Историк
Шрифт:
— Повторяю, — подчеркнуто произнес Росси, — в Стамбуле я обнаружил, что Дракула до сего дня живет среди нас. По крайней мере, жил тогда.
Я уставился на него.
— Понимаю, что должен казаться вам безумцем, — сказал он, заметно смягчаясь, — и, уверяю вас, любой, достаточно долго копавшийся в этой истории, вполне может сойти с ума. — Он вздохнул. — Есть в Стамбуле малоизвестное хранилище документов, основанное султаном Мехмедом Вторым, в 1453 году отбившим город у византийцев. Его архивы составляют в основном обрывки, собранные турками позднее, в то время, когда их постепенно снова оттесняли из созданной ими империи. Однако имеются там и документы конца пятнадцатого
Тут Росси покачал головой, словно сожалея о своей ограниченности.
— Усилия, потраченные мною на то открытие, недопустимо отвлекали меня от основной работы над торговыми путями древнего Крита. Но, сидя в жарком душном библиотечном зале, я, кажется, начисто забыл о благоразумии. Помню, за пыльными оконными стеклами поднимались минареты Айя-Софии, а передо мной на столе громоздились словари, заметки и карты, в которых я надеялся отыскать ключ к турецкой точке зрения на владычество Дракулы. Я тщательнейшим образом копировал надписи и от руки перерисовывал карты.
Не стану углубляться в подробности исследовательской работы: скажу только, что наступил вечер, когда я упорно вглядывался в заботливо отмеченное на самой крупной и самой загадочной карте место, где находилась «проклятая гробница». Как вы помните, считается, что Влад Цепеш похоронен в островном монастыре на озере Снагов, в Румынии. Однако на той карте, как и на остальных, не было озер с островами — хотя обозначенная на них река расширялась посередине. Я, прибегнув к помощи специалиста по арабскому и турецкому языкам из Стамбульского университета, уже перевел все подписи на полях — иносказательные изречения о природе зла, в основном из Корана. Здесь и там, втиснувшись между грубыми набросками гор, на картах располагались надписи, казавшиеся, на первый взгляд, славянскими названиями мест, однако в переводе они звучали загадками или, возможно, зашифрованными указаниями на расположение: «долина Восьми Дубов», «деревня Свинокрадов» и тому подобное — мне эти странные крестьянские названия ничего не говорили.
Так вот, посреди карты, над местоположением «проклятой гробницы», имелся грубый набросок дракона, на голове которого, будто некая корона, помещался замок. Дракон ничем не напоминал изображение в моей — в нашей — старинной книге, однако я предполагал, что для турок он мог связываться с легендой о Дракуле. Под драконом кто-то чернилами сделал мелкую подпись, которая сперва показалась мне арабской, как и приписки на полях. Но, разглядывая буквы в лупу, я вдруг осознал, что надпись на самом деле греческая, и прочел вслух, прежде чем вспомнил о приличиях — впрочем, в зале было пусто, если не считать меня и, временами, скучающего библиотекаря, который заглядывал иногда, вероятно чтобы убедиться, что я ничего не украду. В ту минуту я был совсем один.
В тот же миг я услышал, как внизу хлопнула входная дверь. Вверх по лестнице прозвучали тяжелые шаги. Однако я был слишком занят осенившей меня мыслью: лупа только что открыла мне, что эта карта, в отличие от двух других, была подписана тремя разными людьми на трех различных языках. Почерки различались так же, как языки. Разными были и оттенки старых-старых чернил. И меня посетило внезапное озарение: вы знаете, тот прорыв интуиции, которому исследователь после долгих недель черновой работы обычно может доверять.
Мне показалось, что карта первоначально представляла собой тот центральный набросок, окруженный горами, с греческим указанием в центре. Позднее, вероятно, его снабдили славянскими надписями, уточнявшими местность, к которой он относился, — хотя бы и зашифрованными. А потом лист как-то попал в руки турок и был окружен изречениями из Корана, которые должны были заключить в себе и удержать зловещее послание или, быть может, служили талисманами, защищающими от темных сил. Но если так, что за знаток греческого первым подписал карту или даже начертил ее? Насколько мне было известно, во времена Дракулы греческим часто пользовались византийские ученые, но в оттоманском мире к нему обращались гораздо реже.
Я не успел записать новую гипотезу, которая, скорее всего, для проверки требовала средств, какими я не располагал, потому что дверь по ту сторону стеллажа распахнулась и высокий, хорошо сложенный мужчина быстрым шагом обогнул книжные полки, остановившись перед моим рабочим столом. Он явно намеренно нарушил мое уединение, и я не усомнился, что он не принадлежит к штату библиотеки. Еще я почему-то почувствовал, что мне следовало бы встать перед ним, но гордое упрямство помешало мне это сделать: после его внезапного и достаточно невежливого появления такой жест мог показаться заискивающим.
Мы смотрели друг на друга в упор, и я никогда не испытывал большего изумления. Подобному человеку явно не место было в этой эзотерической обстановке. Красивое ухоженное лицо с длинными, спускающимися к углам губ усами, смугловатое, как бывает у турок или южных славян, отличный темный костюм, вполне уместный на западном бизнесмене. Он воинственно встретил мой взгляд, причем длинные ресницы на этом суровом лице почему-то показались мне отвратительными. На землистой, но безупречно гладкой коже ярко выделялись очень красные губы.
— Сэр, — произнес он густым басом, из-за восточного акцента английские слова звучали почти рычанием. — Я полагаю, вы не получили надлежащего разрешения.
— На что? — тут же ощетинился я.
Обычная реакция научного работника, как вы понимаете.
— На подобные исследования. Вы работаете с материалами, которые правительство Турции относит к неприкосновенной собственности турецких архивов. Позвольте взглянуть на ваши документы?
— Кто вы такой? — не менее холодно отозвался я. — И могу ли я видеть ваши?
Он достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, щелкнул им, раскрывая передо мной на столе, и тут же защелкнул снова. Я едва успел разглядеть желтоватую визитную карточку с вязью турецких и арабских слов. Руки этого человека были неприятного воскового оттенка, с длинными ногтями и порослью темных волосков на тыльной стороне ладоней.
— Министерство культурного наследия, — холодно сообщил он. — Насколько я понимаю, вы не согласовали исследования этих материалов с турецким правительством? Это верно?