Шрифт:
Средь солнца и моря,
Не знающих горя,
На гребне волны ты возник.
Здесь красные крыши
Все выше, все выше,
И в башне под сводом тайник.
Здесь золото блещет,
И дева трепещет.
Навеки сокрыта она.
Волна столь беспечна,
Как
И тайны великой полна.
Вот замок из моря
В широком просторе…
Михаил Трещалин
Memento Mori
Смерть.
Множество жизней прошло через его руки, но он никогда не чувствовал ее. Она была для него лишь словом, означающим окончание бытия. И среди бескрайнего золотистого моря песка, которое почти никогда не тревожил ветер, Макс вдруг почувствовал, что это такое.
Он стоял на бархане, боясь закрыть глаза, ведь она была здесь. Она была повсюду, и ничего, совершенно ничего, кроме нее не было в мертвом Зунтре. Никогда Тридцать четвертый не замечал за собой способности чувствовать жизнь и только сейчас, оказавшись за стенами цитадели Хранителей, он понял, что же она значит. Биение сердца, боль, страсть и смех, желания и чувства, надежда и отчаяние – ничего этого не было больше в мертвой пустыне. Она давила на него, внушая ужас.
Гектор Хронвек появился рядом. Игрок вздохнул с облегчением. Хранитель спросил:
– Что вы почувствовали, Макс? Расскажите как можно точнее.
Агент задумался, подбирая слова.
– Тут так… одиноко. Нет. Эта пустыня… она совершенно мертвая. Она… она как… как пепел, который остался от трупа. Как сосуд, из которого вычерпали воду… Я не могу описать! Что случилось с этим миром, Гектор? Почему мне так тяжело тут находиться?
Хранитель положил руку ему на плечо:
– Стура говорит, они уничтожили даже Эфир, сражаясь друг с другом. Но смотритель Тарангон рассказывал, что после ядерной войны в пирамиду иногда приходили одичавшие люди. Значит, жизнь ещё оставалась в Зунтре.
– Я читал заметки Стурастана. И ту книгу, написанную последним Хранителем. Смотритель ковчега утверждает, что у него долгие века никто из Хранителей не появлялся, и старик решил, что Призрачного Замка больше не существует. Однако в это же время один из ваших предшественников пишет о том, как предпринимал попытки исследовать радиоактивную пустыню. Что-то не сходится.
Гектор кивнул. Это действительно было странно. Но куда интереснее было не проходящее ощущение смерти, поразившее Макса сразу же после того, как они миновали фазу Земли. Парню снились кошмары, похожие на те, что видел Хронвек, когда путешествовал в чреве гигантской стальной черепахи. Тридцать четвертый не мог нормально есть, постоянно впадал в состояние глубокой задумчивости и боялся остаться в одиночестве. Дака Кад-Хедарайя предложила экстремальный метод постановки диагноза – выставить пациента за стены и оставить одного. Она оказалась права, в пустыне Макс чувствовал все гораздо отчётливее, но всё ещё было непонятно, как избавить беднягу
– Вы провели тут целых двадцать минут.
– Я… не знаю. Мне кажется, что время останавливается, когда я один. Понимаете, Хронвек, это… так сложно описать словами! Вокруг нас всегда есть жизнь, мы её не замечаем потому, что привыкли. А здесь ее нет. Неужели вы этого не чувствуете?
– Ну, я скорее понимаю это, чем чувствую. Нет, я точно могу сказать, что ваши ощущения мне незнакомы.
Макс тоже уселся на горячий бархан.
– Это место, оно меня волнует. Или даже скорее – тревожит. Оно… будто хочет мне что-то сказать, но не может, потому что мертво. Как это возможно, Гектор?
– Не знаю. Это чувство, оно имеет какие-то параметры? То, за что мы бы могли зацепиться? Возможно, оно меняется с течением времени, имеет цикличность или направление… Все, что угодно, Макс. Мы не знаем, что ищем, а значит, нам важно знать абсолютно все.
Агент немного помолчал. Он набрал в ладонь песка и смотрел, как он просыпается между пальцами.
– Направление… Возможно. Я бы никогда об этом не подумал, если бы вы не сказали. Думаю, оно идёт… со стороны заката.
Хранитель кивнул удовлетворённо.
– Это уже кое-что.
– И ещё, Гектор…
– Да?
– Вы же врач.
– Все верно.
Макс отвернулся. До Хронвека донёсся его тихий голос:
– Скажите, каково это, дарить ее, а не отнимать?
Маг ответил не сразу.
– Я не дарю жизнь, Макс. Я ее сохраняю, если получается. Это приятное чувство, если вы об этом. Но иногда я испытываю не меньшее удовлетворение, отправляя человека на тот свет. Если хотите узнать, что значит давать жизнь, спросите любую мать, она вам расскажет куда больше моего.
Игрок посмотрел на Гектора взглядом мученика.
– Значит, это только мое ощущение. Знаете, почему я так хорошо умею убивать?
Гектор пожал плечами. Макс усмехнулся:
– Я ее чувствую. Как она бьётся в этом хрупком сосуде, как мечется, пытаясь выжить. Достаточно всего лишь проколоть оболочку и все, конец. Я всегда был уверен, что это нормально, понимаете? Нормально чувствовать ее вокруг, уметь избегать или находить. Я даже не задумывался… А здесь… Ее нет, совсем. Понимаете, Хронвек?
– Не уверен.
– Знаете, почему мне плохо? Не потому, что эта пустота давит на меня со всех сторон, это можно терпеть, к этому можно привыкнуть. Но меня не оставляет мысль, что достаточно каждому человеку совершить всего лишь одно убийство, и Земля превратится в Зунтр. А я часть этой смерти, я бледный конь апокалипсиса, покрытый кровью моих жертв, вот что меня пугает. Я боюсь раствориться в ней. Скажите, я что, схожу с ума?
Гектор вздохнул, покачав головой.