История дипломатии. Том 2
Шрифт:
Вопрос о Багдадской дороге разрешался параллельно с судьбой португальских колоний. Ещё в 1906 г. Англия дала согласие на 3-процентную надбавку турецких пошлин, но с тем, чтобы полученный благодаря этому излишек государственного дохода в большей своей части пошёл на улучшение администрации в Македонии. Таким образом, финансирование Багдадской дороги от этого ничего не выиграло. Скорее, оно даже осложнилось, так как теперь его источником могло стать лишь новое увеличение пошлин. Так встал вопрос о дальнейшей, 4-процентной надбавке к таможенному обложению, с тем чтобы довести его до 15 % стоимости товара. Так как для Англии особенную важность представляли земли, прилегающие к Персидскому заливу, то явилась мысль получить согласие Англии на повышение пошлин ценой уступки ей последнего участка Багдадской железной дороги, простирающегося от Багдада до побережья Персидского
Осенью 1912 г. Англия выразила готовность согласиться на 4-процентное повышение пошлин, в случае если Турция признает Персидский залив сферой английского влияния. Кроме того, Англия требовала, чтобы Багдадскую дорогу не продолжали за Басру без специального на то разрешения Англии. Она добивалась, далее, контроля над портом Басра и подтверждения Турцией британских привилегий в вопросе о навигации по Тигру и по Шат-эль-Арабу. Наконец, в правление Багдадской дороги должны были войти два английских представителя.
После первой балканской войны великий визирь приезжал в Лондон. Здесь, стремясь завоевать благоволение Англии для предстоявших мирных переговоров, он изъявил согласие на удовлетворение английских пожеланий. В свою очередь и Германия, соблазнённая к тому же предложенной ей добычей в португальских колониях, обещала Англии без её соизволения не продолжать железной дороги за Басру, к побережью залива. Признав наличие у Англии «специальных интересов» на Шат-эль-Арабе, немцы удовлетворили и другие пожелания, выполнением которых английская дипломатия обусловила своё согласие на завершение Багдадской дороги. Между прочим создавались акционерные общества для эксплоатации мосульской нефти и судоходства по Шат-эль-Арабу, в которых доля английского капитала равнялась 50 %. Другая половина акций нефтяной компании делилась поровну между немцами и голландцами. При тесных связях голландского нефтяного капитала с английским это соглашение означало, что экономически мосульская нефть достанется Англии. Таково было содержание англо-германской конвенции, которая была совсем готова для подписи к 15 июня 1914 г. Но акт подписания был несколько отложен; разразившаяся вслед за тем война застала неподписанным также и этот документ. Известно, что Грей искал смягчения англо-германских отношений прежде всего потому, что боялся прогерманской оппозиции в кабинете. Эта его слабость, а быть может и лицемерие, повлекла тяжёлые последствия. В Берлине никогда не страдали избытком скромности. А в результате пацифистских жестов и маневров английской дипломатии в Берлине и в Вене укрепилась надежда на то, что Англия и не собирается участвовать в войне против Германии. Подобные иллюзии не делали чести проницательности австрийских и германских политиков; тем не менее они остаются историческим фактом.
Симптомы англо-германского сближения начали сильно беспокоить и Париж и Петербург. Английские дипломаты ничего не имели против того, чтобы посредством переговоров с Германией поднять себе цену у своих партнёров по Антанте. Но они вовсе не хотели отталкивать их от себя. Поэтому для некоторого успокоения французов весной 1914 г. был организован визит английского короля в Париж. Вместе с Георгом V отправился туда и Грей.
В Париже Пуанкаре стал убеждать Грея установить более близкие отношения с Россией. Ради этого французы уговаривали англичан заключить с Россией военно-морскую конвенцию. Вопрос о ней был поставлен Сазоновым ещё в 1912 г., во время его пребывания в Англии, в замке Бальмораль. Теперь по просьбе Сазонова Пуанкаре возобновил разговор на эту тему. Грей выразил готовность обсудить вопрос. Вскоре действительно начались англо-русские переговоры. Они немедленно стали известны немцам, которые имели своего агента среди персонала царского посольства в Лондоне. В немецкой печати появились сенсационные разоблачения. Раздосадованные англичане прервали переговоры. 11 июня Грей категорически отрицал в Парламенте факт каких-либо переговоров о конвенции с Россией.
Германский империализм решается начать войну. Обе враждовавшие друг с другом группировки держав, и Антанта и Тройственный союз, вели империалистическую политику и подготовляли захватническую воину. Поэтому в войне 1914–1918 гг. «её виновники — империалисты всех стран». Но непосредственно начала войну летом 1914 г. Германия. Она была самой агрессивной державой, вооружалась наиболее поспешно и успела лучше и быстрее всех подготовиться к войне.
По состоянию военной подготовки на суше Германии в 1914 г. было выгодно форсировать давно подготовлявшуюся обеими сторонами войну за передел мира. Расчёты германского империализма достаточно ясно изложил в июле 1914 г. статс-секретарь ведомства иностранных дел Ягов. «В основном, — писал он послу в Лондоне, — Россия сейчас к войне не готова. Франция и Англия также не захотят сейчас войны. Через несколько лет, по всем компетентным предположениям, Россия уже будет боеспособна. Тогда она задавит нас количеством своих солдат; её Балтийский флот и стратегические железные дороги уже будут построены. Наша же группа, между тем, всё более слабеет», Этими последними словами Ягов намекал на прогрессировавшее разложение Австро-Венгрии.
«В России, — продолжал Ягов, — это хорошо знают и поэтому безусловно хотят ещё на несколько лет покоя. Я охотно верю вашему кузену Бенкендорфу, что Россия сейчас не хочет войны с нами». Вряд ли кто другой доказал более убедительно, что именно Германия начала войну в августе 1914 г., чем это сделал сам германский министр иностранных дел.
Соображения военного порядка и определили позицию германской дипломатии, когда в конце июня 1914 г. возник очередной австро-сербский конфликт. Разыгралось это столкновение в связи с убийством наследника австрийского престола.
Сараевское убийство. В Сербии имелся ряд националистических организаций, которые ставили своей задачей объединение южных славян и создание «Великой Сербии». Среди офицеров сербской армии существовала тайная организация под наименованием «Чёрная рука». Целью её было освобождение сербов, находившихся под властью Австро-Венгрии. «Чёрная рука» была построена на основе строжайшей конспирации. Имена её членов были известны только центральному комитету. Рядовые участники не знали друг друга. Каждый член общества был обязан привлечь в него нового члена и отвечал своей жизнью за его верность. Вождём «Чёрной руки» был полковник Драгутин Дмитриевич, по кличке «Апис», начальник сербской контрразведки. Правительство Пашича его побаивалось.
Старый австрийский император Франц-Иосиф доживал свои последние годы. По мере того как он дряхлел, в политической жизни Австро-Венгрии всё большее значение приобретал его племянник, наследник престола эрцгерцог Франц-Фердинанд, глава военной партии, подготовлявшей войну против Сербии. Планы эрцгерцога были известны «Чёрной руке». Эта организация задумала убийство австрийского наследника. Сербское правительство догадывалось о заговоре и не одобряло его. Оно опасалось его последствий в момент, когда ещё не была закончена программа реконструкции русской армии, а сербская армия ещё не залечила ран, нанесённых балканскими войнами. Но сербское правительство не мешало «Чёрной руке», которая держала его в страхе.
28 июня 1914 г. Франц-Фердинанд был убит в населённом сербами боснийском городке Сараево, куда он приехал, чтобы присутствовать на происходивших там манёврах австро-венгерской армии.
Переговоры в Потсдаме. На другой день после убийства эрцгерцога в Вене царила полная растерянность. Начальник генерального штаба Конрад фон Гетцендорф требовал войны против Сербии. Его поддерживал и министр иностранных дел, легкомысленный аристократ граф Берхтольд. Однако премьер Венгрии граф Тисса выступал против «военной партии», — а этот государственный деятель пользовался не малым влиянием. Престарелый император колебался. Весь опыт его долгой жизни научил его одному: высшая политическая мудрость, по его мнению, заключалась в том, чтобы, по возможности, никогда не принимать никаких ответственных решений.
В этой обстановке колебаний и нерешительности, вполне понятных ввиду внутренней непрочности Габсбургской монархии, было, конечно, совершенно естественным запросить мнение союзника. Даже Конрад фон Гетцендорф полагал, что без помощи со стороны Германии нельзя итти на риск войны. На этом первом этапе кризиса вопрос о войне и мире фактически решался в Берлине. Вильгельму II было послано личное письмо Франца-Иосифа и меморандум венского правительства по поводу балканской политики Австро-Венгрии. Эти документы повёз секретарь Берхтольда граф Голос. В своём письме Франц-Иосиф допускал, что в сараевском деле «будет невозможно доказать соучастие сербского правительства. Тем не менее, — продолжал император, — по существу нельзя сомневаться, что политика сербского правительства направлена на объединение южного славянства и, следовательно, против владений габсбургского дома». И старый император приходил к заключению, что Сербия должна быть «устранена с Балкан в качестве политического фактора».