не тех живых, / Что играют роли из-за разовых). / Развернул он ширмы посреди двора; / Дворники, лакеи, прачки, кучера / Возле ширм столпились, чтобы поглазеть, / Как Петрушка будет представлять камедь… / Из-за ширм Петрушка выскочил и ну: / “Эй, коси-малина, вспомню старину!” / Весело Петрушка пляшет и поет; / “Молодец каналья!” – говорит народ. / Вот пришли арапы, начали играть, – / А Петрушка палкой по башкам их хвать! / С жалобой арапы поплелися в часть… / Голоса в народе: “распотешил всласть!” / Выскочил квартальный доблестный и стал / Приглашать Петрушку за скандал в квартал… / Петька не робеет: развернулся – хлоп! / Мудрое начальство в деревянный лоб… / “Молодец Петрушка!” / Но все стихло вмиг: / Из-за ширм явился красный воротник, / Подошел к Петрушке и басит ему: / “Что ты тут, каналья?.. Я тебя уйму!..” / Петька не робеет: взявши палку, хлоп! / Мудрое начальство в деревянный лоб. / Хохот одобренья; слышны голоса: / “Не сробел начальства!.. Эки чудеса!..” / Петька распевает, весел, счастлив, горд, – / Вдруг из преисподней появился чёрт. / И басит Петрушке: “Ну, пойдем-ка, брат!..” / И повлек бедняжку за собою в ад. / Запищал Петрушка… “Не юли, вперед! / Вот те и наука!” – порешил народ. / Я б сказал словечко за Петрушку, но / Многих ведь, пожалуй, раздражит оно» [160] .
Через пять лет, в 1869 г., в февральском номере «Отечественных записок» была опубликована и глава «Сельская ярмонка» из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», где автор также упоминает фабулу этой народной уличной кукольной комедии: «Комедию с Петрушкою, / С козою с барабанщицей / И не с простой шарманкою, / А с настоящей музыкой / Смотрели тут они. / Комедия не мудрая, / Однако и не глупая, / Хожалому, квартальному / Не в бровь, а прямо в глаз!» [161]
Но впервые в отечественной литературе о русской народной уличной кукольной комедии, ее героях, сюжетах, исполнителях подробно написал в развернутом очерке «Петербургские шарманщики» Д. В. Григорович (1843) – писатель, член-корреспондент Петербургской академии наук. Он отметил, что кукольная комедия была основным промыслом итальянцев. «Обрусевший итальянец, – писал он, – перевел ее, как мог, на словах русскому своему работнику, какому-нибудь забулдыге, прошедшему сквозь огонь и воду, обладающему необыкновенною способностью врать не запинаясь и приправлять вранье свое прибаутками, и тот уже преобразовал ее по-своему…» [162] .
Григорович указывал на итальянских кукольников как на один из ключевых источников формирования русской кукольной комедии XIX в. Здесь же он писал о том, что итальянские шарманщики часто создавали в Петербурге то фабрику гипсовых фигур, то балаганы, где игрались кукольные комедии. Автор очерка заметил также, что «итальянцы [в русском кукольном промысле. – Б. Г.] занимают первое место» и в их кукольных комедиях действуют одновременно Пульчинелла и Петрушка.
Действительно, на протяжении нескольких сотен лет традиции театра кукол давали в Италии великолепные плоды: рождались и шли в мир гениальные кукольные типажи, здесь родился Пульчинелла – родоначальник не только большой семьи кукольных героев, но и огромного количества персонажей, ставших классическими в мировой литературе и драматургии. Спектр интересов итальянской драматургии театра кукол был широк: от волшебных феерий с чудовищами, шутами, королями до эротики и политической сатиры. Хочется снова привести слова из «Истории марионеток» Йорика: «Они защищали Галилея от инквизиции, Джордано Бруно от духовенства и Fra Pauli Sarpi от громов Ватикана. Они нападали на феодализм, на нетерпимость, на безобразие священников, на строгие классовые предрассудки Академии, на придворные интриги, на военное честолюбие и показное тщеславие» [163] . И в этих нападках находили любовь зрителей. В их создании принимали активное участие лучшие литераторы, драматурги, писателей, актеры, художники. Заметим, что по своему характеру, социальной направленности итальянские кукольные представления были близки ментальности русского народного театра кукол.
Необходимо также отметить, что один из главных, знаковых персонажей итальянского театра кукол, вероятно, изначально был представлен двумя различными персонажами, имеющими два разных имени: Пульчинель и Пульчинелла. Об этом, со ссылкой на историка итальянского театра начала XVIII в. Риккобони (1731), мы читаем у Мендрона: «Неаполитанские комедии вместо Скапена и Арлекина имеют двух Полишинелей, одного – плута и пройдоху, другого – глупца, тупицу… Существует общее мнение, что эти два типа, разных характеров, но одинаково одетых, взяты из города Беневенто, столицы латинских самнитов. Говорят, что в этом городе, половина которого находится на горе, половина – на равнине, родятся люди совсем разных характеров. Те, которые на горе, – все живые, остроумные и активные. Те, которые внизу, – ленивые, невежественные и глупые» [164] .