Истории СССР
Шрифт:
Когда бабушка приготовила в печи селезня с яблоками, я не мог надышаться его ароматом. Но потом чуть не сломал свои зубы, жадно вгрызаясь в его тело. Оно было нашпиговано свинцовой дробью № 3. Бессмысленность этого трофея прекратила мою карьеру охотника и убийцы меньших братьев.
Вскоре пришла телеграмма от мамы. Она поздравляла меня с зачислением на вечернее отделение техникума.
«Почему на вечернее?», — ломал я свою самоуверенную голову и то, что в ней находилось к тому времени.
Оказалось, что я получил по математике трояк, мама подсуетилась и переправила мои документы туда, где они и заслуживали быть — на вечернее отделение.
Это значило, что я должен был устроиться на работу, а после работы вместо пирушек и праздной гульбы, в качестве развлечения, проходить обучение в течение пяти лет.
Я очень огорчился. Мне было стыдно за свое бахвальство и страшно начинать новую непонятную и непривлекательную жизнь.
Мне было четырнадцать лет. На работу по специальности таких еще не брали. Я работал грузчиком, а, вернее, разнорабочим в конторе моего отца.
Теперь мы вместе просыпались, завтракали и давились в трамвае, а потом в троллейбусе № 7, набитых трудящимися, как селедок в бочку. За одно это испытание, как мне казалось, я должен получать большую зарплату.
Сама работа никаких мук мне не доставляла. Самое изнурительное было ожидание разных грузов на различных складах и базах. Но я быстро приспособился в эти тягучие часы читать книги, которые брал с собой на работу, запихивая их под ремень брюк со стороны спины.
Самой большой радостью были дальние поездки за материалами в Новгород, Москву, Петрозаводск, Волхов. Тогда отец сажал меня за руль и учил шоферскому мастерству. За тупоумие и невнимательность ругал нещадно.
Однажды, на подъеме я переключал на нижнюю передачу, заерзал рукой, замешкался, и машина покатилась задним ходом. Как отец успел дернуть ручник, выскочить и бросить камень под заднее колесо, уму непостижимо. Я побелел от страха и от осознания своей вины. Отец, молча сел за руль и не разговаривал со мной всю дорогу до дома.
Так тянулась наша жизнь. Вечерами я ходил на занятия в техникум, и тешил себя надеждой перейти на дневное отделение. Для этого, по договоренности с деканом, нужно было окончить первый курс на одни пятерки. Я старался, и у меня это получалось.
В нашей группе учились в основном пожилые люди лет двадцати-двадцати пяти. Но один браток оказался моим сверстником. Звали его Димка Пеккер.
Оказался он на вечернем отделении по той же причине — не добрал проходных баллов на экзаменах, и говорил, что его завалили, потому что он еврей, и он им еще покажет.
С ним мы и учились наперегонки. Учился он прилежно, то есть ходил на все занятия. А я уже тогда начал волынить. Нет, нет, да и пропущу денек. Так вот он, хоть и морщился, но давал мне переписать конспекты. Хотя я был ему конкурентом на место дневного отделения.
По воскресеньям мы с ним устраивали велопробеги до Пушкина или до Петергофа и наслаждались роскошью дворцов. Но меня очень раздражала его природная завистливость. Ему нужно было быть первым во всем. Надо было видеть его радость, когда я объявил ему о своем решении остаться на вечернем.
А созрело оно вот как. Я приспособился к этой жизни, и она мне очень понравилась. И кроме тщеславных чувств я не видел никаких преимуществ в дневном обучении. В нашей группе люди в силу своего возраста учились с толком, проникали в суть вещей, вопросы задавали практичные, сформированные жизненным опытом работы и службы в армии.
Вдобавок наш факультет перевели заниматься в другое здание, которое находилось на Невском проспекте, д. 178. И в награду после занятий в 8 часов 20 минут мы прогуливались по Невскому проспекту, который стал родным домом.
И что же это за прелесть — прогулка по Невскому в компании друзей. Можно было зайти в книжный магазин, заглянуть в кино или съесть мороженного в многочисленных подвальчиках-«лягушатниках» или в кафе «Север».
При этом было приятно ощущать в кармане свои заработанные деньги. Я же работал и получал зарплату — 69 рублей. Всю свою зарплату я отдавал маме. Она радовалась, роняла слезу и выдавала ее мне обратно на карманные расходы.
Тратил я ее рачительно. Не пил и не курил. Одевать себя стал сам. Да еще и подрабатывал, где только мог. А мог я тогда не много. Разгружать вагоны с овощами на московском вокзале за пять рублей или ночным сторожем за три рубля.
Однажды отец нашел халтуру. Нужно было повалить старые железобетонные столбы. Я кувалдой разбивал основание столба до арматуры. Потом отец зацеплял тросом вершину столба и машиной его валил.
Потом мы газосваркой обрезали арматуру и оттаскивали буксиром столб. Получили за десять столбов 60 рублей. Были рады.
К слову, сто грамм мороженного в кафе «Север» стоили 19 копеек. На рубль можно было объесться до болей в горле, до ангины.
Но этот рубль надо было сначала заработать. Просто так его никто не давал. Отнять могли.
Когда я провожал знакомых девочек на Лиговку или Московский проспект, местная шпана могла избить, обобрать и раздеть до нитки. Появлялись они как из-под земли. И чтобы на них не нарваться, нужно было осматриваться зорко. Девочки этого не понимали или не хотели понимать. Поэтому нужно было запутать содержимое и ее головки. «Давай, пойдем сюда, давай пойдем туда». Если встреча оказывалась неизбежной, то нужно было решить, что отвечать на провокационные вопросы, чтобы избежать драки.
На втором курсе нужно было искать работу по специальности. Я вспомнил одного паренька, с которым познакомился у кафе «Север». Звали его Игорь Дриль. Не так давно я купил у него пластинку Элвиса Пресли. У кафе «Север» толкалось множество фарцы, и купить можно было, что угодно. Чужакам, разумеется, не продавали, боялись ментов. Но если ты был в нормальном прикиде и в глазах твоих горел огонь познания и жажда лучшей жизни, у тебя был шанс.
Я вспомнил, что выясняя пароль на вшивость, Игорь спросил, где я учусь, и оказалось, что он учился в этом же техникуме и работал в научно-исследовательском институте электромеханики, который находился на Дворцовой набережной, д. 18.