История Будущего. Миры Роберта Хайнлайна. Том 23
Шрифт:
Возможно, она попросит его о такой помощи. Почему бы и нет? Ко времени ее возвращения он убедил себя в том, что она наверняка попросит его о помощи. Он согласится — просто, но с достоинством — и пойдет, может быть, его ранят или убьют, но он станет героем, если даже ему ничего не удастся сделать
И постепенно Мак-Киннон стал думать о себе как о благородном рыцаре…
Но она ни о чем не просила его, напротив, даже не дала ему возможности поговорить с ней.
Во время обеда ее не было. После обеда она закрылась с Доктором в его кабинете. Потом сразу ушла в свою комнату. Тогда Мак-Киннон решил,
В постель, уснуть, проснуться утром… Но это не так просто. Чужие стены недружелюбно смотрели на него, и другая, критическая сторона его разума решила воспользоваться этой ночью. Дурак! Она не нуждается в твоей помощи. Кто ты такой? Чем ты лучше Сгини? Ничем. Для нее ты всего лишь один из множества, ничем не приметный человек.
Но я не сумасшедший! Оттого, что я предпочел не подчиняться диктатуре других, я не стал сумасшедшим. Впрочем, так ли это? У всех здешних нет мозгов, ну а что отличает тебя? Нет, не у всех — а как же Доктор и… Не обманывай себя, приятель, Доктор и Мама Джонстон оказались здесь по другим причинам: их не приговаривали к высылке. А Персефона родилась здесь.
А как же Мэги? Он, конечно же, рационален — или кажется таким. Он поймал себя на том, что обижен, чуть не до слез обижен явной стабильностью Мэги. Почему это он должен отличаться от любого из нас?
Любой из нас? Он отнес себя к остальным обитателям Ковентри. Хорошо, хорошо, признай это, дурак, — ты такой же, как и все они, тебя вышвырнули — потому, что ты не нужен порядочным людям и слишком упрям, чтобы согласиться на лечение.
Но от мысли о лечении ему стало совсем тошно. И Мак-Киннон решил для отвлечения чем-нибудь заняться.
Он включил свет и попытался читать. Но это не помогло. Почему Персефону волнует то, что произойдет с людьми за пределами Барьера? Она не знает их, у нее нет там друзей. Если уж он не чувствует обязательств перед ними, при чем тут она? Никаких обязательств? Ты жил разнеженной легкой жизнью многие годы; единственное, о чем тебя просили, — это вести себя хорошо. И где бы, интересно, ты сейчас оказался, если б Доктор спросил себя, обязан он тебе чем-нибудь или нет?
Мак-Киннон все еще устало пережевывал жвачку самоанализа, когда забрезжил рассвет. Он встал, накинул на себя халат и на цыпочках направился через холл в комнату Мэги. Дверь была приоткрыта. Он просунул голову и шепнул:
— Сгиня… ты не спишь?
— Входи, малыш, — тихо ответил Мэги. — Что случилось? Не можешь уснуть?
— Не могу.
— И я тоже. Садись, будем мучиться вместе.
— Сгиня, я хочу попытаться… Я иду за Барьер…
— Гм? Когда?
— Прямо сейчас.
— Рискованное дело, малыш Подожди несколько дней, и мы попытаемся вместе.
— Нет, я не могу ждать, пока ты поправишься. Я хочу предупредить Соединенные Штаты.
Глаза Мэги чуточку расширились, но голос его остался ровным.
— Уж не из-за этой ли вертуньи ты собрался совершить подвиг, Дэйв?
— Нет, это не совсем так. Я делаю это ради самого себя — я должен это сделать. Послушай-ка, Сгиня, что это за оружие? Неужели у них есть нечто такое, что могло бы грозить Соединенным Штатам?
— Боюсь, что так, — признался Мэги. — Л не знаю подробностей, но эта штука пострашнее лазера. У нее гораздо больший радиус действия. Я не знаю, что они собираются делать с Барьером, но перед тем, как меня подстрелили, я успел заметить несколько новых энергетических установок. Послушай, если ты все-таки окажешься за Барьером, то вот тебе фамилия человека, которого тебе нужно найти. постарайся это сделать. Он человек влиятельный — Мэги нацарапал что-то на клочке бумаги, сложил и передал Мак-Киннону, который рассеянно сунул его в карман.
— За Воротами сейчас следят тщательно, Сгиня?
— Через Ворота тебе не пройти, об этом не может быть и речи. Вот что тебе придется сделать… — Он оторвал еще один клочок бумаги и начал делать наброски, поясняя их короткими точными фразами.
Перед уходом Дэйв пожал руку Мэги.
— Ты попрощаешься за меня, хорошо? И поблагодари Доктора! Мне лучше уйти, пока никто не проснулся.
— Конечно, малыш, — заверил его Сгиня.
Мак-Киннон спрятался за кустами, наблюдая за маленькой группкой Ангелов, цепочкой идущих в холодную уродливую церковь. Ледяной утренний воздух пробирал его до костей, но дрожал он больше от страха. Однако же необходимость преодолевала в нем страх. У Ангелов есть пища — он должен украсть ее.
Первые два дня после ухода из дома Доктора прошли спокойно. Правда, спать пришлось на земле, и он сильно простудился; начавшийся вскоре кашель затруднял ходьбу. Сейчас же его беспокоило не это — необходимо было сдержать кашель и чихание до тех пор, пока верующие не скроются в храме. Он смотрел, как они проходят — непреклонные на вид мужчины, женщины с изможденными лицами, в длиннющих юбках и серых шалях. Тоскливое зрелище: измученные работой люди с бесчисленным потомством… На их лицах не было радости. Даже дети выглядели мрачными.
И вот последний скрылся внутри, остался только пономарь во дворе, занятый какими-то делами. Спустя неопределенное время, в течение которого Мак-Киннон прижимал пальцем верхнюю губу в отчаянной попытке подавить чихание, пономарь вошел в унылое здание и закрыл дверь.
Мак-Киннон выполз из своего убежища и поспешил к дому, который выбрал заранее. Расположенный на краю поляны, он был дальше всех от церкви.
Собака смотрела на него с подозрением, но он успокоил ее ласковыми словами. Дом был на замке, однако Мак-Киннону удалось взломать заднюю дверь. У него немного закружилась голова при виде еды, когда он нашел ее, — черствый хлеб и густое соленое масло из козьего молока. Два дня назад, поскользнувшись, он упал в горный ручей. Он не придал этому инциденту большого значения, пока не обнаружил, что пищевые таблетки превратились в бесформенную массу. Он съел часть в конце того дня, потом они заплесневели, и он выбросил остаток.
Хлеба ему хватило на три ночевки, но масло растаяло, и его нельзя было нести дальше. Он, насколько мог, пропитал хлеб маслом, слизал остальное, и тогда его начала мучить жажда.
Спустя несколько часов после того, как кончился хлеб, он достиг своей первой цели — главной реки, в которую впадали все остальные потоки Ковентри. Где-то по течению она уходила под черный занавес Барьера и продолжала свой путь дальше к морю. Поскольку Ворота были закрыты и охранялись, это был единственный возможный для человека выход из Ковентри.