История и фантастика
Шрифт:
— Ничего. Я очень люблю научную фантастику, с легкой руки англичан называемую жесткой, hard SF. Я воспитывался на Брэдбери и Хайнлайне. Зачитывался, когда пришла «новая волна», Желязны, Эллисоном, Спинрэдом, Делани. С неизменным удовольствием читаю классиков — Олдисса, Азимова, Дика, Шекли, Старджона, Балларда, Пола, Гаррисона, Ван Вогта, Бруннера, Воннегута, Типтри, Вонду Макинтайр. С радостью перечитываю Лема, Брэдбери и Стругацких. Повторяю: утверждение о «великом конфликте» и «боях за территорию» между НФ и фэнтези — воображаемо, если не сказать — лживо.
— Я думал, вы ее не любите, так как в интервью с М. Пиотровским и М. Тыминским сказали, что жесткая, техническая НФ перестала
— Когда-то жесткая НФ начала терять популярность на Западе, поскольку там хватало «бездушной технологизации». У нас было несколько иначе. Известный чешский писатель-фантаст Онджей Нефф как-то сказал, что бездушная технологизация его не может ужасать, поскольку, цитирую: «Clovek v Praze nenajde ani fungujici telefonni budku» [139] . Я добавлю, что меня тоже не ужасает бездушная технологизация, поскольку батареи бездушно не греют, поезда опаздывают, а маленький «фиат» не утомляет удобствами настолько, чтобы мечтать о конной прогулке по лесу Броселианд. Однако ситуация начала изменяться, причем весьма быстро. Приходилось даже менять шутки. Сегодня я уже не шучу, что, пока мы донесем до дома только что купленный самый наиновейший компьютер, он уже успевает устареть. И что, если мы, писатели, включив самое величайшее воображение, придумаем что-то абсолютно фантастическое, какой — то жутко фантастический gadget [140] , то можно не сомневаться, что японцы это уже выпускают серийно. Впрочем, все это шутки. Практика доказывает, что по-прежнему существуют авторы жесткой НФ, ухитряющиеся приятно удивлять идеями. И писательским талантом. Причем их становится все больше.
139
Человек в Праге не найдет ни одной действующей телефонной будки (чешcк.).
140
Наворот, прибамбас (англ.).
— Заслуги Станислава Лема перед научной фантастикой неоценимы. Однако ее поклонники сегодня читают фэнтези, а место Лема заняли вы. Это может отбрасывать тень на ваши взаимоотношения. Я знаю, что Станислав Лем решительно отнекивался от ваших книг. Первый ваш роман, который он прочитал, была «Башня Шутов», хотя он прекрасно знал, в чем суть Ведьмачьей саги. В такой позиции содержится, пожалуй, какой-то магический элемент: коли не прочел, значит, соперник не существует. Ведь, в конце концов, он должен считать вас соперником. С пятидесятых до семидесятых годов в фантастике безраздельно властвовал он, с восьмидесятых трон фантастики заняли вы. Вероятно, ему нелегко признать новую ситуацию?..
— Хоть СМИ пытались утверждать нечто подобное, не думаю — даже отбросив не присущую мне скромность, — что я могу быть для Станислава Лема соперником и конкурентом. И вряд ли он считает меня таковым. Для этого нет никак их оснований.
— Я думаю иначе, но коль скоро вам неловко об этом говорить, оставим. Зато трудно не спросить, прошли ли вы, как и все наше поколение, через Лема? Я знаю, вы его читали, об этом мы уже говорили, но как сегодня вы смотрите на такое «воспитание»? Что, по-вашему, следует считать устойчивым вкладом Лема в польскую культуру? Какую из его книг вы сохранили в сердце?
— Разумеется, я «прошел» через Лема. Начал с «Пшекруя», который публиковал рассказы, иллюстрированные Даниэлем Мрозом. Тогда мне было девять лет. С Лема началась моя affaire amoureuse [141]
141
Любовная интрижка (фр.).
— Пока я не прочел ваше предисловие к «В воронке от бомбы» в томике «Что-то кончается, что-то начинается», я был убежден, что вы никогда не занимались научной фантастикой. А тут извольте: «Единственный мой рассказ в жанре НФ». Но если так широко понимать этот жанр, то «Польско-русскую войну под красно-белым флагом» Дороты Масловской тоже надо считать НФ. А уж в полный ступор меня ввел Анджей Земянский, заявивший, что «Ахейя» — тоже научная фантастика.
— «В воронке от бомбы» — вне всяких сомнений, не фэнтези. А если не фэнтези, значит, НФ. Я же описываю будущее, а это однозначно определяет жанровую принадлежность. Кроме того, я ведь и сам говорю, что это научная фантастика. Следовательно, это научная фантастика. Quod erat demonstrandum [142] . Полагаю, не читая, что так же обстоит дело и с «Ахеей». Если автор утверждает, что это НФ, значит, наверняка так оно и есть. Ибо кому, как не автору, это знать?
142
Что и требовалось доказать (лат.).
— В «Рукописи, найденной в Драконьей пещере», или «Компендиуме сведений о литературе фэнтези»», вы заявляете, что этот жанр больше выводится из литературы конца девятнадцатого века (например, книг Уильяма Морриса, лорда Дансени, Генри Р. Хаггарда), нежели из эпосов и мифов (из этого исходила концепция Джеймса Ганна). Но почему? Разъяснение, будто в культуре все начинается с Гильгамеша и «Илиады»», а стало быть, древнюю традицию надлежит проигнорировать, звучит невероятно. Ибо уже сам подбор статей в «Малом магическом алфавитном словаре» в вашем «Компендиуме» говорит о том, что абсолютное большинство их касается легенд, эпосов и их героев.
— Простите, но это полнейшее недоразумение. Кто и когда сказал, что надо игнорировать? Если я называю Морриса, Кэбелла, Хаггарда, лорда Дансени, Александра Грина — то потому, что пишу о жанре фэнтези. Если б я писал о жанре криминального романа, то в числе отцов-основателей назвал бы По, Эмиля Габорио, Гастона Леру, Мориса Леблана, Конан Дойла, авторов «Ника Картера». Ибо с кого же надо было бы начать, кого назвать в качестве предтеч жанра? Эсхила? Софокла? Еврипида? Если бы я упустил этих почтенных древних классиков в перечне отцов-основателей, это было бы игнорированием традиции? Противоречило бы фактам, если б в каком-нибудь из современных детективов я обнаружил отсылки к «Федре», «Антигоне» или «Медее»?
— Но в вашем «Словаре» нет отсылок, а просто есть сто страниц, заполненных именами героев древних легенд и эпосов. Получается, что все это — фэнтези. Впрочем, спорить не стану. В этом вы — специалист. Кстати, а что подвигло вас создать «Рукопись…»?Решусь на две рабочие гипотезы, хорошо? Первая — альтруистическая и гласит, что вы написали сей лексикон из позитивным побуждений, дабы читатели узнали чуть побольше об этом жанре; вторая — элитарная, ибо предполагает, что в стране, где фэнтези существует совсем недавно, хорошо было бы ее канонизировать и показать, сколь велики ее достоинства. Как вам эти теории? Каково было истинное побуждение?