История героя: Огонь наших душ
Шрифт:
— Мы не будем совершать опрометчивых действий, — голос Магран сыпался остывшим пеплом. — Нужно выяснить больше, и только имея полноту информации — действовать.
— Может быть слишком поздно! — просипела-прокаркала обожженная старуха в роскошных одеждах и короне с обломанными зубцами. — Нужно действовать решительно, иначе мы можем фатально опоздать! И в этот раз — действуем наверняка! Мы обрушим на него луну, если понадобится!
Божества продолжали отвечать, возражая друг другу. Кьелл не мог вслушиваться и дальше в эту перебранку — слишком уж его глушил когнитивный диссонанс от дурного спора трансцендентных созданий. Он даже развернул немного свои сверхчувства, надеясь, что боль от созерцания истинных тел богов немного его отрезвит. Они не подвели. Все так же сияя мощью, они подавляли своей монументальностью.
Они просто не могли ссориться, эти духовные исполины. Даже божества абсолютно противоположных аспектов в худшем случае бы просто разграничили влияние.
Кьелл старательно подавил эти мысли и заглушил свое сверхьестественное восприятие опять, на максимум. В конце концов, если боги хотят показать ему что-либо, почему бы их не уважить?
— Видящий.
Голос Бледного Рыцаря, спокойный и сухой, прошил воздух ледяной крошкой.
— Ты должен выяснить планы Эотаса. Досконально. Того, что нам известно сейчас, недостаточно. Изыщи все необходимые ресурсы для этого, и поспеши.
Кьелл попытался кивнуть несуществующей головой.
— Я понял, Берат. Помощь какая-нибудь будет?
Неживые черты аватара внезапно искривила усмешка — столь же неуместная на нем, как и на мертвеце.
— Будет. Но берегись того, чего желаешь.
И бледного эльфа швырнуло обратно в тело.
«Во-первых, нагнали на меня страху божьего,” размышлял он, вытирая запоздалый холодный пот. «Во-вторых, мне зачем-то хотели показать шайку мелочных и глупых божков, галдящих, как дураки при обсуждении политики. А Берат почему-то изображала председателя этого собрания анонимных алкоголиков. Нет, понятно, я — ее личный боевой песик в строгом ошейнике, ей уместно общаться со мной больше других, но все же, почему слово не держала ответственная за испытания Магран, или главный по эволюции и борьбе Галавэйн, или защитница порядка и власти Вудика? Ондра, наконец, которая наиболее пострадавшая пока что сторона, ведь Эотас изрядно потоптал и выморил её океаны? Они все были на вторых ролях, вон как дама в черном заткнула Магран парой слов. Почему все отдали главенство аспекту смерти и перерождения? Хоть пока ничего и не ясно, можно же провести параллели с прошлым, и понять — Эотас не замыслил ничего безобидного, совсем даже наоборот. И возможности его, близкие к возможностям древних титанов, вполне позволяют учинить что-то апокалиптическое… Апокалипсис. Смерть и перерождение. Нет, нет. Здесь не библейская аналогия уместна, а футарк и Эдда. Рагнарек.»
Пазл внезапно сложился. Кьелл зло сплюнул за борт, и выругался, продолжительно и грязно. Нет, его миссия — не разведчика, и даже не наводчика-суицидника для самых больших пушек, как он думал поначалу. Он — гребаный летописец, который освидетельствует конец мира. А потом Тюра загрызет большая собака, Тора — большая змея, огромный огненный мужик поломает райские эмпиреи, и два сынка главбога поведут человечество к возрождению.
«У местных богов не нашлось своей вельвы, чтобы придать хоть какой-то благородный фатализм всему этому гребаному стыду. Поэтому, они согласились на запасной вариант — вашего покорного слугу. А аспект смерти и перерождения дирижирует всем этим оркестром, так как творящееся — более чем ее епархия,” подумал Кьелл, опираясь на фальшборт. Пару секунд поразмыслив, не тошнит ли его физически вдобавок к подкатывающему к горлу умозрительному комку, он раздраженно сплюнул опять.
«Если подумать, каждый разумный рано или поздно сживается с мыслью о неизбежной смерти, и созданные из душ разумных бессмертные от этой идеи не ушли — наоборот, приняли её, как естественный порядок вещей. Они прекрасно понимают, что готовит их спятивший мессия-братец. Но не делают ничего. Естественной смертью божки не умрут, но эта вот возможность умереть насильственно… Судя по увиденной мною мощи, в их силах в любой момент телепортировать нашего буйного Оптимус-Прайма на солнце, но они этого не сделают. Нет, они, конечно, побоксируют с Эотасом пару раундов, ведь даже самые жалкие черви будут инстинктивно цепляться за жизнь. Эта их глупая ссора, скорее всего, не шоу для меня — тоже мне, важная персона нашлась, — а другое проявление их былой человечности, желание жить. Но сама их природа, которой они неумолимо следуют, заставит их
В самой идее гибели богов гламфеллен не находил ничего непривлекательного. С самого дирвудского откровения о их сущности, молодой бледный эльф ощущал неправильность ситуации. Не нужны разумным искусственные бессмертные сверхтираны. Но вот ту разруху, которую Эотас неминуемо принесет разумным, уничтожая теперешний порядок вещей, он не принимал.
«Революция, и никаких гвоздей, а, товарищ Ленин? Верхи и низы, гниющая с головы рыба, все дела? Так ли нужна разумным эпическая катастрофа, чтобы потом, быть может, воспрянуть к звездам, а может, погрузиться в пучины еще большего ничтожества? Так ли все плохо сейчас, что все надо поломать, чтобы потом, возможно, чего-то построить, из обломков, изоленты, и матерных слов?»
Он некоторое время всерьез думал над этим. Потом зло стукнул кулаком по фальшборту. Чуть сильнее, чем хотел — на прочном дереве осталась вмятина в форме его кулака.
«В конце концов, я просто тупой файтер,” раздраженно подумал гламфеллен. «Мое дело — не решать судьбы мира, а выдавать люлей всяким интересным личностям. Да и не могу я ничего решить. Эотас — бледная, немощная тень своих братцев и сестриц по божественности, но его долбаного грендайзера со встроенным душесосом с лихвой хватит на любую угрозу этого мира. Одно пока ясно с полной, стопятипроцентной уверенностью — мне незачем сломя голову нестись по следам Эотаса. Выданный шефиней дедлайн — фикция, чтобы офисный планктон резвее бегал, услаждая взор своим броуновским движением. Можно спокойно, не напрягаясь, выполнять задание Берат, а там посмотрим. Может, новые обстоятельства всплывут. Может, вообще — все, что я себе надумал — чушь, ерунда, и когда Эотас доберется, куда он там двигает, из-за кулис выскочит одетый клоуном Скаэн с воплем ’вас снимает скрытая камера’. Тьфу, Скаэн, вот зачем я вспомнил… это?»
Бледный эльф покачал головой. Немного хотелось напиться вдрызг, отдаться пьяному безразличию, а позже — головной боли и сушняку, но это было бы позорным бегством от открывшейся реальности, а гламфеллен терпеть не мог даже таких проявлений слабости. К тому же, на горизонте уже показались башни Даннажа.
«Посмотрим, что для нас приготовили Фурранте и Ко. Может, их ужимки меня развлекут,” оптимистично подытожил Кьелл.
Примечания
[1] На траверзе — перпендикулярно курсу корабля. Соответственно, на левом/правом траверзе — слева/справа от корабля.
[2] Принчипи сен Патрена/Principi sen Patrena (вайл.) — князья без отчизны.
[3] Марс, марсовая площадка, «воронье гнездо» — смотровая площадка на мачте. Дежурящий там матрос называется марсовым.
[4] Лечь в дрейф — расположить паруса так, чтобы можно было, не бросая якоря, удержать судно на месте.
[5] Фок-мачта — та мачта, что ближе к носу корабля. Соответственно, грот-мачта — основная, либо же центральная, а бизань-мачта — та, что ближе к корме.
[6] Консуало мес Каситас/Consuaglo mes Casitas (вайл.) — совет капитанов.
[7] Пергуоно/perguono (вайл.) — ко благу, к добру.
[8] Бон пьякко/bon piacco (вайл.) — с удовольствием.
[9] Чироно/Cirono (вайл.) — вайлианское название Берат/Берата. В отличие от аэдирского, не гендерфлюидно, т.к. двух разнополых аватар Ч. не имеет.
Глава 6. Хитрость
Даннаж
Даннаж был настолько пиратским городом, насколько можно. Грязь и неухоженность, вперемежку с вызывающим блеском золота, драгоценностей, показушнически ярких красок, и полуобнаженных тел жриц любви. Валяющиеся в канавах пьяные и сидящие при дорогах нищие, и пышные особняки местных главарей. Кьелл и его два товарища прошли мимо одного из попрошаек, сине-зеленого цвета громадного аумауа, некогда явно словившего лицом выстрел мушкетона — все его лицо было испещрено мелкими шрамами, а белесые глаза незряче щерились на прохожих. Гламфеллен кинул медный пире в его кружку для подаяний, и огромный инвалид благодарно растянул посеченные картечью губы.