Шрифт:
Глава 1. Боль
Море Дедфайра, юго-запад архипелага
Он очнулся от толкнувшейся в грудь резкой боли. Она повторилась снова и снова, приутихнув, но взамен толчки стали частыми и размеренными.
«Это же сердце мое бьется,” понял он.
Зрение не возвращалось долго — оказалось неожиданно трудно поднять словно ставшие чугунными веки. «Слиплись? Засохшая кровь? У меня какие-то травмы, или мои меридианы блокированы?» Неутешительные мысли отступили, когда веками удалось шевельнуть. Над головой плавал дощатый потолок из просмоленного дерева.
Внезапно в поле зрения вплыло
– Эдер, — собственный голос ожидаемо оказался хриплым и еле слышным, а вот слух приятно удивил. Постоянные шумы и плеск оказались звуками дождя, моря, и грома. «Я на корабле».
— Я уже думал, ты не очнешься, — голос блондина был спокойным, но в глазах проглядывала тревога. — Как себя чувствуешь?
— Как… подгнивший живой мертвец, — говорить становилось все легче, а еще он одержал маленькую победу — сумел пошевелить пальцами левой руки. «Молодец, Беатрикс Киддо, теперь шевельни пальцами ног.» Нервы щекотало абсурдностью ситуации, и собственной то ли полупарализованностью, то ли невероятной слабостью, и человек, запертый в непослушном теле, занервничал.
Стоило ему мысленно обозначить себя словом «человек», как в своей-несвоей памяти всплыло другое слово. «Гламфеллен». Это слово скрывало такой массив чуждой информации, такой водопад жалящих прикосновениями воспоминаний, что он инстинктивно отодвинул его на задворки сознания и постарался временно забыть. «Потом. Живи в моменте, карпе дием, мать твою.»
— Если ты хоть как-то «живой», остальное — незначительные детали, — голос Эдера все еще был на удивление ровным. — Встать можешь? По-моему, наверху намечаются проблемы, и разлеживаться некогда.
Он честно попытался подняться, и у него неожиданно легко это получилось. Что хуже, непослушное… чужое тело реагировало на движения неправильно. Попытка сесть привела к тому, что он неловко ссыпался на деревянный пол, и бессильно растянулся на нем.
— Тихо, тихо, здоровяк, ты уже победил. Ну, ты точно показал этим доскам, кто здесь главный, — Эдер аккуратно приподнял его под руки, и водрузил обратно на кровать. «Как мешок… с картошкой, да. Не будем излишне самокритичны, ” подумал он.
В дальнем углу каюты внезапно началось какое-то движение, и хриплый, каркающий голос удивленно проговорил что-то. Эти звуки показались ему настолько чуждыми, что он поначалу подумал, что не знает этого языка, но вдруг понимание пришло. «Этот старик удивлен, что я очнулся.»
Седобородый неизвестный загалдел на своем странном говоре, понимать который было так же легко, как высматривать собственное отражение в груде мелких осколков зеркала.
«Чего он хочет? ‘Пираты’? Ну охренеть теперь.»
— Эдер, я не в форме. В голове каша, тело как чужая перчатка, натянутая на ногу. Решите эту проблему без меня, ладно? — длинная фраза далась ему с трудом, но он умудрился удержать сухой, судорожный кашель до конца своей маленькой речи.
— …Ладно, капитан, — с небольшой задержкой ответил блондин. — Никуда не уходи.
Эдер явно был человеком действия — немедленно подхватив стоящие в углу круглый щит и ножны с саблей, он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь каюты. А сидящий на кровати расслабился и закрыл глаза.
«Дыши,
Он глубоко вдохнул и выдохнул, и, открыв глаза, неожиданно легко поднес руку к лицу и коснулся кончика носа. Очень аккуратно встав, он шагнул взад-вперед, и уселся обратно на кровать — скрестив ноги и положив руки на колени, — и снова прикрыл глаза.
«Первичный функционал восстановлен, теперь — самое сложное и болезненное — башка. Я — вихрь из мириадов песчинок. Я — ручей, впадающий в реку. Даже если меня разделят, я снова сольюсь воедино.» Он расслабился, четко регулируя свое дыхание. «Учитель бы гордился.» Он прогнал эту ненужную мысль и сосредоточился.
«Ван. Простенький иероглиф — три горизонтальных линии, перечеркнутые вертикальной. Значение — ‘князь’. Самая частая фамилия под небесами, и не в одном мире. Моя фамилия. Имя — Фань. Иероглиф чуть посложнее, а означает — ‘простой’. ‘Обычный властитель’, ха. Все, и учитель, и соученики, предпочитали звать меня ‘Сяо-Фань’, чему я был только рад — поначалу в этом была некая задушевность, а потом, когда я вырос и возмужал — ирония. Соученики… Тот скучный тип, и Цзин Цзи, которого я вечно называл Джи, имея в виду персонажа Джерома. Учитель… все о нем помню, и внешность, и вечную улыбочку, и бороду эту длиннющую, как у Гэндальфа, но вот имя… даже все уроки его помню, как сейчас, но не имя. У скучного типа, кстати, тоже. Явно наличествуют провалы в памяти.»
Тот, кого раньше звали Ван Фань, занялся ревизией воспоминаний, вскоре подведя неутешительный итог — полезные знания и навыки в порядке, но память о людях, лицах, местах, именах, зияет прорехами похуже изношенной мешковины.
«Ладно. Теперь Александр Лихов. Имя пафосное, ‘защитник людей’, но до дыр заношенное сотнями миллионов во всем мире. Жизнь до Сяо-Фаня — легче, веселее, сытней. Прожил до… скольки лет? Помню, что Саша — глубокий старик… семейный? Почти. Разведенный. Провалов столько, что проще сказать, что цело. Ворох разнообразных фактов и фактиков. Прорвище словечек-паразитов и привязчивых понятий. Мемов, ага. И масса лирики — книги, фильмы, игры, музыка, даже танцы затесались. Я знаю кунгфу, то есть, венский вальс. Все это разнообразие ощущается как норма, но бедолага Сяо-Фань жил, по сравнению с Сашей, в полном информационном вакууме. А еще Саша помнит лишь горстку имен и названий, тотально недостаточных для прожившего полноценную жизнь. Как и почему память Саши после смерти перешла к Сяо-Фаню — загадка, но явно не случайность: после смерти Сяо-Фаня это случилось снова. Ладно, теперь самое сложное — тот, кто здесь и сейчас.»
Он открыл глаза — так будет легче, подсказала интуиция, — и оглядел свою руку.
«Бледность радикальная, как у завзятого носферату из канализации. Даже редкие волоски на коже — белые-белые. Особо суровый случай витилиго? Другая раса? Нет. Другой вид. ‘Гламфеллен’. Давай, память, жги.» И она зажгла.
До боли сжимая зубы и вцепившись ногтями в колени, пытаясь не обращать внимание на раскалывающуюся голову, он прожил целую жизнь за несколько мгновений. К счастью, не слишком длинную — сорок лет, добрый тридцатник которой занимало взросление. Гламфеллен, бледные эльфы. Во всем подобны небледным эльфам, только бледные, пошутил бы Саша Лихов. «Нет. Пошутил я, только что. Хватит растроения личности.»