Истории про девочку Эмили
Шрифт:
На следующей неделе Мьюриел Портер неожиданно пришлось вернуться в город из-за болезни отца, так что Рода пришла в воскресную школу одна и стала бросать весьма нежные взгляды в сторону Эмили. Но та прошествовала мимо нее, держа голову очень высоко и с презрением во всех чертах лица. Она никогдане будет иметь дела с Родой Стюарт — просто не сможет. Ее презрение лишь усугубили попытки Роды возобновить прежние отношения теперь, когда уехала городская девочка, в жертву которой была принесена дружба с Эмили. Не о Роде горевала Эмили, но о дружбе, что была ей так дорога. Рода быламилой и любящей — по крайней мере, внешне, и Эмили их отношения доставляли
У тети Элизабет было более прозаическое объяснение апатии и отсутствия аппетита у Эмили. Она пришла к заключению, что тяжелые волосы девочки «отнимают у нее всю силу» и что ребенок будет гораздо крепче и здоровее, если их отрезать. А решив что-либо, тетя Элизабет всегда сразу претворяла решение в жизнь. Так что однажды утром она хладнокровно сообщила Эмили, что ее волосы предстоит остричь.
Эмили не поверила собственным ушам.
— Тетя Элизабет! Неужели вы собираетесь отрезать мне волосы? — воскликнула она.
— Да, именно это я имела в виду, — сказала тетя Элизабет твердо. — У тебя слишком густые волосы, что нехорошо, особенно в жаркую погоду. Я уверена, что именно поэтому ты чувствуешь себя такой несчастной в последнее время. Ну, ну, только не реви.
Но Эмили не могла удержаться от слез.
— Не отрезайте их все, — взмолилась она. — Отрежьте только хорошую, большую челку. У многих девочек волосы коротко подстрижены спереди от самой макушки. Тогда я избавлюсь от половины моих волос, а остальные не отнимут слишком много силы.
— Никаких челок, — заявила тетя Элизабет. — Я тебе это сто раз говорила. Я собираюсь остричь всю твою голову. Потом ты меня еще за это поблагодаришь.
В ту минуту Эмили была отнюдь не благодарна.
— Моя единственная краса, — всхлипывала она, — волосы и ресницы. Скоро вы и мои ресницы захотите отрезать.
Тетя Элизабет действительно с недоверием посматривала на длинные, загнутые кверху ресницы Эмили, такие же, какие были у юной мачехи Элизабет и слишком не характерные для Марри, чтобы можно было отнестись к ним благосклонно, но на них она не покушалась. Волосы, однако, необходимо было отрезать, и она коротко и резко приказала Эмили не поднимать шума и ждать, пока она принесет ножницы.
Эмили ждала — с безнадежностью в душе. Она должна расстаться со своими прелестными волосами — волосами, которыми так гордился папа. Они, возможно, со временем отрастут — если тетя не будет стричь их постоянно, — но на это уйдут годы, а пока… каким пугалом она будет! Тети Лоры и кузена Джимми не было дома — никого, кто мог бы поддержать ее, так что беда казалась неотвратимой.
Тетя Элизабет вернулась с ножницами; они внушительно щелкнули, когда она раскрыла их, и этот щелчок, словно по волшебству, выпустил на волю что-то необычное в душе Эмили… какую-то странную
— Тетя Элизабет, — сказала она, прямо глядя на свою пощелкивающую ножницами противницу, — мои волосы отрезаны не будут.И чтобы больше мы об этом не слышали.
И тут с тетей Элизабет произошло нечто совершенно удивительное. Она побледнела… опустила ножницы… в ужасе на один миг уставилась на преобразившегося, словно одержимого ребенка, стоявшего перед ней… а затем — впервые в жизни — трусливо повернулась и бегом… буквально бегом… бросилась в кухню.
— В чем дело, Элизабет? — воскликнула, входя в дом, Лора, вернувшаяся из летней кухни.
— Я видела… лицо отца… вместо ее лица, — задыхаясь и дрожа, отвечала Элизабет. — И она сказала: «Чтобы больше мы об этом не слышали»… именно так, как онвсегда говорил… слово в слово.
Услышавшая ее Эмили подскочила к зеркалу буфета. У нее с самого начала, еще тогда, когда она говорила, было необычное чувство, словно вместо ее собственного лица у нее появилось чье-то чужое. Теперь оно постепенно исчезало… но Эмили удалось на миг увидеть то, что еще оставалось от него… и это был, как она полагала, «взгляд Марри». Неудивительно, что этот взгляд напугал тетю Элизабет… он напугал саму Эмили… она была рада, что он исчез. Содрогнувшись, она бросилась вверх по лестнице в свое убежище на чердаке и расплакалась, но почему-то была уверена, что ее волосы отрезаны не будут.
И они не были отрезаны. Тетя Элизабет никогда больше не упоминала о случившемся, и прошел не один день, прежде чем она снова начала докучать Эмили.
Довольно любопытно, что с того самого дня Эмили перестала горевать об утраченной подруге. История с приглашением вдруг представилась незначительным эпизодом. Казалось, будто все случилось так давно, что не осталось ничего, кроме обыкновенного, не окрашенного никакими чувствами, воспоминания. Вскоре Эмили обрела прежние аппетит и живость, снова начала писать письма папе и нашла, что жизнь так же хороша, как и прежде. Омрачало ее радость лишь смутное предчувствие, что тетя Элизабет вынашивает планы мести за поражение, которое потерпела в истории со стрижкой, и рано или поздно «расквитается».
«Расквиталась» тетя Элизабет на той же неделе. Эмили поручили сходить в магазин. День был знойный, в такие дни дома ей позволялось ходить босиком, но, чтобы выйти за ворота, она должна была непременно надеть чулки и ботинки. Эмили взбунтовалась: на улице слишком жарко… и слишком пыльно… и она не сможет пройти полмили в ботинках на пуговицах. Но тетя Элизабет осталась неумолима: никого из Марри не должны видеть босым за пределами Молодого Месяца… так что чулки и ботинки пришлось надеть. Но, едва выйдя за ворота, Эмили решительно села, сняла их, затолкнула в углубление в каменной изгороди и весело побежала по дороге босиком.
Она выполнила поручение и со спокойной совестью возвращалась домой. Как красив был мир… какой нежной голубизной сверкало громадное круглое озеро… как поражали своим золотым великолепием лютики на сочном лугу за рощей Надменного Джона! При виде их Эмили остановилась и сочинила стихотворение:
Веселый лютик золотой, Ты мне давно знаком, Везде приветствуешь меня Улыбкой и кивком. В лесу, в дорожной колее И у ограды сада Ты щеголяешь пышностью Атласного наряда.