История Древнего мира: от истоков цивилизации до падения Рима
Шрифт:
Набонид уговорил Креза заключить формальный союз между Вавилоном и лидийским престолом. Он находился также в мире с Египтом. Судя по всему, в течение какого-то короткого периода он вообще не имел врагов.
Но то был очень короткий период. Кир не забыл обид на своего деда; очень вероятно, что его мать помогала ему помнить о них. По словам Геродота, он был «самым храбрым и самым любимым в своем поколении». Его семья, Ахемениды, принадлежала к племени пасаргадов, самому крупному и самому могущественному из всех персидских кланов. Эти люди уже были на его стороне, если бы он решил восстать против господства мидян, и он начал уговаривать другие племена, одно за другим, присоединиться к нему. Правление мидян становилось все более тягостным для персов, и Кир находил уши, желавшие услышать
Кроме того, на его стороне был старый Харпаг. «Кир по очереди встречался со всеми наиболее важными мидянами, – говорит нам Геродот, – и пытался убедить их в необходимости утвердить его своим лидером, чтобы положить конец правлению Астиага». По-видимому, поведение Астиага становилось все более и более отвратительным, потому что мидяне стали один за другим поворачиваться в сторону плана Харпага.
Когда все было готово, Кир и его персы начали марш к Экбатане. Дозорные Астиага подняли тревогу. Старый царь находился еще в достаточно здравом уме, чтобы помнить прошлое – он приказал посадить на кол вне стен Экбатаны мудреца, который истолковал его сон как уже исполнившийся. Затем он созвал свои войска и поставил во главе армии Харпага, который великолепно играл свою роль уже много лет. Харпаг повел мидян против персов – и быстро перешел на их сторону вместе с большинством командиров. Вероятно, это был самый счастливый момент его жизни.
Горстка верных Астиагу солдат разбежалась. Астиага взяли в плен, Кир занял Экбатану, объявив себя царем мидян и персов. «Вот как пришла к концу власть Астиага после правления в течение тридцати пяти лет, – заключает Геродот. – Из-за его жестокости Мидия стала провинцией Персии после господства в течение 128 лет в той части Азии, которая лежит за рекой Галис».14 Кир продемонстрировал то же нежелание проливать царскую кровь, которое сохранило его собственную жизнь – он не убил деда, но держал его в комфортном заключении до тех пор, пока старик не умер естественной смертью.
Теперь персидская семья Ахеменидов правила землями на востоке. Кир не собирался захватывать Вавилон, своего старого союзника, но он намеревался править империей. Как только Астиаг умер, он счел договор между лидийцами и мидянами аннулированным и направился к владениям своего двоюродного деда Креза.
Две армии встретились у реки Галис и долго бились без результата. В итоге Крез отступил, намереваясь послать в Вавилон за помощью, но Кир ворвался в Лидию и в конце концов блокировал лидийскую армию у самой столицы Сарды. Он разгромил лидийскую кавалерию, бросив в бой верблюдов, которые напугали лошадей, затем обложил город и взял его после всего лишь четырнадцати дней осады.15
Кир посчитал, что его люди заслужили награду, поэтому позволил им ворваться в город и растащить его баснословные богатства. Тем временем Крез, взятый в плен и приведенный к Киру, наблюдал за этим со стены, стоя рядом с захватчиком. Он не произнес ни слова, поэтому Кир спросил его, почему он не подавлен, видя, как исчезают его богатства. «Те богатства, что они грабят, – ответил Крез, – уже не мои, а ваши». На это Кир немедленно приказал прекратить грабеж.16
Кир, законченный прагматик, награждал других с великой щедростью до тех пор, пока это сулило ему преимущества. [196]
Даже более поздние писатели, которые идеализировали его, – такие, как греческий полководец Ксенофонт, сражавшийся некоторое время на стороне персов, и написавший «Образ Кира», где попытался объяснить, как сдержанность, справедливость и «щедрость души»17 Кира помогали ему создавать самую великую империю в мире, – неумышленно открывают, что стратегией Великого Царя были сила,
196
Греческие историки, и прежде всего Геродот, являются нашим самым полным источником информации по истории Персии и Мидии. Однако про причине долгой враждебности между Грецией и Персией (что привело к нескольким войнам и вызвало трудности у Александра Великого) греки почти неизбежно изображали персов ленивыми, ищущими лишь удовольствия и коррумпированными; все хорошее в персидской культуре они относили к влиянию Мидии. Это позволяло им восхвалять (к примеру) Кира Великого, даже несмотря на то, что он был персом, поскольку образование он получил под руководством деда мидянина. Эта предубежденность, несомненно, делает греческие рассказы гораздо менее надежными. Более поздние попытки написать персидскую историю дополняют греческие источники аккуратным изучением структуры Персидской империи на основании монет, надписей и административных документов, оставленных самими персами. Тем не менее персы не оставили за собой записанной истории, поэтому греки являются нашим единственным источником информации о действиях, предпринимаемых персами как народом – в противопоставление форме империи, в которой они жили. (См. предисловие Хелеен Санциси-Вирденбург к первому тому «Истории Ахеменидов» (Achaemenid History I: Sources, Structures, and Synthesis, ed. Heleen Sancisi-Weerdenburg, 1987), p. XII–XIII. (Прим. авт.)
Однако,
«Киру, персу… владевшему очень многими людьми, очень многими городами и очень многими народами, послушными ему… охотно подчинялись даже некоторые далекие от него люди, жившие на расстоянии многих дней пути; и люди, жившие на расстоянии месяцев пути, которые никогда его не видели; и даже такие, которые прекрасно знали, что никогда не увидят его. Тем не менее они охотно подчинялись ему, настолько он превосходил других царей».18
Несмотря на справедливость и щедрость души, он превосходил других царей прежде всего в организации террора. «Он мог распространить страх по отношению к себе так широко по миру, что устрашал всех, – сообщает Ксенофонт перед тем, как перейти к восхвалению справедливости Кира, – и никто не пытался совершить что-либо против него».19 То, чего он не мог сделать страхом, он покупал; он был достаточно щедр в случаях, когда расходы давали перспективу большего приобретения. Как пишет Ксенофонт много позднее:
«Он превзошел всех в угощениях… он превзошел все человеческие существа еще больше при раздаче даров.
Кто еще, как говорят, по щедрости даров, заставлял людей предпочитать его брату, отцу и собственным детям? Кто еще был способен отомстить врагам, которые находились на расстоянии многих месяцев пути так, как царь персов? Кого еще, кроме Кира, уже после распада империи, называли „отцом”, когда он умер?»20
Этот титул «отец» бросает в дрожь и еще более вызывает мурашки, когда Ксенофонт продолжает рассказывать, что «Отец Кир» использовал свои подношения, чтобы уговаривать людей по всей империи становиться «так называемыми Глазами и Ушами царя» и отчитываться ему обо всем,
«что может принести царю выгоду… Существует много Ушей царя и множество Глаз, и люди повсюду боятся сказать что-либо не в пользу царя, как будто он слушает, и боятся сделать нечто, что не на пользу ему, как будто он присутствует тут».21