История Будущего. Миры Роберта Хайнлайна. Том 22

Псевдоистория ближайшего будущего, прорисованная в таблице, которую вы найдете в этом томе, может создать впечатление, что я всерьез пытался пророчествовать. Однако это впечатление обманчиво. Таблица составлялась по ходу дела из фрагментов для того, чтобы я не допускал ошибок при написании новых историй. Первоначально она даже была большой и настенной, а я время от времени добавлял в нее карандашом новые данные. Саму идею мне пришлось позаимствовать у г-на Синклера Льюиса, который, как известно, ведет картотеки, справочники и даже рисует мелкомасштабные карты, касающиеся придуманного им штата Виннимак и его столицы Зенита. Для большинства читателей г-н Льюис ухитрился сделать Зенит со всеми его жителями куда более реальным, чем какой-нибудь настоящий город схожего размера на Среднем Западе. Я понял, что прием, который столь пригодился г-ну Льюису, так же послужит и мне — отчего и украл идею. И я рад, что могу принародно объявить себя должником.

В 1940 году я похвастал своей таблицей перед Джоном Кэмпбеллом-младшим, который и настоял на ее публикации. С той поры я словно приклеился к ней: мне все труднее становилось написать рассказ, не влезающий в эту схему. Я вынужден был придумать себе несколько псевдонимов, чтобы использовать их, когда в голове возникает вещь, совершенно несовместимая с предполагаемой «историей будущего». Но теперь эта таблица едва ли нужна, содержащаяся в ней «история будущего» так же реальна для меня, как и Плимутская скала.

Предлагаемая вам серия историй была начата десять лет назад, и эти годы принесли столько революционных изменений в технике, сколько все предшествующее столетие. Большое число самых отчаянных предсказаний писателей- фантастов угодило в багаж журналистов. В моей схеме вы найдете ракетные установки, отнесенные мной на следующий век, — но немцы создали их во время Второй мировой войны. Схема показывает 1978 год, как дату первого полета на Луну, — возможно, я поспешил, однако не стану биться об заклад с кем-либо, считающим, что это произойдет раньше.

Декорации меняются — спектакль продолжается. Технологии бегут вперед, а вот люди упорно остаются прежними. Недавно, стоя у газетного киоска, я насчитал в нем четырнадцать различных астрологических журналов и ни одного астрономического. От Плимутской скалы до атомной энергетики прошло всего три столетия, а в США по-прежнему сельских туалетов больше, чем ватерклозетов. Причем до того дня, когда человек впервые пройдется по молчаливому лику Луны, эта пропорция изменится ненамного. Аномалии Века Высоких Энергий более странны чем его чудеса.

Но это все-таки великий и прекрасный век, удивительнейший из тех, что видела наша легкомысленная планета. Иногда — смешной, чаще — трагичный, но всегда прекрасный. Самые дичайшие фантазии, конечно же, побледнеют перед тем, что в действительности грянет на наши головы, И будь то горе или радость — я хочу принимать участие в этом шоу как можно дольше.

Председатель громко застучал, требуя тишины. Мало-помалу насмешливые выкрики и свист стихли — несколько самоназначенных блюстителей порядка сумели убедить слишком пылких субъектов сесть и успокоиться. Докладчик на трибуне рядом с председателем, словно ничего не заметил. Его непроницаемое, чуть высокомерное лицо хранило полную невозмутимость. Председатель повернулся к нему и сказал, еле сдерживая раздражение.

— Доктор Пинеро («доктор» было сказано с некоторым нажимом), я должен извиниться перед вами за неприличные выкрики. Меня удивляет, что мои коллеги настолько забыли достоинство, подобающее ученым, что прервали докладчика, как ни велик, — он помолчал, плотно сжав губы, был повод для возмущения.

Пинеро улыбнулся ему улыбкой, в которой было что-то на редкость оскорбительное. Председатель с трудом взял себя в руки и продолжал.

— Я хочу, чтобы заседание завершилось подобающим образом Прошу вас кончить ваше сообщение. Однако прошу вас воздержаться и больше не оскорблять нас, высказывая идеи, которые любой образованный человек не может не признать ошибочными. Будьте так добры, повторите только о Вашем открытии если вы что-то открыли.

— Пинеро развел пухлыми белыми руками, повернув ладони вниз.

— Но как я могу предложить вам новые идеи, если сперва не рассею ваше заблуждение? По аудитории прошло движение, раздался ропот. Кто-то крикнул из глубины зала:

— Выбросьте вон этого шарлатана! Довольно и того, что слышали.

Председатель постучал молоточком.

— Господа! Прошу вас! — Затем он повернулся к Пинеро. — Должен ли я напомнить вам, что вы не член этого общества и что мы вас не приглашали?

— Ах, так? — Пинеро поднял брови. — Помнится, я получил приглашение с грифом Академии.

Председатель пожевал нижнюю губу, а потом ответил:

— Да, верно. Это приглашение написал я сам. Но лишь по просьбе одного из попечителей — превосходного джентльмена, радеющего об интересах человечества, однако, не ученого и не члена Академии.

— Ах, так? Я мог бы и догадаться. Старик Бидуэлл, верно? Из «Объединенного страхования жизни»? И он хотел, чтобы его дрессированные тюлени разоблачили меня как шарлатана, да?

Ведь если я смогу назвать человеку день его смерти, никто не пойдет к нему страховаться даже на самых выгодных условиях.

Но каким образом вы меня разоблачите, если сначала не выслушаете? Даже если допустить, что у вас хватит ума меня понять? П-ф! Натравить шакалов на льва! — Он подчеркнуто повернулся к ним спиной.

Ропот в зале стал громче, в нем звучала злоба.

Тщетно председатель требовал тишины. В первом ряду кто-то вскочил на ноги — Господин председатель!

Председатель не упустил удобного случая и крикнул:

— Господа! Слово предоставляется доктору Ван Рейну Смиту.

Шум затих. Доктор Смит откашлялся, пригладил великолепную седую шевелюру и сунул руку в боковой карман своих элегантных брюк. Он принял позу, какая бывала у него, когда он читал лекции в дамских клубах.

— Господин председатель! Уважаемые сочлены Академии Наук, будем терпимы. Даже убийца имеет право на последнее слово перед тем, как суд вынесет приговор. Так будем ли мы строже?

Пусть даже приговор и предопределен интеллектуально. Я признаю за доктором Пинеро право на ту любезность, которую это ученое собрание должно оказывать любому коллеге, не состоящему в нем, даже если (он слегка поклонился в сторону Пинеро) нам неизвестен университет, присвоивший ему степень.

Пусть то, что он намерен сказать, не отвечает истине, на нас это тени бросить не может. Если то, что он намерен сказать, верно, нам следует это знать. — Его красивый, хорошо поставленный голос успокаивал, завораживал.

— Если манеры почтенного доктора кажутся нам несколько резковатыми, следует помнить, что возможно там, откуда он приехал, или в той среде, где он вращается, таким вещам придается меньше значения, а наш добрый друг и благодетель просил вас выслушать этого человека и тщательно оценить его утверждения. Так сделаем же это с достоинством и декорумом.

Он сел под треск аплодисментов, с удовольствием сознавая, что снова поддержал свою репутацию интеллектуального лидера. Завтра газеты вновь упомянут разумность и обаятельность «Самого красивого ректора во всех американских университетах». Кто знает, может быть, теперь старик Бидуэлл раскошелится и субсидирует постройку плавательного бассейна.

Когда аплодисменты стихли, председатель повернулся туда, где виновник всей этой бури сидел с безмятежным лицом, скрестив руки на круглом брюшке.

— Вы не продолжите, доктор Пинеро?

— А зачем?

— Вы же пришли сюда ради этого? — председатель пожал плечами.

Пинеро встал.

— Справедливо, совершенно справедливо. Но стоило ли мне приходить? Есть ли здесь хоть один человек, способный воспринимать повое, способный взглянуть в лицо голым фактам и не покраснеть?

По-моему, таких здесь нет. Даже этот столь красивый господин, который попросил вас выслушать меня, уже успел вынести мне обвинительный приговор. Его интересует декорум, а не истина. А что, если истина противоречит декоруму? Признает ли он ее? И вы все? По-моему, нет.

Тем не менее, если я не продолжу, вы расцените это как доказательство вашей правоты. Любой тупица с улицы решит, что вы, тупицы, изобличили меня, Пинеро, как шарлатана и самозванца. Я еще раз объясню вам суть моего открытия. Короче говоря, я изобрел способ определить, сколько остается жить человеку.

Я могу заранее представить вам расписание Ангела Смерти. Я могу сказать вам, когда Черный Верблюд преклонит колени у вашей двери. Поработав с моим аппаратом пять минут, я могу сказать любому из вас, сколько песчинок еще остается в ваших песочных часах. — Он умолк и скрестил руки на груди.