История и повествование
Шрифт:
Как мы видели, конфликт доминирует в имажинистских текстах. Названия поэм Мариенгофа иллюстрируют его болезненную необходимость совместить несовместимое:
«разврат» + «вдохновение» -> «Развратничаю с вдохновением»; «фонтан» + «седина» -> «Фонтаны седины»; «кондитерская» + «солнце» -> «Кондитерская солнц»; «стихи» + «чванствовать» -> «Стихами чванствую»; «слепой» + «нога» -> «Слепые ноги».Однако теперь нас интересует не столько сам конфликт несовместимых пар, сколько становление самих названий, становление нового смысла из рядоположения двух несопоставимых элементов — одним словом, монтаж. Технический термин иллюстрирует имажинистскую систему приемов, но одновременно подчеркивает декларативный дендизм на уровне текста — имажинистскому тексту существенно то, из чего (по какой моде) он сделан: аграмматически, либо из одних существительных (отказ от сказуемого), либо из инфинитива, из конфликта, из сиюминутного становления нового смыслового уровня, «третьего».
Монтаж и имажинисты — сюжет особый, и его надо воспринимать шире, чем связь с идеей конфликта у Эйзенштейна [622] . И это несмотря на то, что представители группы нигде — ни в своих манифестах, ни в теоретических работах, ни в статьях своего журнала «Гостиница для путешествующих в прекрасном» — не упоминают этот термин. Имажинисты занимаются монтажной поэзией и составляют теорию монтажной поэзии, хотя их теории не изложены систематично, и их надо реконструировать по разным фрагментам. Как нам кажется, имажинистский монтаж — тем более что они о таковом не говорят, — показательный пример механизма той монтажной культуры, в которую погружены группы «эпохи манифестов». Однако сами имажинисты декларируют позицию защитников дифференциации искусств:
622
Вопрос о соотношении творчества имажинистов и монтажа уже неоднократно обсуждался в исследовательской литературе. См.: Burini S.Tehnika montaze u poeziji A. Mariengofa i V. Sersenevca // Hijerarhija. Zagrebacki pojmovnik kulture 20. stolje'ca. Zagreb, 1997. S. 161–169; Nilsson N.The Russian Imaginists. P. 66–73; Хуттунен Т.От «словообразов» к «главо-кадрам»: имажинистский монтаж А. Мариенгофа // Sign Systems Studies (Tartu). 2000. № 28. С. 192–194.
Мы проповедуем самое точное и ясное отделение одного искусства от другого, мы защищаем дифференциацию искусств [623] .
Это противостояние унификации культурных языков, кажется, направлено против кубистов и футуристов, но тем не менее звучит достаточно неожиданно, учитывая изобразительную основу имажинистской (образной) поэзии. Дифференциация возникает у них, чтобы еще раз подчеркнуть отличие от всего окружающего. Впервые идея дифференциации искусств встречается уже в ранней статье Шершеневича «Пунктир футуризма» 1914 года:
623
Поэты-имажинисты. С. 9.
В недалеком прошлом самовитые средства одного искусства были перепутаны с самовитыми средствами других искусств. Это была эпоха, в которую еще полагали, что Искусство — есть органическое слияние искусств <…>. Поэты заботились о музыкальности стиха, об углубленности содержания, о живописной фотографичности и т. д. <…> Наше сегодня выдвинуло принцип абсолютной дифференциацииискусств. Несомненно, что у каждого искусства есть свой материал, над которым он и оперирует [624] .
624
Шершеневич В.Пунктир футуризма. С. 167–168.
Шершеневич утверждает, что при всяком вторжении одного искусства в другое оба они принижаются, так как, если бы поэтическое содержание было равно философскому, одно из них оказалось бы лишним. Интересно было бы знать, согласны ли с такими тезисами имажинисты-художники Георгий Якулов и Борис Эрдман. Поэтическую теорию, которая основывается на «образе как самоцели», разумеется, трудно рассматривать как явление сугубо литературное, без учета живописи. Правда, Якулов и Эрдман оказываются более или менее иллюстраторами имажинистской литературной деятельности, хотя, например, проекты Якулова в имажинистском кафе «Стойло Пегаса» несут самостоятельный характер, и в некотором смысле в его работах можно говорить об изобразительной аналогии имажинистской поэзии [625] . Ройзман вспоминает, как Якулов иллюстрировал стихи Есенина и денди Мариенгофа на стенах «Стойла»:
625
Об этом см.: Бурини С.От кабаре к городу как тексту // Europa Orientalis. 1997. № 2. С. 275–288.
Слева от другого зеркала глядел человек в цилиндре, в котором можно было признать Мариенгофа, ударяющего кулаком в желтый круг. Этот рисунок поясняли его стихи:
В солнце кулаком вац, А вы там, — каждый собачьей шерсти блоха, Ползете, собираете осколки Разбитой клизмы [626] .Появление композитора Арсения Авраамова в ряду имажинистов лишний раз подчеркивает условность имажинистской идеи о дифференциации искусств. Ведущей темой исследований и творчества Авраамова была идея реформы музыкального строя, и в своих проектах он пошел дальше всех современников. Он считал среди прочего, что нужно уничтожить все рояли, так как рояль для него — символ баховской равномерной темперации, которая калечит слух народа и композиторов. О сожжении роялей он подал проект Луначарскому, который, по воспоминаниям Мариенгофа, встретил предложение восторженно [627] .
626
Ройзман М.Все что помню о Есенине. С. 36. Стихи из поэмы Мариенгофа «Магдалина».
627
Мариенгоф пишет об этом в воспоминаниях: «Ко дню первой годовщины Великой социальной революции композитор Реварсавр <…> предложил советскому правительству свои услуги. Он сказал, что был бы рад продирижировать „Героической симфонией“, разумеется, собственного сочинения. А-де исполнят ее гудки всех московских заводов, фабрик и паровозов. Необходимую перестройку и настройку этих музыкальных инструментов взялся сделать сам композитор при соответствующем мандате Совнаркома. <…> — Это было бы величественно! — сказал народный комиссар. — И вполне отвечало великому празднику. — Не правда ли? Я немедленно доложу о вашем предложении товарищу Ленину. <…> — Но, признаюсь, — смущенно добавил Луначарский <…> я не очень уверен, что товарищ Ленин даст согласие на ваш гениальный проект. Владимир Ильич, видите ли, любит скрипку, рояль… — Рояль — это интернациональная балалайка! — перебил возмущенный композитор. <…> Впоследствии, примерно года через полтора, я с друзьями-имажинистами <…> восторженно слушал в „Стойле Пегаса“ ревопусы Реварсавра, написанные специально для перенастроенного им рояля. Обычные человеческие пальцы были, конечно, непригодны для исполнения ревмузыки. Поэтому наш имажинистский композитор воспользовался небольшими садовыми граблями» ( Мариенгоф А.Бессмертная трилогия. С. 203–205). Хотя проекты и эксперименты Авраамова были близки к футуристам, особенно к размышлениям Хлебникова, он относился к ним отрицательно, а нашел своих единомышленников среди имажинистов (см.: Крусанов А.Русский авангард. СПб., 1996. Т. 1. С. 285).
Декларируя свою идею о дифференциации искусств, имажинисты отказываются также от «наклеек из газет на картины». Дальше, определяя задачи разных искусств, они возвращаются к этой тематике, именно характеризуя свою идею о необходимой дифференциации искусств:
Всякая наклейка посторонних предметов, превращающая картину в окрошку, ерунда, погоня за дешевой славой. Актер, — помни, что театр не инсценировочное место литературы. Театру — образ движения. Театру — освобождение от музыки, литературы и живописи [628] .
628
Поэты-имажинисты. С. 10.
В самом разгаре обсуждения темы унификации культурных языков имажинисты отказываются от подобного искусства. Этим они отвергают типичный для послереволюционной авангардистской культуры принцип коллажа или гетерогенного монтажа, столь существенного для их экспериментов при создании имажинистских метафор. Стоит лишь упомянуть «машину образов», придуманную Мариенгофом и Есениным и упомянутую многими современниками в своих воспоминаниях:
Однажды я застал его сидящим на полу, окруженным разбросанными повсюду маленькими, аккуратно нарезанными белыми бумажными квадратиками.
Не поднимаясь, он радостно объявил мне:
— Смотрите! Замечательно получается! Такие неожиданные сочетания!
На обратной стороне бумажек были написаны самые разнообразные, не имеющие никакого отношения друг к другу слова. Есенин брал по одной бумажке справа и слева, читал их, отбрасывал, брал другие и вдруг вспыхивал, оживлялся, когда какое-нибудь случайное и невероятное сопоставление будоражило его мысль, вызывая метафоры, которые, как он выразился, «никогда не пришли бы сами в голову!»
— Зачем вам это нужно? — удивился я. — Ведь это чистая механика! [629]
629
Шнейдер И.Встречи с Есениным. Воспоминания. М., 1965. С. 31–32. См. также: «Доморощенную развели науку — обнажая и обнаруживая диковинные подчас образныекорни и стволы в слове» ( Мариенгоф А.Бессмертная трилогия. С. 62–63).
Дальнейшее развитие данного приема можно проследить в теоретических работах Мариенгофа (сочетание «чистого» и «нечистого» с целью порождения реакции у читателя) и Шершеневича (каталог образов, где читатель является реконструирующим автором). На самом деле, монтажная практика сопоставления кажущихся случайными словами является генератором новых метафор, так как для них новизна — свежие, неожиданные образы, которые порождаются при случайном столкновении слов.
Главным новаторским изобретением в имажинистских теоретических текстах является, безусловно, вводимый Шершеневичем «каталог образов». С этим близко связаны основные грамматические эксперименты имажинистов, то есть радикальная номинативная поэзия и — часто в функции субстантивации — инфинитивное письмо [630] . Языковые особенности монтажной литературы чаще всего отождествляются с номинативностью в поэзии. Имажинисты предполагали, что в поэзии образ — самоцель и что образность языка лучше всего обнаруживается в существительных:
630
См.: Жолковский А.Об инфинитивном письме Шершеневича // Русский имажинизм: история, теория, практика. М., 2003. С. 291–305. Согласно Жолковскому, «стихи Шершеневича занимают особое место в общей перспективе модернистской экспансии И<нфинитивного>П<исьма>, один из пиков которой приходится на начало 10-х годов — время его литературного дебюта (1911 г.). У него есть три десятка стихотворений с ИП, при всем их стилистическом — футуро-имажинистском — напоре, грамматически правильных. Но минимум в семи из них встречаются действительно новаторские аграмматичные инфинитивы».