История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века
Шрифт:
Он смотрит на свои ногти, которые напоминают траурное извещение, отгрызает несколько миллиметров и ловко сплёвывает на мой бювар.
— Расскажи мне, если ты не против — ты же подкован, чтобы я не выглядел остолопом, когда бываю в обществе.
Заметив гримасу на моём лице, он начинает упрашивать:
— Как-никак у меня родственник рядом с Версенжеториксом в газете, а я даже не знаю, что там у них было!
Передо мной стоит вопрос совести. Вправе ли я не утолить эту прекрасную жажду к знаниям? Вправе ли я допустить, чтобы мой Берю гнил в полном невежестве? Этот человек хочет знать, откуда он и от кого! Это прекрасно, благородно, великодушно, и как это по-французски желать вскарабкаться по своему генеалогическому дереву, чтобы узнать, что же за обезьяна была в самом его начале.
— Я уверен, Сан-А, ты сможешь набросать схему. Раз уж нам
Я щёлкаю пальцами, как обычно, когда принимаю важное решение.
— ОК, Толстяк! Располагайся, разворачивай локаторы и постарайся не заснуть, иначе схлопочешь ведро воды в физиономию! Готов?
— Йес! Давай сначала про Версенжеторикса, потому что в учебниках всегда начинают с него.
— В общем, так…
Первая часть
Галлия. Средние века
Первый урок:
Версенжеторикс и Цезарь
— Насколько могут видеть наши кротовьи глаза, в Музее истории Гревена [2] можно заметить — с помощью братьев Лиссак [3] или без них, — что целая толпа беззастенчивых парней пёрла со всех сторон, чтобы посмотреть, так ли хороша наша страна, как о ней говорят. Этих гостей было — и ещё есть — так много, что добрая рожа Дюрана [4] (явно вырождающаяся, что бы там ни говорили, и если ты мне не веришь, загляни в телефонный справочник) вправе задать себе вопрос, существует ли на самом деле французская нация, ведь детишки его предков так похожи на его соседей по лестничной клетке. Потому что у нас всё равно что бюро находок: все, кто к нам приходят, становятся нашими через год и один день! Чтобы стать французом, достаточно жить во Франции. Ибо, в отличие от других стран, не французы делают Францию (они её скорее разрушают), а Франция делает французов.
2
Музей Гревена — парижская версия популярного Музея восковых фигур. В коллекции музея находится 450 восковых фигур знаменитых людей разных эпох или вымышленных персонажей (в т. ч. Обеликс). Из современных восковых фигур — Зинедин Зидан и Владимир Путин. — Прим. пер.
3
Братья Лиссак — знаменитые оптики. — Прим. пер.
4
Дюран, Дюпон — распространённые фамилии вроде наших Ивановых, Петровых, Сидоровых. — Прим. пер.
— Кончай трепаться, — умоляет Берю. — Я ничего не понимаю. Что ты имеешь в виду?
Я смотрю на рожу этого налитого кровью арийца и объясняю:
— Возьми, к примеру, шведа, или корейца, или болгарина; короче, возьми любого, кроме англичанина (эта раса занимает особое место в семействе двуногих и двуруких), и отправь этого шведа, корейца или болгарина в какую-нибудь другую страну: например, в Испанию. Что это даст? Того же шведа, корейца или болгарина, живущего в Испании!
— Чёрт-те что! — шепчет Толстяк.
— Погоди! И вот вместо того, чтобы отправлять этих людей в Испанию, посели их в Пон-д'Эне или в Гарен-Коломбе, и они у тебя сразу станут французами. Это тайна, Толстяк! И эта тайна делает Францию страной, которая не похожа на другие страны! А теперь давай посмотрим, с чего начиналась Франция! Ты знаешь, что раньше она называлась Галлией?
— Будь спок, сейчас вспомню, — ухмыляется Огромный.
Я продолжаю, не обращая внимания на его реплику:
— Если ты заговоришь на эту тему с каким-нибудь месье Дюпоном, то увидишь, что при слове «галлы» он выставит грудь колесом. Галлы — это наша национальная гордость; и всё же, если взглянуть поближе, станет ясно, что они были made in Germany, так же как и хорошая оптика и газовые камеры. Вот только у них была такая представительная внешность, что мы решили их присоединить навсегда. Мне кажется, что мы соблазнились на их здоровье. В этом есть что-то убедительное, понимаешь? В наш век заморышей немного шерсти на груди не повредит нашей родословной. Имей в виду, я не знаю, были ли галлы такими, какими мы их рисуем. Но для нас они всегда будут крепкими малыми со светло-голубыми глазами, косищами, свисающими им до бампера, усами, как руль гоночного велосипеда, и такими шлемами с перьями-крылышками, которых не сыщешь даже у старьёвщика Альгамбры. Перья — очень важный элемент народных художественных промыслов, Берю.
— Короче, — шепчет Толстяк, — галлы — это что-то вроде индейцев для нас?
Замечание мне кажется справедливым. Я делаю комплимент Берюрье, который сразу же распускает хвост.
— Слушай, Сан-А, — продолжает он. — Если галлы были с перьями, то галлийки, наверное, были с шерсткой?
Я вздрагиваю. Галлийка! Упоминает ли хоть один учебник об этой покорной утешительнице воина? Не считая доблестного Табачного Предприятия [5] , кто-нибудь вспомнил о ней? Да никто! Ни один историк (до меня) никогда не воздал должное этой старушке; и если бы не было известно, что галлы носили рога, мы бы даже не могли с точностью сказать, была ли она. В Париже, где женщина — король, как сказала бы Сьюзи Солидор [6] , никто никогда не вспомнил о лютецианке [7] . Так что я счастлив и горд исправить здесь скотство историков.
5
«Голуаз», т. е. галлийка — очень популярная марка французских сигарет. — Прим. пер.
6
Сьюзи Солидор — французская певица. — Прим. пер.
7
Лютеция — древнее поселение паризиев, на месте которого расположен современный Париж. — Прим. пер.
— Ну что же ты? — ворчит Берю. — Продолжай, я весь во внимании!
— О чём я говорил… Ах да! О галлах! Они были совершенно дикими. Они только и знали, что махались между собой и жили охотой и рыбной ловлей.
— Представляю себе их трофеи, — мечтательно говорит Берю. — «Мамонт и компания». Слушай, а окорок мамонта для главного егермейстера, наверное, был не хилый. На двоих точно хватило бы!
Я не пытаюсь ему объяснять, что в те времена мамонтов уже не было. Не стоит напрягать так тяжело работающий аппарат, которым является мозг Берюрье!
— Галлы ещё не были абонентами журнала «Дом и сад», — продолжаю я. — Они жили в шалашах на берегах рек.
— В общем, вилла «Ничего лишнего»! Как у моего друга Флюме´, который поставил списанный вагон на своем участке для рыбной ловли!
— Точно! Галлы не верили в Бога, они верили в Солнце!
— Почему бы и нет? — защищает их мой приятель. — Тут хоть точно знаешь, что солнце существует. Не зря же все мажут свой попарь кремом «Нивея», чтобы не обгореть!
Я решаю для себя, что не стоит реагировать на его замечания, и продолжаю наперекор волнам и ветрам:
— Их священники назывались друидами. Они носили белые одежды…
— Они случайно не были доминиканцами?
— Нет, не были! У них были золотые серпы, и они ими собирали омелу на дубах!
Берю издает рёв слона, от которого вибрирует крышка моей чернильницы.
— Я знаю одного друида! Он продаёт омелу на углу моей улицы на праздник святого Сильвестра. Но он не одевается в белые одежды — на нём только куртка и велюровые штаны.
— Ты можешь помолчать? — возмущаюсь я.
Он хмурится.
— А что, я хочу понять, — бормочет прилежный ученик.
Я ему подмигиваю в утешение.
— Галлам так нравилось воевать, что они полезли из Галлии в Италию. Они вошли в Рим и сожгли его.
— Вообще-то я думал, что Рим был открытым городом!
— В те времена ещё нет! Цитадель Рима называлась Капитолием!
— Я знаю, — обрывает с учёным видом Толстяк. — Ну да, — объясняет он, заметив по моему лицу, что я ему не верю. — Я с детства знаю, что Рим — столица [8] Италии.
8
Берю путает слово Capitole со словом capitale (т. е. столица). — Прим. пер.