История и повседневность в жизни агента пяти разведок Эдуарда Розенбаума
Шрифт:
И вот новая встреча в Новогрудке. Следует заметить, что за внешне непринужденным обращением друг к другу на «ты» уже чувствовался некий официоз, разница в служебном и социальном положении давних приятелей. И тем не менее шеф полиции сразу же положительно разрешил все проблемы начинающего импрессарио, связанные с постановкой русских спектаклей на территории всего воеводства. После чего пригласил театрального импрессарио к себе домой, на обед. После обеда Корвин-Пиотровский сразу не отпустил Розенбаума в гостиницу, а предложил проехаться вместе с ним в управление, к себе в кабинет, на чашечку черного кофе. Когда кофе был подан, он, глядя в глаза старому приятелю, с улыбкой сказал: «Эдуард, я знаю, что ты работал со вторым отделом и политполицией. Почему бы нам не восстановить эти связи? Мы с тобой хорошо знаем друг друга и прекрасно понимаем, что грозит Польше, всем нам, если здесь, как и в России, возьмут верх коммунисты. При твоей нынешней деятельности, работая с русской труппой, общаясь с русскими, а среди них немало зараженных коммунизмом, ты бы мог нам здорово помочь в раскрытии их враждебных по отношению к Польше замыслов. Одним словом, я надеюсь на твою помощь. Я снесусь в Пинске с Яцыничем, и когда ты приедешь
По окончании вполне дружеского разговора Корвин-Пиотровский сказал: «Когда приедешь сюда уже с труппой, то получишь у меня все необходимые инструкции и конкретные задания, а пока в общих чертах скажу так: наблюдай за русскими театралами и за русофильствующими евреями. Особенно — за последними, симпатизирующими Советам. Заводи с ними разговоры о русской культуре, искусстве и не бойся придавать этим беседам политический характер…».
Дней через десять в Новогрудке начались гастроли русской драматической труппы Горяинова и Келчевской. В ходе их, на второй или третий день, Корвин-Пиотровский повез Розенбаума в Варшаву для представления его шефу польской государственной полиции генералу Розвадовскому. В ходе этого представления Корвин-Пиотровский кратко остановился на службе Розенбаума в «двуйке», на его связях с Торуньской и Варшавской политполицией. Генерал Розвадовский поинтересовался прошлой и настоящей деятельностью агента и после его лаконичных ответов пожелал ему успехов «в нашей совместной работе». После чего, обратясь к Корвин-Пиотровскому, потребовал от него проведения всех формальностей, связанных с приемом Розенбаума в агенты тайной политполиции. При посредничестве графа в течение получаса все необходимое для этого было сделано: фотографирование, анкетирование с вручением «новому-старому» агенту личного знака № 143. ППР (Политическая Полиция Речи Посполитой) для ношения под лацканом пиджака или пальто, а также удостоверения личности (легитымации) сроком до 31 декабря 1923 года. Затем Корвин-Пиотровский и Розенбаум отправились в Министерство внутренних дел, где последнему была вручена так называемая концессия (разрешение) на право постановки его труппой театральных и концертных представлений по всей территории Польши сроком до 31 декабря 1925 года. Разрешение это было выдано на настоящее имя импрессарио — «Эдвард де Розенбаум (театральный псевдоним — Эдвард Ружицкий)». Что же касается тайного псевдонима агента тайной полиции, присвоенного Розенбауму еще раньше, то он был оставлен прежним — «Антоний Ружа».
На следующий день Розенбаум выехал для организации спектаклей в Слоним, а Корвин-Пиотровский — к себе в Новогрудок. Импрессарио постепенно втягивался в свою профессию. Для того чтобы расклеивать театральные афиши по городу необходимо было иметь на них печать «Союза военных инвалидов», за что необходимо было платить властям (в зависимости от размеров афиши) от 25 до 30 грошей. Улаживая эту формальность в слонимском «Союзе», Розенбаум услышал от его председателя (поручика польской армии в отставке), как бы между прочим, следующее суждение: «У нас и без ваших кацапов довольно большевиков; здесь все еврейство только и мечтает о России…». Ввиду такого оборота дела Розенбаум не мог не задержаться у председателя «Союза военных инвалидов», продолжив с ним тему о русофильских настрониях среди местного населения. В ходе беседы двух «польских патриотов» выяснилось, что центром таких прорусских настроений является в Слониме «Русское Благотворительное общество» (РБО) [14] , председателем которого был бывший уездный инженер Михаил Ка-реев, проживающий по улице Костюшко, 6.
14
Более подробно о РБО и других русских культурно-просветительных обществах Западной Белоруссии и Польше в 1920-30-е годы см.: Черепица В.Н. Национальные меньшинства и национальный вопрос // Белорусская мысль. — 1996.
– № 4. — С. 125–128; он же: Русские культурно-просветительные общества в Западной Белоруссии (1921–1939) // Славянские народы и их культура в современном мире: Сб. статей. — Гомель, 1996. — С. 38–51.
Узнав об этом, Розенбаум отдал афиши для расклейки желающим подработать инвалидам, а сам тотчас же отправился по указанному адресу. Инженер Кареев оказался весьма приятным и общительным человеком. Он с удовольствием согласился на рекламирование предстоящих гастролей труппы среди русского населения, добавив при этом, что и местное еврейство во главе с врачом Эфроном посильно поддержит русские спектакли. Вместе с Кареевым тут же был составлен текст приглашения (по-русски и по-польски) на предстоящие в городе гастроли. Он же рекомендовал Розенбауму разместить заказ на их исполнение не где-нибудь, а в частной типографии Арона Гана. Уже там, при выборе шрифта, заказчик познакомился со старшим наборщиком типографии Иосифом Лерманом. Прося его отпечатать приглашения на театральный вечер (в обмен на контрамарки на спектакли для всех наборщиков), Розенбаум условился, что такой обмен удобнее всего будет устроить в гостинице, где он остановился.
Вечером, часов около 22-х, в номер импрессарио пришел Лерман и принес готовый заказ. В ответ на такую любезность Розенбаум предложил ему выпить с ним в номере чайку и закусить. За чаем зашел разговор о русской драме, актерах труппы, ее репертуаре. Зная о нем из афиши, наборщик заметил, что в Слони-ме, на его взгляд, труппа будет иметь еще больший успех, если она поставит здесь пьесу «Дни нашей жизни» и драму Леонида Андреева «Рассказ о семи повешенных». Пообещав это пожелание-мнение учесть, Розенбаум поинтересовался истоками познаний Лермана в русской литературе, на что наборщик не без гордости ответил, что он окончил русскую гимназию в Немирове и несколько лет учился в Киевском университете, но «в силу независящих от него обстоятельств вынужден был его оставить
В Барановичах труппа дала 15 спектаклей и имела большой успех у публики. Большую поддержку русскому театру здесь оказывали: председатель «Русского Народного Объединения» (РНО), один из организаторов «Русского общества Молодежи» (РОМ) в Польше — Георгий Моллер (бывший офицер лейб-гвардии Атаманского казачьего полка) и популярный среди местных русских врач доктор Сцепуржинский. В 1930-е годы владелец имения Домашевичи Барановичского повета Г.А.Моллер в качестве члена Предсоборного собрания по организации Всепольского Поместного Собора прославился своими яркими обличительными речами в адрес польских властей за их гонения на православных и русских в Польше [15] .
15
Свитыч А.К. Православная Церковь в Польше и автокефалия // Православная Церковь на Украине и в Польше в ХХ столетии. 1917–1950 гг. — М., 1997. — С. 170–186.
Из Барановичей Розенбаум вместе с труппой вновь возвратился в Слоним. 6 июня 1922 года первым спектаклем здесь шла пьеса Григория Григоровича «Казнь», как полагали многие — «коронный номер» З.В.Келчевской. В пьесе (скорее, мелодраме) не было никакой политики. В основу ее был положен человеческий конфликт между тягой к деньгам, «красивой жизни» и стремлением жить честно, не изменяя себе. Критики находили в пьесе массу недостатков (нагромождение «страшных эффектов», ходульность и подражательность), однако, несмотря на суждение специалистов, у зрителей пьеса имела успех. Один из критиков писал по поводу пьесы «Казнь» (за 25 лет ее просмотрели около 10 млн. зрителей), что «постановка эта долго будет нравиться публике, потому что она красочно радует глаза, волнует театральным подъемом и трогает благородством простых, но всегда близких массам чувств». И в Пинске, по соображениям Розенбаума, «Казнь» гарантировала будущие успехи труппе.
После упомянутого спектакля группа слонимских любителей русского искусства во главе с инженером Кареевым и доктором Эфроном пригласили Келчевскую, Горяинова и Розенбаума на ужин в лучший местный ресторан. За две недели пребывания труппы в Слониме почти на каждом спектакле ее бывали наборщики типографии Гана, а старший наборщик Лерман с контромарками от Розенбаума не пропустил ни одного ее спектакля. Особенно ему нравились спектакли по пьесам Леонида Андреева. После одного из таких спектаклей импрессарио познакомил Лермана с Горяиновым, другими артистами труппы. Особенно близко Лерман сошелся с артистом Иваном Данько, также бывшим студентом Киевского университета плюс прекрасным комиком и любителем недурно выпить… У Данько часто собирались на выпивку после спектаклей или в дни, свободные от таковых, Розенбаум и Лерман с друзьями. Из содержания разговоров об искусстве, чаще всего переходивших в политические споры, Розенбаум уверенно относил Данько по своим взглядам к социал-революционерам (коммунистов последний страшно не любил), а Лерман (это чувствовалось сразу) больше всего сочувствовал большевикам.
24 июня 1922 года, в день именин Данько, все приглашенные основательно подвыпили, и у публики развязались языки. Лерман, также любивший выпить, вдруг поднялся и провозгласил тост за здоровье дорогого именинника, «представителя искусства свободнейшей в мире страны — России». После небольшой паузы он многозначительно посмотрел на всех присутствующих и добавил: «Ничего, ничего, друзья, придет время и мы здесь также дождемся светлых дней». Отвечая на его тост, Данько вежливо поблагодарив за добрые пожелания, вместе с тем заметил, что «в Советской России нет никакой свободы, а есть только большевистский террор по отношению к своему народу, а поэтому ни о каком свободном русском искусстве здесь и говорить не приходится». Такой ответ артиста послужил поводом к более откровенному политическому разговору, в ходе которого Лерман, вероятно, в запальчивости сказал, что «только при коммунистическом обществе может быть достигнута свобода для рабочих и служителей искусства, и наш союз «Свободный Рабочий» в моем лице и моего друга Степанюка ради этой свободы готов на любые жертвы, вплоть до эшафота…».
Вечером следующего дня, после спектакля «Дни нашей жизни», к Ивану Данько, жившему на квартире у сапожника-еврея, пришли Лерман, Степанюк и Розенбаум. Степанюк оказался рабочим с землечерпалки на реке Щара. Из завязавшегося за столом разговора выяснилось, что Степанюк и Лерман как раз и являются организаторами слонимской ячейки «Свободного Рабочего», насчитывавшей в то время около сотни человек.
Последний гастрольный спектакль в Слониме состоялся 28 июня 1922 года, после чего вся труппа отправилась на шесть спектаклей в Зельву. После размещения здесь труппы Розенбаум, с согласия ее директора Горяинова, выехал в Новогрудок для организации предстоящих гастролей в других городах Гродненщины. Здесь у него состоялась продолжительная встреча с шефом политической полиции, в ходе которой Корвин-Пиотровский отметил, что Розенбаум «своим слонимским раскрытием значительно расширил нашу информированность о столь трудно уязвимой для нас организации на крэсах, как «Свободный Рабочий». В знак благодарности за полученную информацию шеф полиции вручил импрессарио вознаграждение в сумме 300 злотых. Злотые в это время только-только входили в оборот, и эта сумма показалась агенту вполне достойной. В заключение встречи Корвин-Пиотровский дал Розенбауму исчерпывающие инструкции по дальнейшему раскрытию ячеек «Свободного Рабочего» в других местах с учетом графика гастролей труппы, а что касается таковых в Слониме, то он заметил, что пока решено воздержаться от ареста ее организаторов, поручив за ними строгий надзор, «что, надо надеяться, приведет к раскрытию всей этой большевистской организации».